Пожарский 3 (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 37

— Запросто и маяк может быть. Можем отвод поставить, но ведь побегут тогда эти твари по окрестным деревушкам, вышелушат мужичкам всю округу. А людишки у нас и так впритык живут.

— Не-е, не надо отводить! — отказался Кузьма. — Все в одну точку тянутся — вот и славно, мне меньше голову ломать, куда мёртвую энергию сбрасывать. Не знаю, чего уж хотел тот недоброжелатель, который эту напасть организовал, но вышло наоборот — нам же лучше.

— Ну, смотри. Если что — мне или Горынычу сразу сигналь.

— Ага, — Кузьма дёрнул ручку флигеля, и мы вошли в сени в клуба́х морозного пара.

А сени оказались полны народу! И дальше, через незакрытые двери во внутренние помещения, виднелись группы теснящихся людей, скособоченных, замотанных какими-то тряпками, стонущих…

— Вот это сюрприз! — громогласно воскликнул Кузя. — Аль война началась и раненых везут, а нам не сказали⁈

— Не гони, отец родной! — завыла, падая, какая-то баба. Дальнейшие её слова потонули в общем хоре многоголосых причитаний.

— А ну, цыц! — гаркнул из приёмника Пахом и появился на пороге. — Отцепись от ног-то, шалая! Сказано тебе: не выгонят вас! Ждите!

— Ждите, — веско подтвердил Кузьма и протолкался по коридору, увлекая за собой в пустующий кабинет меня и Пахома. Я успел отметить нескольких лежащих на полу, вид которых мне вовсе не понравился.

Дверь закрылась.

— Дядька, а это что за битые да болезные? — спросил я. — Не припомню, чтобы Федя мне о таких неблагополучиях рассказывал. Или польское войско до Москвы дошло и лютует?

— Про польское войско я, Митя, никаких новостей не слыхал, а вот что мужички Тушинские в реквизиционными бригадами закусились — сам изволишь видеть.

— Так-так, а ну, поподробнее?

— Дело вышло простое. Про реквизиции, которые царевич окрест Тушино учинил, все давно наслышаны. Дескать, в первый раз придут — половину зерна выгребут. Потом ещё от половины половину. В третий раз не побрезгуют, остатки выметут. Говорят, мужички, тех реквизиций не дожидаясь, повсеместно зерно по лесам прятать начали

— Мужиков понять можно.

— А ты б не попрятал? — Пахом сердито поддёрнул пояс. — Чем кормиться, скажи на милость? И так год не самый жирный задался.

— Ну, дальше-то?

— Дык… С востока от Москвы, почитай, подчистую всё выгребли. Голод наступил. Народец, говорят, на юга бежать налаживается. И побежал бы уже, кабы не ребятишки. Куды бечь в зиму-то?

— Неужто эти оттуда, в обход Москвы к нам притекли? — удивился Кузьма.

— Не, эти севернее Москвы сидели, да ближе в нашу сторону. Думали — пронесёт, однако ж, явилась к ним большая реквизиционная команда. Глядь — по амбарам пусто. Пашка Салтыков, за старшего он был, в дому у старосты сел да давай мужиков мордовать. А один там в команде у него мордоворот схватил с печки мальчонку и говорит: «Щас детям вашим всем глаза повыколем да уши поотрежем, коли не сознаетесь!» Мать заголосила, мол, всё покажу, не трожь дитё…

— Вот же мрази.

— В общем, повела их баба. Своих же мужичков заставили схрон раскапывать, доставать да грузить. Только к тому моменту, как реквизиторы оглобли собрались разворачивать, из соседних деревень мужики подоспели. Да не одни, дворянчик с ними и четверо его конных слуг.

— Надо полагать, такой прыти реквизиторы не ожидали.

— Точно. Растерялись, как есть.

— Всех положили?

— Один Пашка Салтыков утёк, огнём да молниями отбиваясь. Силён оказался. Вон, расписных под хохлому видел? Его работа. Мужики еле как в сани заволоклись, сильно побитые вусмерть побитых складывали. По дороге ещё решили, что просто так им самовольство Тушинский вор не спустит.

— Это ещё кто?

— Так царевичу прозвище дали. Вчера ещё в разговоре с Московскими соглядатаями мелькало.

По телефону нанятые для пригляда людишки звонили каждый день, но бывало, что, боясь потерять доносную копейку, такую околесицу несли, их доклады на три ряда, перепроверять было надобно.

— Полагаю, бунтари до дома добежали, да решили с места срываться?

— А чего сидеть-то? Ждать, пока карательный отряд прибудет? В одночасье собрались.

— И почему к нам?

— Слухи, говорят, ходили, что в Пожаре еда большими складами собирается.

— Ядрёна-Матрёна, только толп беженцев нам не хватало…

— Помещика своего тоже привезли, совсем парнишка плох. Но, Юля сказала, не помрёт. Мы его тебе оставили, вместе остальными тяжёлыми, как велено.

— А чего тогда сидим? Пошли, с него и начнём.

ЦЕЛИТЕЛЬСКО-УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ

Ничего сверх-ужасного в повреждениях молодого дворянина не было. Ну, глубокие ожоги. Не такое ещё видали. Но что младший Салтыков смог в одиночку осадить толпу, в которой, помимо прочих, был даже маг, характеризовало его как бойца с очень крепкими нервами. С другой стороны, не будь с мужиками этого мага, всех бы Пашка в лесу и положил, а так пришлось ему уйти. Без коня, причём. Поди, долго пешком из леса выгребал, потому крестьянские обозы и погоня не настигла — шли-то до Пожара четыре дня, да телеги с зерном не бросили, всё одно выкопано уже.

«Так что формально, раз уж я их принял, — заметил я Кузьме между делом, — получается, что я спёр у Тушинского царевича телеги».

«Да и наплевать, — с похвальным равнодушием откликнулся Кузя. — Можно подумать, ты ему собирался на верность клясться».

«После призвания поляков и непонятных заигрываний с альвами — точно нет».

«Вот и наплюй».

В этот момент дворянин резко вздохнул и распахнул глаза.

— Лежать, — я слегка упёрся пальцем ему в плечо, — мы ещё не закончили.

Он перестал дёргаться и посмотрел на меня с подозрением:

— Вы целитель?

— Я — князь Пожарский, если тебе это о чём-то говорит.

Эту информацию молодой помещик переваривал с минуту:

— Вы, волей случайной удачи проезжали мимо моего поместья? Или?..

— Или, — слегка отстранённо согласился я. Работаю же, как-никак! — Ты и люди твои у меня в имении. Пашка Салтыков тебя тщательно пожёг. Помнишь дело?

— Это помню, — припомнил он.

— Потом пока ехали, здорово морозом шибало. Удивляюсь я: как твои мужики тебя живым доставили? Так что поверх ожогов обморожение. Но жить будешь, и даже ходить своими ногами…

— … и ложку с ножом держать своими руками, — хмыкнул Кузя.

— А оружие? — сразу испугался помещик.

— И оружие, — успокоил я. — Тебя звать как?

— Афанасием. Из Никитиных мы.

— Дмитрий, — я встал с докторской табуретки и протянул помещику руку, — будем знакомы. Поскольку ты был в беспамятстве, твои люди обратились ко мне с просьбой о помощи. Статус ваш пока гостевой. С ранеными разберёмся, там разговаривать будем.

Поскольку подобных раненых — пожжённых, а сверху помороженных — было много, Кузьме пришлось пару раз делать перерыв и отлучаться.

— Зато в хранилищах наших такая звенящая пустота на предмет грызунов образовалась, — смеялся он, — любо-дорого.

Итак, к вечеру образовалась огромная толпа крестьян, к которым прилагался один помещик с четырьмя помощниками. Уровень магического умения у Афанасия Никитина был не ахти — около ста сорока единиц по всем показателям. Удивляюсь, чего его Салтыков испугался. Впрочем, Пашка Салтыков хорош был только потому, что все остальные против него оказались магическими умениями не владеющие.

Что делать с этой толпой бегунков — я лично никак не мог сообразить. А ещё меня настораживало, что Кузьме приходится часто бегать энергию сбрасывать. А если момент неподходящий окажется? Ну вот, неудобно будет — что тогда? А если вдруг боевые действия подступят, и тяжело раненых будет переизбыток? Вливать смерть во внутреннюю структуру меча мне, извините, никак не хотелось.

— Слушай, бать, — предложил Кузьма, — а пошли к Кошу сходим? Сердце Кинич Ахау у него попросим, а?

— Неудобно как-то, подарки — не отдарки, и всё такое…

— Так мы на время только, пока обстановка не стабилизируется?

— Ну, пошли. Я с ним и другие дела обсудить хотел. Сгоняй, Горыныча позови, а то обидится. Посидим вместе, помозгуем.