Субъективный взгляд. Немецкая тетрадь. Испанская тетрадь. Английская тетрадь - Познер Владимир Владимирович - Страница 36

И вот из бывших колоний в метрополии хлынули сотни тысяч людей. Людей голодных, людей нищих, людей, жаждавших тех же благ, что и их бывшие хозяева.

Но: все эти люди не были европейцами.

Все эти иммигранты из Индокитая, Северной, Западной и Центральной Африки, Карибского бассейна, Индии и Пакистана, все они были чужие: совершенно непонятные языки, вызывающие подозрения религии, другая история, другие культуры, иные традиции, понятия, нормы и, может быть, главное – другой цвет кожи, другой разрез глаз, другой вид волос. Если любой европеец мог и может раствориться в любой европейской стране и в Америке, то эти люди всегда будут «вытарчивать».

Чувство вины, о котором я уже писал, легло в основу не только британской иммиграционной политики, но в еще большей степени – французской. Вместе с тем общество оказалось совершенно не готово к приёму этих людей. Сложилось странное положение, при котором иммигрантам оказывают особое внимание, предоставляют разнообразные льготы, но реальность сопротивляется их вхождению в тело страны.

Вспоминаю встречу, которая состоялась, когда я делал фильм о Франции. Это было в Марселе, городе, в котором больше всего выходцев из Северной Африки. Я брал интервью у семьи из Алжира. Глава семьи, мужчина лет сорока с небольшим, был сыном иммигранта, родился в Марселе, окончил лицей, служил в армии, работал. Француз? Когда я спросил его об этом, он ответил:

– Нет, понимаете, мне не дают почувствовать себя до конца французом.

Может быть, более всего показательно то, что ответил его семилетний сын на замечательный вопрос, который задал ему Ваня Ургант:

– Если будет играть сборная Франции по футболу против сборной Алжира, ты за кого будешь болеть?

Не задумавшись ни на секунду, мальчик ответил:

– За Алжир.

А вот два других случая, с которыми я столкнулся в Англии.

Я обедаю с английской семьёй. Речь заходит об иммиграции, и старший сын, которому лет тридцать, говорит:

– Представляете, тут один представитель арабской общины приходит к нашему мэру с жалобой. Им, видите ли, мешает звон колоколов нашей церкви, когда муэдзин произносит с минарета мечети свою молитву. Это, чёрт возьми, наша страна, у нас своя религия раз вы приехали сюда, будьте любезны жить по нашим правилам! Не нравится – уезжайте, откуда приехали.

Другой случай. Английский чиновник рассказывает мне:

– Приходит ко мне иммигрант из Индии. Крайне возмущён. Говорит, что, согласно их правилам, женщину, которая изменила своему мужу, сжигают заживо, а здесь, в Англии, делать это не дают. Я ему ответил, что, согласно нашим законам, того, кто кого-то сжигает живьём, мы вешаем. Такие у нас правила.

Я преднамеренно не пишу о религиозном экстремизме, об исламском терроризме, поскольку это отдельная тема, которая хотя и связана с иммиграцией, но не является её составной частью.

Скажу лишь, что мечта о мультикультурализме представляется мне не только нереальной, но и основанной на ошибочном представлении о человеческой природе.

Его родители приехали в Лондон с Ямайки в 1954 году. Сам он успешный музыкант. Сразу повёл меня в свою домашнюю студию и стал сочинять песню “Welcome to the U.K., Mr. Pozner!”[39], музыкальный строй которой дышал Карибами.

Семья успешная. Его мать – социальный работник, которая за свои труды получила орден из рук самой королевы Елизаветы II. Младшая дочь занимается философией, мечтает написать книгу, которая «спасет мир», старшая пишет докторскую диссертацию о ВИЧ/СПИДе. Всё хорошо?

– Знаете, – говорит одна, – всё неплохо, но нам не дают забывать о том, что мы чёрные. Например, в магазине местный охранник с особым вниманием следит за мной, провожает меня вплоть до кассы – как бы я что-нибудь не украла. Чёрная – значит, воровка.

– Или вот ещё, – говорит Бейли, – если ты чёрный и едешь в электричке или в автобусе, с тобой всегда будет свободное место, никто не сядет. Чёрный же. Чёрт его знает, что выкинет. Правда, – добавляет он с усмешкой, – в этом есть плюс: рядом свободное место, можешь положить сумку.

Самым неожиданным для меня был ответ Бейли на мой вопрос, как он относится к иммиграции.

– Отношусь к массовой иммиграции плохо. В основном это люди, которые приезжают сюда, чтобы доить эту страну. Из-за них резко вырос расизм. Когда мы приехали, в середине пятидесятых, расистами были процентов двадцать местного населения, а сейчас их процентов шестьдесят.

Помню, как я обратился к послу Великобритании в РФ, сэру Тиму Барроу, с просьбой оказать нам помощь в получении интервью у ряда людей в Англии, на что он попросил дать ему поимённый список. Это было сделано без промедлений, и вскоре я получил звонок – уже не помню ни имени, ни должности, но, безусловно, высокопоставленного дипломата, которому Барроу поручил заниматься этим делом. Наша встреча состоялась через несколько дней.

Дипломат был безупречен, приветлив, выказывал все признаки уважения и готовности помочь, хотя время от времени сквозила лёгкая тень обеспокоенности относительно моих намерений: я и в самом деле стремлюсь к созданию объективного фильма об Англии и англичанах? Или?..

Я попытался заверить его в том, что его сомнения в искренности нашего предприятия напрасны, но вряд ли преуспел: дипломатам свойственно недоверие в такой же степени, как лягушкам в брачный период свойственно квакать.

Тем не менее он пообещал всяческую помощь, правда с оговоркой («Вы понимаете, что мы не всесильны…»), вернул мне список и сказал:

– Есть к вам одна просьба.

– Какая? – поинтересовался я.

– Если вас не затруднит, то уберите из списка вот этого человека.

Он кончиком наточенного карандаша притронулся к имени, стоявшему пятнадцатым (почему помню это, понять не могу) в списке: сэр Эндрю Грин. Я вопросительно посмотрел на него.

– Видите ли, – сказал он, – это у нас такая просьба. Но, разумеется, это на ваше усмотрение.

Для меня это никоим образом не представляло затруднения: не ответив ему ни да ни нет, лишь приняв сказанное к сведению, я не брал на себя никаких обязательств, но как журналист я знал, что сделаю всё возможное, чтобы встретиться с сэром Эндрю. Уж коль скоро официальные лица просят меня не встречаться с ним, значит, он чем-то очень интересен.

Встреча состоялась в Лондоне, в уютной квартире сэра Эндрю. К этому времени я начитался о нём, знал, что он основал организацию “МigrationWatch”[40], которая призвана тщательно отслеживать, сколько мигрантов ежегодно приезжает в Великобританию. Впрочем, я не прав: отслеживается не количество (хотя и оно тоже), но состав, общность культуры, религиозных корней, которые имеют эти мигранты, с англичанами. Следует помнить о том, что сэр Эндрю Грин не просто выдающийся арабист, но считается одним из самых блестящих послов её Величества на Ближнем Востоке, в частности в Саудовской Аравии. Он давно на пенсии, но когда я встречался с ним, активно занимался вопросом миграции. Главный его посыл: «Мы совершенно не опасаемся иммигрантов из Восточный Европы, напротив, мы приветствуем их, они – люди общей с нами культуры, истории, общего менталитета, от их приезда наша страна только выигрывает, становится богаче. Но когда на нас накатывает девятый вал, состоящий сугубо из мусульман, из представителей арабского мира, когда за годы пребывания у власти лейбористов во главе с Тони Блэром, за тринадцать лет, их прибыло около четырёх миллионов, это совершенно неприемлемо. Нас чуть больше шестидесяти миллионов, и мы не можем справиться с такой дополнительной нагрузкой».