Субъективный взгляд. Немецкая тетрадь. Испанская тетрадь. Английская тетрадь - Познер Владимир Владимирович - Страница 37

Это расизм? Уверен, что сэр Эндрю отверг бы это обвинение. Сказал бы, что это здравый смысл.

Закончу вот чем: как оказалось, сэр Эндрю предан теннису, как и я, кроме того, он обожает Роджера Федерера, впрочем, тоже как и я. Восхищаясь им, сэр Эндрю сказал:

– Федерер – настоящий джентльмен.

Потом, подумав секунд пять, добавил:

– Он мог бы быть англичанином.

И слегка улыбнулся.

Потом я спросил его:

– Скажите, сэр Эндрю, между нами, не для фильма, ведь вы, англичане, относитесь ко всем остальным свысока? Ведь так?

Сэр Эндрю помолчал, потом улыбнулся и сказал:

– Раз это не для фильма, то да, это так.

Этот известнейший в Великобритании журналист, весьма и весьма публичная фигура, высказал суждение, которое является ключом – по крайней мере, одним из целого набора – к пониманию англичан: «Вторжение в личное пространство воспринимается как страшнейшее оскорбление. Право на личную жизнь для нас очень и очень важно».

Я уже обратил ваше внимание на слово privacy, но позволю себе вернуться к этой теме, поскольку она – одна из основ того, что можно бы назвать «английскостью». К сожалению, слово это не имеет перевода на русский, есть лишь объяснение: личное пространство. Объяснение на самом деле не только неточное, но и запутывающее смысл этого понятия ещё больше.

Я уже рассказал вам о нашем с Иваном пикнике на газоне, который не привлёк внимание ни одного англичанина, несмотря на шедшие в этот момент киносъёмки.

Если развить эту тему на шаг дальше, то неизбежно придём к вопросу отношения к отдельно взятому человеку, к индивидуальности. У англичан индивидуальность важна, и не просто важна, а важнее всего. Я где-то заметил, что англичане – японцы Европы, и это во многом так, но только не в вопросе отношения к индивидууму. Коллектив для японца важнее и ценнее индивидуума. Японская пословица гласит: «Если гвоздь торчит, его надо забить», а гвоздь – это и есть та самая индивидуальность.

Все тоталитарные общества построены на подавлении личности, на учении о превосходстве коллектива. И в таких обществах совершенно отсутствует само понятие privacy.

Мы встретились в старинном английском городке Челтенхеме, куда меня привело знакомство с журналом “This England”[41]. Журнал был создан в 1968 году и вышел с лозунгом “Fresh As a Pot of Tea”[42]. Как сказал об этом журнале ранее упомянутый мной Джереми Паксман, «взгляд этого журнала обращён исключительно в прошлое».

Я приехал в Челтенхем, чтобы взять интервью у тогдашнего главного редактора журнала, Стивена Гарнетта, – пишу «тогдашнего», потому что не знаю, остаётся ли он по-прежнему в этой должности, да и вообще, жив ли журнал. Меня интересовали взгляды мистера Гарнетта на иммиграцию, так сказать, в какой степени иммиграция соответствовала или, напротив, противоречила идеалам «Этой Англии».

Должен сказать, что мистер Гарнетт был осторожен. Он начал с того, что «знает многих» иммигрантов, которые вполне успешно интегрировались в английское общество, но тут же добавил:

– Есть те, которые не интегрируются, более того, не хотят интегрироваться, даже не желают учить английский язык.

Потом он напомнил мне, что до прихода к власти лейбористов в Англию приезжало столько же народа, сколько уезжало, примерно пятьдесят тысяч. Но когда лейбористская партия широко открыла ворота иммиграции, стало приезжать на двести пятьдесят тысяч больше, чем уезжать, что, сказал он, «совершенное безумие». И, подумав, произнёс слова, которые являются ключевыми для понимания отношения местных жителей к иммигрантам:

– Этим людям дают бесплатные дома, медицину, льготы, дают больше, чем получает всю жизнь работавший для своей страны англичанин, и это возмутительно и ужасно.

Я не противник иммиграции, более того, я её сторонник, но возразить на слова мистера Гарнетта трудно.

Как мне представляется, нужно ставить перед любым человеком, который хочет переехать – неважно, по какой причине, – некоторые условия: он должен за некий срок (скажем, за год) выучить язык. В течение этого времени ему будут предоставлены необходимая жилплощадь и пособие, на которое он будет жить. Кроме того, он должен будет выучить историю страны, в которую он приехал, её конституцию и устройство. Если через год он успешно сдаст экзамены по всем этим предметам, ему предложат работу с оплатой не ниже прожиточного минимума и дадут ещё три месяца на нахождение жилья. Если же он проваливает экзамен – хотя бы один – или, сдав их, не находит себе жилья, его высылают из страны. Сурово? Возможно. Справедливо? Безусловно. Человек, который хочет жить в моём доме, обязан соблюдать все правила, условия и порядки этого дома. Не может? Не хочет? Тогда в моём доме для него нет места.

Каждый раз, когда мы снимали наши фильмы, случалось так, что я встречал одного или двух – но не больше – людей, которые становились для меня краеугольным камнем фильма. Именно он или они вдруг не только поднимали занавес и открывали сцену, но уводили за кулисы того сложнейшего театра, который называется страной, а в данном случае – Англией.

Этим человеком был сэр Родрик Брейтвейт, не только бывший посол Её Королевского Величества в СССР и РФ, но и бывший директор Британской национальной оперы, но и бывший руководитель Королевской Академии Музыки, но и… и… и… Словом, энциклопедист, то есть человек XVIII века, по счастливой случайности попавший в XX-й и XXI-й.

Эту главку я хотел бы написать не так, как все остальные, потому что сам сэр Родрик не такой, как остальные. Она построена на наиболее запомнившихся и записанных мною его высказываниях и на моих размышлениях и соображениях, с ними связанных.

«Довольно давно элита стала воплощением принципа меритократии».

Это так. В течение веков элитой была аристократия. Аристократ принадлежал к элите автоматически, по рождению, не приложив к этому никаких усилий. Сегодня элитой мы считаем тех, кто в своём деле добился выдающихся результатов, будь то политики, бизнесмены, врачи, учёные, представители творческих профессий. Они добились этого трудом, отдавая своему делу свою жизнь. К сожалению, присвоение понятия элитарности ресторану, клубу и тому подобному – это не только бессмыслица, но и выражение желания присвоить себе и своей деятельности то, что на самом деле не имеет к ним ни малейшего отношения.

«Английское хладнокровие – миф. Он применим к выпускникам Итона, но не все англичане – выпускники Итона. Этот образ уходит в XIX век, и он неверен».

Образ англичанина, который не потеет в жару и не мёрзнет в стужу, который всё принимает как должное, не вздрогнет при выстреле, не бледнеет и не краснеет, никогда не теряет спокойствия духа, относится к мифам, созданным во времена колониального расцвета Англии, который давно потух. Как, впрочем, и сам этот миф.

«Вопрос о том, какое образование мы даём своим детям, чуть ли не главный. И мы о нём спорим».

Весь мир спорит, кроме, возможно, Китая и Северной Кореи. Недавно я выступал перед старшеклассниками одной московской средней школы, и меня спросили: «Какова, по-вашему, главная задача школы?» Я ответил: «Научить человека думать». Нет спора, надо дать человеку определённое образование, сумму знаний, но перво-наперво – научить думать.