Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле (СИ) - "Greko" - Страница 43

Мальчик вышел. Я, как мог, раздел Спенсера, уложил его в постель. Повернулся, сделал несколько шагов к двери...

— Коста! – неожиданно раздался голос англичанина.

Я повернулся. И застыл, не веря своим глазам. Спенсер сейчас совсем не производил впечатления человека, бывшего пару секунд назад в невменяемом состоянии. Сейчас в постели лежал просто очень уставший человек, который смотрел на меня пусть покрасневшими, но совершенно трезвыми глазами.

«Что ж ... – подумал. – Тут только завидовать! Есть у англосаксов эта способность: и падать по щелчку, и трезветь по щелчку!»

— Да, – ответил я.

Как я ни старался, скрыть удивления не смог. Спенсер это заметил, улыбнулся.

— Вы хотели обсудить какое-то важное дело...

Я жестом выразил сомнение: ко времени ли, да и в состоянии ли Спенсер сейчас что-либо обсуждать?

— Я в порядке! – Спенсер понял мои опасения. – Говорите!

Как можно короче рассказал про сестру. Спенсер задумался.

— Это не так просто, как кажется...

— Я догадываюсь!

Спенсер задумался опять.

— А если я вам не помогу доставить ее в Одессу?

— Мистер Эдмонд, – я был спокоен и тверд, – пока я не решу проблему с моей сестрой, я никуда отсюда не двинусь!

Спенсер неожиданно улыбнулся. Смотрел долго. Я держался, взгляда не отводил. Наконец, Спенсер огласил вердикт.

— Мне нужно быть на Кавказе. Вы мне нужны на Кавказе. Значит, выхода нет, и я вам помогу! – и, не дожидаясь моей благодарности, договорил. – А теперь я вас очень прошу, закончим на этом. Спокойной ночи! Хотя, конечно, вернее было бы пожелать вам доброго утра.

Спенсер и теперь не стал дожидаться моего ответа, закрыл глаза, повернулся на бок. Он все-таки был пьян и проговорился. Получилось! Я вышел из комнаты, тихо прикрыв дверь.

...Выйдя на улицу, первым делом я несколько раз подряд глубоко вдохнул свежего воздуха, приводя в порядок голову. Устал безумно, но был доволен, что решение проблемы с сестрой приобретает все более и более явные очертания.

Забили колокола церкви Санта Марии.

«Значит, шесть утра», — выдал равнодушно мой мозг.

Так же равнодушно он отреагировал, когда позади меня раздался голос незнакомца, спрашивающий:

— Коста Варвакис?

Я обернулся. Двое мужчин в форме стражников с другого берега Золотого рога в паре шагов. Смотрят пристально, руки на ятаганах.

— Да, – ответил я.

— Вы арестованы! – донеслось до меня.

[1] Через три года в Османской империи начнутся реформы Танзимата, призванные европеизировать страну.

«Эх, Коста, Коста – думал я, шагая между стражников. – Тигран же предупреждал, что тебя ищут. Говорил, будь осторожен. А ты? Напился, потанцевал и думал, что блистаешь в ослепительно-белом фраке. Ан, нет! В дерьме ты, Коста, в дерьме!»

Я не сомневался, что схватили меня за убийство Барыша с последующим над ним невыносимым для мусульман надругательством в виде отрезанного уха. И хотя я понимал, что об этом знал только Тигран, я ни секунды не сомневался: он меня не предал бы ни при каких обстоятельствах. Я был готов дать за это свою голову на отсечение, как и Тигран во вчерашнем разговоре с обиженным свекром.

«А, вдруг Тиграна схватили с поличным, пытали, и он...», – я похолодел от ужаса. Ужас этот был связан не с тем, что Тигран под пытками мог выдать меня, а с тем, что я так бездумно подставил доброго и мудрого старика.

«Нет! – отогнал я эту мысль. – С ним все в порядке. Просто, наверное, я все-таки где-то наследил. Ну, что ж... Буду платить по счетам».

Единственное, что меня удивляло, так это то, что меня не скрутили, не связали и не обыскали. Бичак за поясом мог доставить любому смертельную неприятность. Впрочем, особенности османского правосудия мне были неизвестны: кто его знает, как тут принято и с какого момента меня станут считать преступником.

Не сомневался и в том, что мне осталось немного жить на свете. За убийство аги снесут мне голову на первом же перекрестке, стоит судье объявить свой приговор. Быть может, попробовать сбежать? Алкоголь еще играл в крови, побуждая к безрассудству.

Стражники будто прочитали мои мысли: схватили меня за руки, вывернули их вверх и втолкнули в какое-то помещение. Там они бросили меня на колени перед диваном, на котором с удобством расположился знакомый мне кади, покуривавший кальян.

Мое удивление от этого нежданного свидания еще больше возросло после его первых слов:

— Это кого к нам привели? Неужели, тот самый грек Варвакис, что помышлял купить себе раба и дать ему свободу? Какая приятная встреча. Заставил ты нас побегать.

Несмотря на бессонную ночь и приближающееся похмелье, я сообразил, что Барыш-ага, а, значит, и Тигран в поимке меня стражниками не виновны.

«Слава Богу! – подумал я. – Тигран в порядке!»

Но тогда что послужило причиной моего задержания? Или ареста?

Судья помог мне избежать гадания на кофейной гуще.

— Грек, известный под именем Коста Варвакис, ты обвиняешься в причастности к убийству Никоса Теримоса и кражи его имущества.

Здесь я не удержался и мысленно воздал хвалу себе за то, что не смалодушничал, не обвинил старика-лавочника в своих бедах, оставался уверенным в том, что Тигран мне верный друг! В своих бедах мне следовало винить только себя. Справедливость меня настигла, как я не хорохорился и себя не убеждал.

Мой ошеломленный вид судью не остановил.

— Обыщите его, – приказал он стражникам.

Стражники выказали себя непрофессионалами: нож из-за пояса вытащили, но до мешочка с моим НЗ в монетах не добрались.

Судья повертел в руках бичак и передал его местному Жеглову. Тот вынул нож из ножен, осмотрел его и вынес свой приговор:

— Характер раны на горле убитого Теримоса соответствует широкому изогнутому лезвию от оружия, подходящему под найденные ножны от ханджара. Этим бичаком горло сложно перерезать настолько глубоко.

— Что лишний раз подтверждает наш вывод: непосредственными убийцами стали монахи из стражи патриарха. Они признались под пытками, но очень странную вещь они поведали палачу. К сожалению, мы не имеем возможности их самих допросить: они во власти патриарха, который обладает юридическим иммунитетом и своих людей имеет право судить сам. Поведай и ты нам, командир стражников, что тебе рассказали дознаватели-монахи, – попросил кади.

— Достопочтимый судья! Мне передали следующее: сперва допрошенные утверждали, что Никос Теримос был их нанимателем, их целью был доставленный в суд Варвакис, который отобрал у них оружие и сильно избил. Потом под пыткой признались в убийстве, но категорически отрицали присвоение какого-либо имущества Теримоса. На месте в комнате покойного не была обнаружена большая часть его одежды, и есть основания полагать, что кто-то нашел его тайник и завладел золотом или серебром.

— Стоит ли доверять их рассказу?

— Глядя на доставленного в суд грека, сложно предположить, что он мог справиться с двумя стражниками из охраны патриарха, один из которых – крепкого сложения мужчина, обученный сражаться.

— Что не отменяет того факта, что кража была совершена и похищенное не было обнаружено у арестованных монахов, – заключил судья.

Командир стражников согласился кивком головы и поправил ятаган за поясом.

— Совсем недавно, грек, ты выложил на моих глазах большую сумму в золотых монетах. Это наводит меня на подозрения. Тебя неоднократно видели вместе с покойным греком Теримосом. Говорят, ты на него когда-то работал. Далее, нами установлено, что ты сейчас – садовник у русских в Бююкдере и твой доход не позволяет приобрести раба, чтобы потом его отпустить. Ответь, где ты был в ночь убийства?

Я молчал, не поднимая глаз.

— Делаешь вид, что не знаешь, о каком дне идет речь? – по-своему истолковал мою временную немоту судья, в голосе которого слышалось раздражение. – Да ты пьян, проклятый гяур! Как ты посмел явиться ко мне в столь презренном виде?