Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле (СИ) - "Greko" - Страница 25

Огонек на конце моей ветки поплыл в темноте куда-то вбок. Кто мне противостоит, не понятно. Зато намерения – как на ладони. Выследили. Нужно вооружиться.

Точно! Ханджар! Я мысленно хлопнул себя по лбу.

Так, быстро включаем мозги. В первый раз, когда все прятал, делал так: поставил фонарь на край цистерны, двигался рывками, ныряя, кажется, вправо, добрался до стенки, и где-то там ниша с ящиком, а возле нее ханджар.

Повернулся направо и решительно погреб вперед одной рукой, вытянув вторую, чтоб не врезаться в темноте в ожидаемый бортик. Уперся в него. Стал ногами елозить по дну. Ну же, давай! Ловись!

Есть! Что-то есть! Нырнул – и ханджар в моей руке! Теперь поиграем.

Неяркий свет от зажжённого фонаря разогнал чернильный мрак. Ослеп на мгновение, но стоило глазам привыкнуть, все стало ясно.

Чертов печник. Черный абиссинец. Стоит у края бортика, вытянув фонарь, и скалится. Ну кто бы сомневался? Только он и мог проследить.

Красивый мужик. Яркие белые зубы, кожа темная, но черты правильные: прямой нос, тонкие губы, лицо вытянутое – просто иконописный лик, а не негр с широким приплюснутым носом и толстыми губами. Только волосы, видно, курчавые и жесткие, как мочалка. Небольшая бородка с усами, тронутыми сединой.

— У меня нож! – крикнул я громко, выставляя ханджар перед собой.

— У меня нет, – спокойно констатировал печник.

— Если у врага нож, достань пистолет и стреляй. Если пистолета нет, развернись и беги, – поделился я мудростью спальных районов Тбилиси.

Абиссинец вытянул палец вперед:

— Пуф! – и картинно сдул с пальца воображаемый дымок. – Убит!

— Ты дурак?

— Я Фалилей! Имя, – пояснил мой противник. – Человек нож вперед – человек говорить.

— Ну что ж, давай поговорим, – сказал я, не отводя взгляда от абиссинца и начав мелкими шагами подбираться к краю бассейна.

— Драться – нет. Фалилей не бивать. Кровь – плохо. Фалилей бежать, вход… – печник показал рукой, как он завалит лаз, и сделал шаг назад.

Я притормозил. Пат.

Или не пат. Если он завалит лаз, мне не выбраться. Это шах.

— Точно драться не будешь? – Фалилей покачал головой. – Хорошо. Смотри, я выбрасываю нож.

Ханджар полетел в воду, примерно туда, где был спрятан ящик. Абиссинец протянул руку: мол, давай, помогу вылезти.

Рукой помощи я воспользоваться не решился. Вылез сам и стал раздеваться, отжимая каждую вещь. Пускай одежда немного просохнет. Фалилей спокойно уселся метрах в трех от меня, поставив фонарь между нами.

— Значит, говоришь, кровь – плохо?

— Фалилей – христа. Настоящий христа. Не убивать. Только говорить, – самодельный деревянный крест на его шее подтверждал его слова. Он коснулся его рукой.

— И что же ты хочешь, христа? – спросил, пристраивая свой зад на куче камней.

— Свобода! Фалилей не терпеть хамам. Печи, жарко, – пожаловался на избыточное тепло житель восточной Африки.

Я задумался. Зачерпнул горсть мелких камушков и стал их пересыпать из ладони в ладонь. Затянувшуюся паузу снова прервал абиссинец:

— Вот! – он выставил перед собой мою кедровую коробочку.

Чертов вор! Мои сокровища! И как только нашел?

— Ты богатый! Фалилей брать золото – отнимать золото плохой человек. Купи Фалилей!

Обалдело уставился на него. Он, что, предлагает мне купить раба?!

— Сто дукат. Или пять десять, – пояснил абиссинец местные расценки. Ну и ценники здесь на рабсилу! – Купи – дай свобода!

Да этот ловкач уже все продумал! И как тут быть? Я кто, борец за свободу негров? Мартин Лютер Кинг? Он плохо кончил. Правда, была еще история «Амистад». Смотрел фильм про нее, где играл неподражаемый Энтони Хопкинс. Его герой, бывший президент Адамс, выиграл судебную тяжбу в пользу рабов. Но в сегодняшнем Стамбуле в суд не пойдешь. В таком деле все кончится просто – «секир башка» называется такой приговор…

— Ты же понимаешь, я не могу вот так заявиться к твоим хозяевам прямо сейчас и сказать: подать сюда Фалилея! Ну, ладно. Допустим, продадут. Дальше что? Куда ты пойдешь? На корабль тебя посадить? Уверен, что доплывешь до дома?

— Фалилей дом нельзя, – грустно признался абиссинец.

— Тогда – куда? Нужно хорошо подготовиться. Нужно найти тебе место, где ты будешь в безопасности. Но на это потребуется время.

— Фалилей понимать! Фалилей ждать. Ты обещать!

— Что, вот так просто? Поверишь мне на слово?

— Человек крест целовать. Человек христа, – указал Фалилей на мой крестик, открывшийся взору, когда я снял одежду.

— Человека зовут Коста.

— Коста, – словно пробуя мое имя на вкус, произнес абиссинец. – Коста крест целовать, спасать Фалилей.

Ох, грехи мои тяжкие! Взялся за свой крестик, шепча слова молитвы.

Как же все сложно! А мне еще в воду лезть за своим золотишком…

Вернулся в караван-сарай, накоротке переговорил с Ахметом, отчитался о своих успехах, договорился на утро о походе на пристань, где меня будет ждать точно в полдень Дмитрий, и отправился к себе в комнату.

Одна мысль не давала покоя, не давала уснуть. Я, конечно, поклялся Фалилею помочь – и помогу, коль и вправду обещал. Тут не о «слове джентльмена» речь, о человеческой душе.

Но что было бы, если на месте абиссинца оказался не верующий во Христа, а головорез наподобие Ахмета?

С какого перепугу я вообразил себя бессмертным?

Я не хочу сдохнуть сегодня или завтра. Я как любой нормальный человек смерти боюсь. Но ещё больше боюсь, что славная жизнь моего прапрадеда прервется ранее предначертанного. Я теперь Коста, и, если мне суждено умереть в 53-м, значит, я не должен умереть раньше! Мне еще сына Лазарем нужно назвать.

… На галатской пристани было, как обычно, людно. Ахмет проводил меня до лодки, у которой меня поджидал Дмитрий в характерном посольском сюртуке и фуражке, и, не обращая на него внимания, сказал мне на ухо:

— Стюарт просил передать: заведи себе правило купаться у посольского причала рано утром. К тебе подойдут, – он помог мне забраться в лодку.

Узкая лодка оказалась крайне неустойчивой. Я чуть было её не перевернул. Хорошо хоть руки были свободны. Я замахал ими, как мельница. Цикалиоти остолбенел. Хорошо, что Ахмет не растерялся. Схватил меня за воротник и помог восстановить равновесие. Протянул мне драгоценный тюк с моим барахлом, где внутри были спрятаны дукаты. Он с укоризной покачал головой, вместо прощания.

Мы плыли не спеша на лодке в Бююкдере, а не гнали во весь опор, как это случилось с Фонтоном. Лодочнику явно было лень напрягаться, когда солнце уже в зените.

Ничто так не сближает людей, как совместные пьянка или путешествие. Вот и Цикалиоти потянуло на откровенность.

Дмитрий хлебнул лиха: пережил Константинопольскую резню 21 года и бегство в Одессу, прошел суровую школу кантонистов, где выучил русский язык. И тут знание восточных языков ему открыло неожиданную дверь: его приняли без экзамена на отделение восточных языков при МИД.

— В дипломатическое министерство можно попасть лишь двумя путями – по происхождению или по экзамену. Но знающих редкие языки брали в юнкера и так.

— И много вас таких студентов? Человек сто? Пятьдесят?

— Хорошая шутка. Нас всего пятеро на двух профессоров. Где же вы видели высшие учебные заведения с такой толпой учащихся?

— Духовные, медресе, – выкрутился я, снова попав впросак.

—Духовные – да, там набор большой. Особенно в Средней Азии, где-нибудь в Фергане. Эх, попасть бы туда – вот был бы случай, – мечтательно вздохнул этот фанат восточной культуры. Когда он услышал про мое знание грузинского, вцепился, как клещ, пока не вытряс обещание с ним попрактиковаться.

— Трудно было у кантонистов? – перевел я разговор.

— Били! – просто объяснил все Дмитрий. – Знаете, почему выражение «поучить уму разуму» означает избить? От того, что в армии – а школы кантонистов – та же армия – учат розгами или «зубочистками». Выведут нас на «репетичку» – и давай проверять: начищено ли ружье, нет ли какой дряни под кивером, не грязна ли рубашка, на месте ли пуговицы… Не дай бог, табаку унюхают – сразу в рожу! Раскольники, ей богу, эти господа офицеры!