Корсары Николая Первого - Михеев Михаил Александрович - Страница 40

Однако вскоре из «вороньего гнезда»[49] крикнули о двух кораблях под французским триколором, и в следующий момент все завертелось. Этой встречи ждали все, ждали долго, знали, что она может означать последние минуты их жизни – и не боялись. Как говорили предки, лучше ужасный конец, чем ужас без конца[50]. А ведь у них были неплохие шансы на победу!

Над русскими кораблями взвились британские флаги. Александр не собирался пренебрегать эффектом внезапности. Французы ждут здесь англичан? Вот пусть и верят до последнего, что перед ними союзники. А что не принято так делать, ему было наплевать. Честь – это, конечно, много значит, но куда лучше, если вражеская картечь не успеет хлестнуть по палубе, убивая его людей. Русских людей! Британцы, конечно, поднимут вой – рано или поздно о случившемся узнают все. Что же, Александру было наплевать и на это. Если победит – утрутся, если проиграет, ему будет уже все равно. Мертвецы не плачут.

На мачту он, несмотря на все еще мешающую повязку и боль в поврежденных ребрах, залез с легкостью необычайной. И уже из «вороньего гнезда» смог в деталях рассмотреть два больших корабля, медленно идущих в их сторону. Ветер был слишком слаб, так что плестись они будут долго, и это радовало – надо было еще поднять пары в машине, а это процесс небыстрый.

Александр поразился остроте зрения помора, который первым углядел корабли. Пускай и в подзорную трубу, но ведь углядел! Даже флаги рассмотрел. Сам Александр, несмотря на куда лучшую оптику, смог их различить с трудом. Но зато силуэты кораблей смог оценить – и мысленно похвалил себя за догадливость.

Все же приятно чувствовать себя умным. Они с адмиралом, похоже, оба были правы. Французские корабли шли под парусами, и ни дымка над мачтами! Головным шел фрегат, и даже с такого расстояния легко определить, что был он заметно крупнее «Эвридики». А крупнее – значит, и лучше вооружен, никто не станет строить большое корыто ради десятка орудий.

Второй корабль был заметно меньше и нес иное парусное вооружение. Александр сразу же, несмотря на относительно неудобный ракурс, определил его как бриг. Серьезная, хотя и малочисленная, эскадра. Впрочем, иногда и один корабль – туз козырной, особенно здесь, на задворках мира. Ну, ничего, посмотрим, что вы можете, лягушатники!

Французы были уже недалеко, когда «Миранда», астматически пыхтя машиной, выдвинулась им навстречу. Парусники держались позади, отдавая инициативу пароходу. Сейчас, при слабом ветре, он был и маневреннее, и быстроходнее любого противника. Но вначале – спектакль!

– Иваныч, – Верховцев, наряженный в британский мундир, повернулся к Гребешкову. – Твой выход. Главное, не зацепи их по дурости.

– Сделаем, вашбродь, – унтер выглядел спокойным и собранным. – Ничего, справимся.

– Тогда с Богом!

Гребешков кивнул, буквально скатился с мостика, и всего через минуту носовое орудие громыхнуло, выплюнув клуб густого, но моментально рассеявшегося дыма, и отправило ядро поперек курса неприятеля. Игра началась.

Французов такая встреча от союзников не смутила. А что? Ожидаемо. Хам всегда поймет хама, в этом французы и британцы друг друга стоили[51]. Всей разницы, что жители континента, считая всех, кто не француз, ниже себя, открыто оскорбляли их в лицо. Британцы же, не считая тех, кто живет «за Каналом», людьми, презирали их и тонко над ними издевались. Ну, куда деваться – корни-то у обоих народов одни.

Правда, в прошлый раз такой образ мыслей для французов плохо кончился. Сколько нынешних жителей Парижа, включая аристократию, были детьми казаков, подсчитать не получилось бы при всем желании. Что же, отстраненно подумал Верховцев, может быть, именно ему предстоит дать им новый урок.

Между тем французские корабли начали убирать паруса, замедляя ход. Вряд ли действия британцев им понравились, но раз уж островитяне оказались здесь первыми, да вдобавок претендовали на лидерство, то какое-никакое моральное право требовать этого они имели. Зачем обострять раньше времени? Отплатить можно и потом, ход мыслей простой, как палка. Так что французы ложились в дрейф, и Верховцева это вполне устраивало.

– Готов, Мустафа?

– Так точно, вашбродь! – Сафин, одетый в мундир британского лейтенанта, выглядел довольно представительно. Конечно, молодой для такого чина, ну да авось сразу не заметят. Ну, или решат, что у парня богатая семья, которая смогла купить для него чин. Обычная, в общем-то, ситуация.

– Главное, не рискуйте зря. Если увидишь, что вас раскусили, сразу бегите.

– Не волнуйтесь, Александр Александрович, справимся.

Ох, справится он… Сердце у Верховцева было не на месте. Все же посылать своих людей в бой, а самому оставаться в безопасности… Стократ проще самому быть на острие атаки, но, увы, такова доля командира. Ему придется командовать, и нельзя, чтобы эскадра потеряла управление.

– Добро. Ну, с Богом!

Наблюдать, как шлюпка, похожая на гигантского таракана, неспешно ползет в сторону французских кораблей, было сплошным мучением. Сообразят французы? Не сообразят? А если все же сообразят, что тогда? И даже если все пойдет по плану, справится ли Сафин? А если справится, уцелеет ли в этом бою? Задание-то для самоубийц!

Чтобы хоть немного отвлечься, Александр принялся в очередной раз разглядывать французские корабли. Фрегат носил по-французски красивое имя «Психея»[52], лишний раз подтверждая: французы, конечно, скоты те еще, но в красивых названиях толк знают. Бриг же, если верить собственным глазам, назывался «Бомануар». Александр, конечно, как и положено русскому дворянину, французский язык знал в совершенстве, но вот сообразить, в честь какого государственного деятеля сей корабль назвали, с ходу не сумел. Много их было…

А так – красивые, по-французски изящные корабли. Правда, характеристики их Верховцев представлял себе очень приблизительно. В Корпусе учили, конечно, хорошо, но если линейные корабли Верховцев уверенно опознал бы и даже вспомнил, сколько и какой несет пушек, то эти… Как запомнить всякую мелочовку, которой, во-первых, много, а во-вторых, ее и строят и теряют с легкостью невероятной? Рабочие лошадки любого океанского флота, и этим все сказано. Вот и приходилось ориентироваться на то, что он мог разглядеть, и результат получался удручающий. Не менее сорока орудий на фрегате, порядка двадцати – на бриге. Немалая сила.

Но, судя по тому, как действует их командир, активных действий от него вряд ли стоит ждать. Чересчур нетороплив. Наверное, потому так долго сюда и тащились[53]. В любом случае право первого хода оставалось за Верховцевым, и не использовать это преимущество было бы преступлением.

Он, стиснув зубы, наблюдал, как шлюпка аккуратно подходит к борту фрегата. Больше всего хотелось выругаться, но Александр молчал, старательно выдерживая каменное выражение лица. Экипаж должен быть уверен в своем командире, убежден, что тот все знает, может и умеет. Александр «держал лицо», а внутри все содрогалось. И больше всего ему хотелось сейчас оказаться там, на шлюпке. Моряков в бой ведут, это солдат посылают. А он именно послал…

Шлюпка между тем неспешно завершила манёвр и теперь качалась на волнах рядом с «Психеей». По идее, Сафин уже должен был привести в действие их план, но спектакль требовалось отыграть до конца. Вот подали на фрегат швартовочный конец, вот забрякал, разматываясь, штормтрап. Отсюда не было слышно, однако Верховцев столько раз присутствовал при таком же действе, что мог в деталях описать звук каждой досочки.

А вот Сафин начал подниматься по штормтрапу. Добрался почти до фальшборта – и вдруг, развернувшись, ласточкой прыгнул в море. Верховцеву хорошо было видно, сколь красивым получился его прыхок. Почти без брызг вошел в воду и вынырнул уже в десятке метров от корабля, после чего в бешеном темпе поплыл от него. Остальные моряки попрыгали со шлюпки на секунду позже и теперь следовали за Мустафой, заметно, впрочем, отставая.