Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле (СИ) - "Greko" - Страница 17

Вот и окно. Выдохнул. Прижался к стене. Еще раз вспомнил место, где она остановилась напротив своей двери, соотнес со своим нынешним положением человека-паука. Нет, не ошибся. Ну, тогда, вперед!

Тихо постучал в окно.

Она подбежала сразу. Будто знала. Нет, точно знала! Потому что совсем не испугалась. Не вскрикнула, а только засмеялась. Сразу открыла окно и отошла в сторону, давая мне возможность спрыгнуть в ее покои. Она тут же бросилась в мою сторону, обошла меня, закрыла окно. Обернулась.

— Значит, ты не боишься чумы? – улыбалась.

О! Этот голос!

— Нет. С тобой мне ничего не страшно! – я никак не мог справиться с дыханием.

Спуск по стене основательно его сбил. Но теперь частота дыхания зашкаливала из-за неё. Она стояла напротив, в одном лишь (так хотелось думать) халате, чуть распахнутом сверху, и обнажавшем ложбинку между грудей.

«Да! Большая, тяжелая, но не огромная! – убедился я. – Вот был бы номер, если бы под балахоном скрывалась бы толстуха! Да, не соврали мне ее глаза!»

— Как тебя зовут?

— Коста.

— Ты грек? – удивилась.

— Да.

— Я подумала, что босниец, судя по твоей одежде.

— Так вышло.

— А я боснийка.

— А как тебя зовут?

— Малика.

И тут она сделала первый небольшой шажок ко мне.

— Знаешь, что означает мое имя? – еще один шажок.

— Нннет… – куда исчезло все мое хладнокровие и вся моя «трезвость»?!

— Оно означает «царица»! – стояла уже напротив.

— В первый раз вижу женщину, чье имя так совпадает с её образом! – все-таки не совсем растерялся, мог еще выдать нужный комплимент, который и вовсе не был комплиментом, а был чистой правдой.

Ей понравилось. Улыбнулась.

— И что же, – протянула руку, положила мне на грудь. Я задрожал, – заставило тебя так рисковать, чтобы попасть сюда?

— Милости прошу у царицы, – сглотнул слюну.

— Какой? – Прижалась к щеке, шепнув на ухо.

И уже говорила тем тембром голоса, который сразу же сводит мужчин с ума.

— От тебя любая милость...

Не дала договорить. Её губы накрыли мои. Поцелуй не был долгим. Дождалась, когда я ответил, и тут же оторвалась от меня так, что я вынужден был по инерции вытянуть голову вперед, как теленок в поиске вымени.

— ...счастье, – договорил!

Наконец, взял инициативу в свои руки. Крепко обхватил её, прижал к себе. Этот поцелуй был уже долгим-долгим. Она закрыла свои глаза. Я не закрывал. Поцелуй был настолько долгим, что наши руки начали взаимное движение. Я пробрался сквозь халат к её телу. Да, голая! Её руки уже спустились вниз...

И тут я «с гибельным восторгом» понял, что сейчас случится и что я уже не в силах буду остановить, в тот момент, когда ее рука скользнула чуть ниже живота...

Ниже живота все уже было в полной боевой готовности. Настолько полной, что, обнаружив это, она на мгновение открыла глаза, выразив и удивление, и смех... А в следующие секунды меня затрясло....

Меня словно знобило. Она засмеялась. Но это не был издевательский смех. Это был радостный смех женщины, только что получившей, может быть, самое убедительное доказательство её неотразимости, её выдающихся, поистине царственных возможностей. Она прижала меня к себе и теперь нежно гладила по спине, успокаивая. А я в этот момент с не меньшим восторгом понимал, что не испытываю ни стыда, ни позора в тот момент, когда и стыд, и позор испытали бы абсолютно все мужчины на свете после подобного фиаско. Я не оправдывал себя дичайшей напряженностью предыдущих дней, выпитой ракией, экстремальностью ситуации. Мне было плевать. Я испытал наслаждение такого уровня, что все остальное уже не имело значения. И я точно понимал в эти секунды, что и она не считает случившееся позором.

Я, наконец, успокоился. Она это почувствовала.

— Это хорошо! – сказала вдруг.

— Что ж хорошего?! – усмехнулся я.

— Ты чувствуешь себя виноватым, а, значит, теперь будешь очень стараться...

Она оторвалась от меня, пошла к кровати, на ходу сбрасывая халат. Дала мгновение, чтобы я полюбовался. Повернула голову, одновременно укладываясь на матрасы, служившие кроватью.

— И теперь тебя хватит надолго! – она уже легла и повернулась на спину.

Рукой взяла приготовленный шелковый платок, завязала себе глаза.

— А я люблю, когда долго! – улыбнулась.

... Запах женщины: вот что имеет для меня решающее значение, как это ни странно звучит. Таким уж уродился. Не знаю, стоит ли добавлять здесь «увы»? Даже если женщина обладает выдающимися формами, но запах мне её не понравится, формы ничего не дадут, кроме довольно унылого занятия любовью. Да, признаю, это мне нужно приписать: «Что тебе еще нужно, хороняка?!»

У Малики были выдающиеся формы. Да, как и всякая восточная женщина, она была чуть полновата. Но полнота её благодаря и росту, и идеальным пропорциям всей фигуры просто терялась. Потому что ты уже не мог отвести глаз ни от её лица, ни от её груди, ни от её длиннющих и прямых ног, ни от идеального треугольника.

Её настоящий запах я еще не смог ощутить должным образом. И когда лег на нее и начал свое сладостное путешествие, я не только не торопился, памятуя о её желании, я не проявлял жадности. Даже если бы она меня не предупредила. Такой подарок судьбы, как Малика, можно было только смаковать – так долго, как это возможно.

Я медленно спускался по ее телу, ненадолго останавливаясь на каждом миллиметре этой роскоши, целуя и вдыхая. Запах из-за множества благовоний был непривычно терпким для меня, но совершенно точно – не отталкивал. Вызывал любопытство и желание привыкнуть к нему.

Повернув ее на живот, я, наконец, обнаружил чистый кусочек её тела, куда рука не успела нанести ни капельки чего-либо постороннего. Несколько раз глубоко вдохнул и замер на мгновение в полном восторге! Какой запах! И чтобы уже окончательно в этом убедиться, повернул ее обратно на спину, медленно спустился к бедрам. От левого, через живот, к правому. Еще одно короткое движение вниз...

Она задышала чаще и уже начала чуть сбиваться с ритма, когда поняла, где в следующую секунду окажется моя голова и мой язык. Не удержалась и впервые чуть вскрикнула, когда язык сделал первое движение…

В одно мгновение вокруг меня все исчезло. Будто кто-то стер, как тряпкой со школьной доски, комнату Царицы, стены древнего хана, нелепые дома старого района, великие мечети и дворцы с их сокровищами и обитателями… Сам город, вся Турция, весь мир – всё исчезло, как и время. Мое прошлое будущее и нынешнее прошлое слились в один узел. Сконцентрировалось в одной точке, к которой Малика все сильнее прижимала мою голову.

Я повиновался ее тайному приказу и ускорил ритм.

В такт моим движениям она вскрикивала, и каждый следующий ее вздох и крик был громче и громче. А потом и крик, и вздохи изменили ритм и стали почти без пауз. Было очевидно, что еще чуть-чуть – и она достигнет пика блаженства. Крик ее станет беспрерывным, и от ноты на первой линии нотного стана он пронзит еще с пару октав, чтобы потом, успокаиваясь, вернуться обратно. Но именно в это мгновение, когда до пика оставался, быть может, один вздох и один крик, она резким движением рук оттолкнула мою голову, содрогаясь, несколько раз глубоко вздохнула, успокоилась, улыбнулась. Отбросила руки в стороны.

Мне было позволено начать наше новое восхождение с тем, чтобы я, идущий впереди в связке с ней, не ожидая от нее помощи, опять довел её до пика.

...Малика не лукавила. Она любила, когда долго. Еще три раза в течение последующих – я уже не понимал сколько времени прошло – минут, я доводил её до вершины. Но она так и не делала последнего шага, не вступала на эту вершину, опять срывалась вниз, к исходной точке. И, Боже мой, какой же восторг при этом испытывал я! Не было усталости, утомления. Я наслаждался этой женщиной, которая таким образом доказывала мою мужскую состоятельность и мою власть над ней в эти минуты.

После третьего спуска, я, чуть отдышавшись, улыбнулся пришедшей мне в голову мысли. Резко встал, отрываясь от Малики полностью, так, чтобы ее никак не касаться. Малика не испугалась и улыбнулась, выказывая поддержку.