Лекарь Империи 5 (СИ) - Карелин Сергей Витальевич - Страница 20

— Что такое, двуногий? Призрака увидел? — встревоженно пискнул у меня на плече Фырк.

Я видел.

Но не призрака. Я видел не просто спящего человека, а его полную, живую энергетическую картину. Вокруг его тела мерцала аура — тонкий, едва заметный кокон бледно-голубого цвета. Но в области печени это сияние было другим — тусклым, грязноватым, с отчетливыми темными пятнами, похожими на кляксы.

— Начальная стадия алкогольного цирроза, — автоматически, на уровне рефлекса, поставил я диагноз.

— А, так вот оно что! — понял Фырк. — Побочный эффект нашего ритуала. Часть моей силы перешла к тебе. Теперь ты можешь видеть энергетические потоки своими глазами. Как течет Искра, где она блокируется, как выглядит болезнь на энергетическом уровне. Поздравляю, двуногий. Ты только что получил совершенно новый диагностический инструмент'.

— Это… постоянно? Я всегда буду так видеть?

— Нет, конечно, двуногий, — ответил Фырк, и в его голосе прозвучали нотки старого, мудрого наставника. — Это как зажечь мощный прожектор — светит ярко, но и «топлива» жрет немало. Требует твоей полной концентрации и прямого расхода Искры. Ты не сможешь постоянно сканировать мир, иначе очень быстро выгоришь. Но в критических ситуациях, когда нужно увидеть то, что скрыто… это бесценно.

Новый диагностический инструмент.

Я видел не просто болезнь, я видел ее тень, ее энергетический след. Это было то, чего мне не хватало все это время — мост между моими старыми, земными знаниями и магией этого мира. Да. Это определенно было лучше чем Сонар, и стоило потери небольшой части жизненной силы.

Мы шли дальше по гулким коридорам ночной больницы. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь тихим гудением аппаратуры. Что-то неуловимо изменилось. Раньше Фырк был моим гениальным, но своенравным помощником. Ценным активом. Но теперь, после ритуала, мы были по-настоящему связаны. Целитель и его фамильяр. Напарники. До конца.

— Знаешь что, двуногий? — сказал Фырк, уютно устраиваясь на моем плече. — Мне кажется, с тобой будет интересно. Очень интересно.

Я усмехнулся. Чувство было абсолютно взаимным. Только вот что-то тревожило меня. Неужели что-то с Ашотом? Надо бы пойти проверить.

«Свидетель,» — холодно, почти отстраненно, подумала она. — «Лишний, ненужный свидетель. А свидетелей оставлять нельзя.»

Первым, почти животным порывом было применить силу. Удар, короткий вскрик, и эта проблема исчезнет. Придумать объяснение потом — что она сама упала, ударилась головой. Но нет. Слишком грубо. Слишком рискованно. Слишком много следов.

Есть способ гораздо лучше.

Алина медленно поднялась из-за стола, и ее лицо преобразилось. Ледяная маска стервозной карьеристки исчезла, сменившись выражением глубокой, почти сестринской заботы и тревоги.

— Тише, Яночка… — заговорила она ласково, почти заговорщицки, делая шаг навстречу. — Заходи, не бойся. Да, это его личное дело. И у него, девочка, очень большие проблемы.

Яна замерла в нерешительности, ее рука все еще лежала на дверной ручке.

— Смотри, что я здесь случайно нашла… — Алина сделала еще один шаг в сторону, полностью открывая вид на монитор. — Я сама в шоке. Нам нужно как-то его предупредить, что-то срочно с этим делать…

«Любовь,» — цинично думала Алина, наблюдая, как меняется выражение лица медсестры. — «Самая сильная, самая надежная приманка для таких наивных дурочек.»

Тревога за Илью пересилила страх и подозрение. Яна медленно, как завороженная, вошла в ординаторскую и тихо закрыла за собой дверь.

— Что там? Что с ним не так? — она подошла ближе к столу, ее глаза были прикованы к экрану.

— Садись, почитай сама, — Алина мягко указала на кресло Шаповалова. — Боюсь, это очень серьезно.

Яна села, инстинктивно придвинувшись ближе к монитору, словно тот был источником тепла, а не холодной, убийственной информации. Она начала читать, и с каждой новой строчкой ее глаза становились все шире.

«Какая же дура,» — с холодным, отстраненным любопытством думала Алина, становясь за спиной девушки. — «Такая доверчивая. Жаль девчонку… Но она сама виновата. Не нужно было совать свой нос туда, куда не следует.»

Рука Алины плавно, без единого лишнего движения, скользнула в глубокий карман ее безупречно белого халата. Пальцы нащупали и сомкнулись вокруг прохладного, гладкого пластика шприца — подготовленного заранее, на всякий случай. Покровитель научил ее всегда быть готовой к непредвиденным осложнениям.

Яна вчитывалась в текст, ее губы беззвучно шевелились, повторяя слова. Ее глаза округлились. Она была полностью поглощена увиденным.

Она не замечала ничего вокруг. Тихого шелеста халата Алины, едва слышного щелчка, с которым шприц был извлечен из кармана… Ничего.

А Алина стояла прямо за ее спиной с сочувствующей, почти нежной улыбкой. Улыбкой старшей, мудрой подруги, готовой утешить и помочь. И медленно, очень, очень медленно доставала из кармана шприц.

«Один быстрый, незаметный укол,» — холодно, почти академически, размышляла она, большим пальцем беззвучно снимая с иглы защитный колпачок. — «В шею, чуть ниже линии роста волос. Яд, в высокой концентрации. Все спишут на внезапный, геморрагический инсульт на фоне переутомления. Стресс. У нас в больнице такое бывает. Никто ничего не докажет.»

Игла из тончайшей стали тускло блеснула в отраженном свете монитора.

«Она не умрет. Просто станет овощем. Молчаливым, пускающим слюни овощем, которому никто и никогда не поверит, даже если она когда-нибудь очнется. Если вообще очнется.»

Алина медленно, плавно, как танцовщица, подняла руку, прицеливаясь. Яна ничего не замечала, полностью погруженная в чтение.

Игла приблизилась к ее беззащитной, нежной шее…

После всех потрясений этого странного, мистического вечера мне хотелось убедиться, что хотя бы в реальном, материальном мире все идет по плану. Но все равно было как-то неспокойно.

Я направился прямиком в реанимацию, проверить Ашота.

Отделение интенсивной терапии встретило меня своей привычной, почти медитативной симфонией — мерным, успокаивающим попискиванием кардиомониторов, ритмичным шипением аппаратов ИВЛ и тихими, почти бесшумными шагами дежурной медсестры.

Ашот лежал все в той же третьей палате, за стеклянной стеной.

Я вошел, быстро просмотрел лист назначений и сверил его с показателями на мониторах. Давление — сто двадцать на восемьдесят. Пульс — семьдесят два удара в минуту, ровный, синусовый. Сатурация — девяносто восемь процентов. Все жизненные показатели были в пределах идеальной нормы.

— Крепкий мужик, — с уважением прокомментировал Фырк, который уже успел устроиться на спинке кровати и болтал лапками. — Такой удар по башке выдержал! Выкарабкается, никуда не денется.

— Да, — тихо согласился я, продолжая всматриваться в ровные, монотонные кривые на экране. — Выкарабкается.

Но что-то внутри, на самой границе сознания, не давало мне покоя. Какая-то мелкая, почти неуловимая деталь, которая не вписывалась в эту идеальную картину стабильности.

Странное, иррациональное чувство тревоги нарастало с каждой секундой.

Оно было похоже на то ощущение, которое бывает перед грозой — воздух становится густым, наэлектризованным, и ты почти физически чувствуешь, что вот-вот ударит молния.

— Фырк, — тихо обратился я к своему невидимому напарнику. — У меня очень плохое предчувствие. Что-то не так.

— Знаешь что, двуногий? — бурундук встрепенулся на спинке кровати, его маленькие ушки настороженно приподнялись. — А у меня абсолютно те же ощущения. Как будто что-то происходит прямо сейчас, в эту самую минуту. Что-то очень плохое. И это скажу я тебе, последствия нашей с тобой синхронизации. Теперь мы чувствуем как живет эта больница.

Вот оно что.

За двадцать лет в экстренной хирургии, где решения приходилось принимать за доли секунды, я научился доверять инстинктам. А теперь когда они материализовались через связь с Фырком, можно было им безоговорочно верить.