КОМ: Казачий Особый Механизированный (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 15

— Есть такая… матрона. Нудная, ужас! Строчит нравоучительные брошюрки. «Приличные темы для общения между молодыми людьми»… «Поведение юношества на светских мероприятиях»… — она передёрнула плечиками. — Тётушке моей очень нравится. Она считает своим долгом, раз уж папе приходится меня одному воспитывать, помогать ему в этом нелёгком деле, — Серафима слегка закатила глаза. — Приходит и зачитывает мне всякую муть из этих книженций. Я сперва не знала, как с ней быть. Родни у нас и так немного, ссориться не хочется. А потом придумала!

Девушка посмотрела на меня с весёлым лукавством, и я, конечно же, сразу спросил:

— И как же?

Она слегка задрала носик и, весьма довольная собой, пояснила:

— А я ей всякие вопросы глупые задаю. Только она паузу сделает — воздуха-то тоже набирать надо — я тут же что-нибудь и спрашиваю.

— К примеру?

— К примеру: «Тётушка, вы не знаете, сколько килограмм морковки бегемоту в пасть войдёт?»

— Озадачилась, верно, ваша тётя. Бегемот — скотина серьёзная.

Серафима засмеялась:

— Ещё как озадачилась! Очки на нос стянула и поверх на меня смотрела. А потом говорит: «Детка, тебе уже семнадцать лет, что за вопросы⁈» А я говорю: «Вдруг я в цирке буду счетоводом служить — должна же я знать объём затрат»? На это она не нашлась, что ответить и пошла чай успокоительный с валерианой пить. А в другой раз не успела она книжечку достать, я и говорю: «Тётя, а у слона хобот — он же вместо рук, верно?» Она говорит: «Верно, там у него и пальчик такой специальный есть», — а сама книжечку открывает. А я спрашиваю: «Как же он тогда им дышит-то? Выходит, это — нос?» Она говорит: «Ну, выходит — нос». А я тогда: «Как же он носом брёвна носит?» Захлопнула она книжечку и пошла папеньке жаловаться на мою легкомысленность.

ПРОМЕНАД

Проявленный интерес девушке понравился, а я с удовольствием посмеялся вместе с ней.

— А папенька?

— А папенька наоборот. Сказал, что это у меня от пытливого ума, и что лучше бы мне книги по естествознанию приносить. Тётя испугалась и говорит: «Что ты, Сашенька! Ведь в этих книгах и рисунки людей без одежды есть! Даже мужчин!» А я в дверях стояла и говорю: «Тётя! Откуда вы знаете⁈» Потом она соли душистые от обморока нюхала и веером обмахивалась, но брошюрки мне зачитывать перестала. Так, принесёт, положит: «Читай, детка!»

— Читаете?

— Пролистываю на всякий случай. Вдруг спросит что-нибудь, — Серафима поправила ажурную летнюю шляпку. — Да что мы о таких скучных материях! Илья, расскажите лучше, что это за медали у вас? Я видела, папа оценил.

— Так это не всё медали, в нижнем ряду — значки. Где служил, особые события. Это вот последний — за Польский фронт, это — за год погранслужбы, это — за Трансвааль, и ещё один тоже оттуда, за десантную высадку.

— Это как? — удивилась Серафима.

— А с дирижабля, на специальных системах. Из люка тебя выкидывают — вж-ж-ж-жик! — ремни скинул — и в бой.

— Страшно-то!

Я пожал плечами:

— Ну, кто-то же должен. За тот бой нам и медали дали. Всем выжившим.

И начал я рассказывать про свою военную службу. Больше, конечно, старался на интересное упирать — зачем юной барышне подробности про кровищу и смерть, правда же?

Так за разговорами мы до набережной и дошли. А та-а-ам! Музыка гремит! Зазывалы у входа в зоосад диковинами заморскими приманивают, обезьянка в нарядном платьице с желающими фотографируется. По полтине* за карточку.

*50 копеек.

Так-то обычно пятиалтынный** за маленькую просят, но тут, вишь — обезьянка!

**15 копеек.

— Не хотите ли сфотографироваться, Серафима?

Девушка округлила глаза:

— Ой, а она не укусит?

— Что вы-что вы! — зачастила ярко разукрашенная пышная тётя в разноцветной хламиде, долженствовавшей изображать некие чужестранные наряды. — Наша Кокошенька очень ласковая, милая. Присаживайтесь, барышня! Вот сюда, под пальмочку.

И правда, пальма — живая в горшке! Скамеечка при ней.

— А вы что же, молодой человек? — тётя суетилась вокруг, усаживая мою зазнобу в лучшем ракурсе.

— Мож, я лучше встану?

Тётя глянула на меня, критически сощурив правый глаз:

— Такой солидный мужчина! Нет. Стоя вы больше пальмы будете! Вы вот сюда на лавочку… ага-ага… и руку этак в бок уприте… Отлично! И… вы позволите, я чуть вам фуражечку подправлю?.. Оп! Великолепно! Так… Кокоша! Кокошенька, детка, поди сюда!

Обезьянка подошла вразвалочку и резво вспрыгнула Серафиме на колени.

— Ой! — охнула та.

— Не-не-не, не бойтесь! Ручку вот так… Головку чуть вбок и подбородочек приподнять… И улыбочку… Ну, прелесть. Вот так замерли! — тётя выскочила из кадра, и флегматичный фотограф предупредил:

— Внима-ание, не моргаем! Сейчас вылетит птичка! — и спрятался под глухое покрывало.

— Скажите: соси-и-иски! — сбоку скомандовала тётя. — Кокошенька, лапку!

Обезьянка привычным жестом положила свою крохотную коричневую ладошку на Серафимину подставленную ручку в белой кружевной перчатке и улыбнулась во все свои зубы. Хорошо, Серафима сейчас её морду не видит — точно испугалась бы.

Фотоаппарат щёлкнул, и фотограф вынырнул из своего тёмного укрытия:

— Готово, господа! Фотографии будут отпечатаны к завтрему, во всякий день мы здесь с одиннадцати часов утра и до закрытия. Сколько желаете снимков?

— Два сделайте, — попросил я, оставил два гривенника* залога, и мы пошли в зоопарк.

*Гривенник — 10 копеек.

Зоопарк за то время, пока меня дома не было, расстроился и расширился почти вдвое. Территорию теперь ограждала кованная узорчатая ограда, внутри подрастали деревья, превращая прежний зверинец в настоящий парк, в котором помимо вольеров с животными организовали прогулочные дорожки, уставленные красивыми скамейками для отдыха.

— Развернулись они, однако! — подивился я.

— А вы давно здесь были? — сразу спросила Серафима.

— Больше двух лет прошло.

— О! Тогда для вас будет много нового! Прежние вольеры значительно расширили и сделали, знаете, как будто в дикой природе. Скалы привезли и даже целые деревья, с огромными комами земли. Мы с девчонками из гимназии бегали в прошлом году смотреть, как их пересаживали. Такие огромнищие машины, с ковшами! А с другой стороны хваталки у них, как клешни, да много! — она наглядно изобразила манипуляторы. — Волкам даже логовище сделали, пещерку настоящую. И всяких экзотических навезли, из жарких стран.

— Как же они зимой не околеют?

— А для этого, представьте себе, организовали крытые павильоны! Купец Второв позаботился!

Купец Второв был известным в нашем городе меценатом, миллионером, и в то, что он мог запросто, с плеча, кинуть сотню-другую тысяч рубликов на благоустройство города, я вполне верил.

Я купил билетики в кассе-будочке, и мы вошли в широкие ворота.

Сразу против входа стоял указатель: большая стрелка с надписью «БЕГЕМОТ».

— Ух ты, бегемота завели!

— Ага! — радостно откликнулась Серафима. — Его недавно совсем доставили! Пойдёмте? Местечко поближе займём. Его в полдень как раз кормить должны.

— Занятная, должно быть, картина! И вам представится отличный случай узнать, сколько же еды помещается в пасть сей экзотической твари. Будет на что беседу с тётушкой переводить.

— И правда! — она весело засмеялась.

Песчаная дорожка пропетляла между деревьями и выскочила на открытую площадку с большим остеклённым павильоном посередине.

— Ну, видно, что Второв строил! — отметил я.

— Точно, инженерная манера весьма сходная, — умненько согласилась Серафима.

Любой человек, который хоть раз видел знаменитый Второвский пассаж, сразу понял бы, что видом павильоны зоопарка напоминали именно его.

Высокие, в два этажа, конструкции несли над собой ажурную металлическую крышу, полностью закрытую стеклянными вставками. Боковые же стенки представляли собой сплошную череду высоких остеклённых окон. Сейчас, по причине наваливающейся на город жары, на крышу была накинута обширная сеть с прикреплёнными к ней тряпичными «листьями», а окна полностью распахнуты, так что внутри павильона гулял ветерок и царила приятная прохлада.