Вперед в прошлое! (СИ) - Ратманов Денис - Страница 33

— Спасибо, — пробормотала сестра, губы ее задрожали, глаза заблестели.

Всхлипнув, она повисла у меня на шее и мелко затряслась, выплескивая обиду и слезами, и словами. Наверное, каждый подросток в гневе бросал родителям или хотя бы раз думал: «Зачем вы меня рожали?» Я не знал, что ответить. Наташку бил озноб. Когда слезы иссякли, она тихонько скулила, а мне вспоминалось, как отец учил Бориса, что девочек бить нельзя. Выходит, дочь — не девочка? Или не человек?

Конечно не девочка — она уже почти женщина.

— Я с тобой, — не уставал повторять я, потому что знал: кто-то должен быть рядом и поддержать, чтобы она знала — ей есть на кого опереться, она не одна.

Сколько продолжалась истерика — десять минут, тридцать, час — я не понял. Когда она закончилась, я сел на мусор, Наташка легла прямо на обломки кирпичей, лишь чуть их растолкав, положив голову мне на бедро. Факел давно прогорел, оставив вонь жженой резиной. На одной ноте протяжно пищал сверчок, стонала болотная птица. Издали донесся и сразу оборвался женский смех.

— Что теперь? — проговорила Наташа. — Куда мы пойдем? Нам же жить негде! Мы бомжи!

В ее словах было столько уверенности, что я ненадолго проникся нашим бедственным положением, но быстро кое-что вспомнил и сказал:

— Есть где. Мы пойдем к бабе Эльзе.

Наташка аж трястись перестала, завозилась, поднялась на локте.

— Она же конченая неадекватка и не общается с нами! Она нас прогонит.

— Кто сказал, что баба Эльза конченая? — усмехнулся я. — Отец? Ты с ней разговаривала хоть раз?

В ответ донеслось сопение.

— Отец отсек бабушку от нас, чтобы матери некому было помочь, и он мог ее затюкивать как хочется, — объяснил я. — А чтобы и у нас мысли не возникло обращаться за помощью к бабушке, нам вдалбливали, что она ненормальная. А на самом деле нормальная бабка, продвинутая. Она рада нам будет! Вот увидишь.

— У-у-у, какая же козлина! — пробормотала Наташка. — Как же я его ненавижу! Что же он со всеми нами сделал!

— Да ничего. Не такой уж он злодей, так, средней паршивости гад. Он просто делает, что хочет, пользуется правом сильного, а мы мешаемся под ногами, как котята. Он нас и пинает.

Наташка прошептала:

— А как мы ее найдем? Ты знаешь, где она живет?

— На другом конце города, в Васильевке. Приедем туда, у любого спросим, и нам покажут ее дом. Село же ведь!

— Пусть ты будешь прав! — выпалила Наташка и вдруг смолкла, напряглась. — Тс-с-с!

Я тоже замер, увидев луч фонарика и услышав шелест одежды и шаги, взял лежащий рядом обрез, приготовил патроны. Зарядить его я смогу и вслепую. Казалось, сестра перестала дышать и превратилась в камень.

Неужели нас ищут? Нет, вряд ли, отец говнюк, но не идиот, он себе вредить не станет. Он подождет день-два, пока мы остынем, тогда и явится требовать обрез.

Отец отлично понимает, что если прессовать нас сейчас, с нас станется написать заявление и снять побои — это раз, два — я могу сдать обрез и рассказать, откуда он у меня взялся. Если у отца есть недруги в органах, а настолько я помню, они там были, полетит он с работы со свистом и скандалом.

Я аж зубами скрипнул, так мне хотелось его наказать. Но чего я этим добьюсь, кроме как почешу пузо дракону ярости? Этот обрез мне нужен, да и свой человек в ментовке пригодится в будущем.

Топ-топ-топ-топ. Шумно втянули воздух. Зажурчала струя.

— Мухтар, — донесся из темноты старческий голос. — Ну сколько можно душу-то изливать? Откуда в тебе столько воды?

Человек с собакой потопали прочь.

— И чего по грязи шарахаться? Ночью-то, — проворчала Наташка, помолчала немного и спросила: — Думаешь, отец будет нас искать? Поднимет ментов?

— Не будет, — качнул головой я, — разве что собственными силами и попытается договориться. Он социопат, но не дебил. Он понимает, что за избиение может вылететь с работы — раз, неучтенный ствол — вообще уголовка.

— Ха, классно, что ты ружье стащил! А что, если пойти и сдать этого козла в ментовку, а? И на него заяву накатать? Поделом получит, падла.

Я подумал, что было бы лучше, если бы папаня просто ушел к Лялиным и не мешал, но Наташка жаждала крови, ей нужно было излить яд.

— Да, — сказал я то, что она хотела услышать. — Только обрез я оставлю себе. Пригодится. Ну, по крайней мере пока пусть побудет у меня. Слышь, а сколько времени? Когда первые автобусы пойдут?

— С Владом мы расстались в начале третьего. Ща, наверно, три. Слушай, а давай к Владу пойдем, он в городе недалеко живет, на Кирова. И пешком можно добраться.

Я был уверен, что парень ее выгонит, и Наташка озлобится окончательно. Но, с другой стороны, — пусть не питает иллюзий. Нечего резать хвост по кускам. Успокоительное ей бы… Впрочем, ни валерьянка, ни пустырник не помогут, а сильнодействующее нам не продадут.

— Он же с родителями живет, — урезонил ее я. — Тем более ночь. Нет, не лучшая идея. Я понимаю, тебе хочется, чтобы близкий поддержал, но… Еще же я. Нафига ему я? Или мне под дверью спать?

Похоже, аргумент подействовал. Да и два стресса в один день — все-таки для нее многовато.

— Ну да, — согласилась сестра. — Еще три часа где-то шарахаться. Холодно, блин. Давай костер разведем, что ли? Как бомжи, ха-ха. Кроссовки мокрые, противно.

— Как ты его разведешь, когда дрова все мокрые? Мы задохнемся. Хотя… давай посмотрим, что здесь есть сухого. Может, картон какой или доски гнилые.

Я снова соорудил факел из арматуры и пленки. Поджег его и осмотрелся, ведь, когда горел первый факел, я был занят Наташкой и не обращал внимания на обстановку.

В ДОТе жители окрестных домов устроили свалку твердых бытовых отходов, и в середине возвышалась куча строительного мусора, вокруг валялась пленка, битые бутылки, раскуроченный радиоприемник, матрас, вываливший пружины из вспоротого брюха. О, а вот и картон, и ящик разваленный! Я потянул его на себя, вытащил из-под завалов. Наташка обновила начавший гаснуть факел.

Так, собрать картон, фанеру, доски, тряпки. На час огня должно хватить.

— Давай переместимся вот сюда, чтобы дым на нас не валил, — предложил я, оттаскивая матрас к стене напротив входа. — Костер разведем там, где мы сейчас сидим.

Я перевернул матрас раскуроченной стороной вниз, а целой, но слегка заплесневелой, кверху, и принялся сооружать кострище. Разровнял обломки кирпичей, обложил ими будущий костер, а дальше, как положено: картон, фанера, доски. Взяв спички у Наташки, усевшейся на матрас, я поджег картон, и он быстро занялся. Огонь лизнул доски и потянулся вверх, разбрасывая по стенам трепещущие блики.

Наташка улеглась на матрас, сняла кроссовки, укрыв ноги тряпкой, которую я приготовил на сожжение. И пяти минут не прошло, как сестра засопела и задергалась во сне — здоровый детский организм взял свое и начал усиленно восстанавливаться.

Правильно. Спи, девочка. И к ней, и к Борьке я относился, как к собственным детям.

Потеплело ненамного, вскоре доски начали заканчиваться, с улицы потянуло сыростью, и я подбрасывал в еле тлеющий костер по дощечке. А когда стало нечем подкармливать огонь, занялся рассвет, наполнив окрестности птичьим многоголосьем.

Хотелось вылезти из пыльного ДОТа, полной грудью вдыхать весеннюю свежесть, и я не стал себя ограничивать. Привалился к бетону, скрестил руки н груди и сквозь омытые ливнем ветви смотрел, как, окрашивая море и облака сиреневато-розовым, восходит солнце, приглушенное дымкой испарений.

Несколько минут — и вот оно вышло полностью, разбросало лучи, даруя долгожданное тепло.

Отсюда, с возвышенности, просматривалась крыша нашего дома. Как там обстановка? Мама? Вспомнилось, как она, пока отец не видит, бросила мне аптечку. Все-таки не отвернулась от нас.

Есть мамаши, у которых напрочь отшиблен материнский инстинкт, и детей, особенно подросших, они воспринимают скорее как конкурентов. Наша не из таких. Ее просто съели, и остался перекошенный огрызок, имеющий право говорить, только когда разрешат.