Грех (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 34

— Ренард… Рен!

— Эмелин, Вы слышите меня? Успокойтесь, он жив!

— Ренард, — звала обезумевшая девушка, тянулась к мужу и боялась прикоснуться, боялась почувствовать под пальцами ледяное тело мертвеца.

Слова Лафара пролетали мимо. Эмелин едва держалась на ногах, и только выбежавшая на шум Герда, еще не успевшая покинуть Дворец, успела подхватить ее за плечи.

— Деточка, — обратился Лафар к служанке, — дай ей что-нибудь успокоительное и нагрей воды — обмыть бы его для начала, — кивая на Ренарда, проговорил он.

Служанка кивнула и попыталась увести Эмелин, но та лишь отмахнулась, давая понять, что в порядке, и потянулась к мужу.

— Оставь ее, — кивнул Лафар. — Беги, готовь воду.

Герда кивнула ему в ответ и тут же поспешила выполнять поручение, а Лафару оставалось только вздохнуть, глядя на растерявшуюся Эмелин.

— Эмелин, приходите в себя и, наконец, проводите меня — куда нести Вашего мужа?

С горем пополам ему все же удалось вывести Эмелин из ступора и заставить проводить в купальню. Шустрая Герда уже приготовила воду и даже успела наспех соорудить лежбище для Ренарда из мягких полотенец и подушек. Когда все было готово, Эмелин прогнала обоих, заявив, что сама займется мужем. Герда попыталась возразить — не королевское дело выполнять не самую приятную работу: в военных гарнизонах не до гигиены, да и раны нагноились и теперь источали «аромат» заживо гниющего тела. Да и справилась бы она куда лучше и быстрее, нежели королевская дочь, всю жизнь прожившая в комфорте. Но Эмелин была настроена решительно: никого подпускать к мужу она не намерена.

— Ему нужен лекарь, как бы заражения крови не случилось. И чем раньше, тем лучше, — проговорил Лафар у самых дверей.

— Герда, — тихо позвала Эмелин.

— Уже бегу!

— Спасибо. Я дам тебе неделю выходных, навестишь родителей, как хотела. Только приведи его скорее!

— Не волнуйтесь, Ваше Величество! Я мигом!

Наконец, Эмелин осталась с мужем наедине. Она не замечала потемневшей от грязи кожи, тяжелых запахов неделями немытого тела и гниющих ран — она смотрела на прикрытые его веки и радовалась, что он жив. Это ЕЕ муж. И какими бы сложными ни были их отношения, ее жизнь накрепко связана с этим хмурым человеком, который, скорее всего, ее возненавидит, когда придет в себя. Но с собой ничего не поделать — она успела его полюбить даже таким: чужим, хмурым и неверным.

Она стянула ошметки того, что когда-то служило ему одеждой, осторожно разрезала грязные бинты и стала промывать раны, стараясь не замечать всего того, что могло бы вызвать отторжение и неприязнь. «Не ту грязь надо бояться, которую видишь на человеке, — с детства учила ее мать, — а ту, которую не видно, которая живет внутри». Эмелин закончила свою работу и теперь внимательно рассматривала мужа, вспоминая каким сильным, уверенным он был, перед долгой разлукой даря ей ласку и нежность, мечтая о наследнике. Он сильно похудел, осунулся за этот год — ребра торчат, черты лица заострились, щеки впали, под глазами появились синяки. И сейчас, в забытьи, он так же хмурится, не сумев расслабиться…

— Ты только живи, слышишь? — тихо проговорила Эмелин, легонечко касаясь колючей его щеки.

Она так боялась, что вот сейчас он откроет глаза, увидит ее и оттолкнет. Она так боялась, что глаза он уже не откроет никогда. Эмелин не выдержала, расплакалась, глядя на едва дышащее распластанное тело и осознавая собственную безысходность и скорую, неминуемую расплату, если Ренарду удастся выжить.

— Я прошу тебя, живи! Ренард, ты прости меня, я виновата перед тобой, — шептала Эмелин, заливаясь слезами. — Я знаю, нет мне прощения, и ты возненавидишь меня и прогонишь, и я не стану просить тебя этого не делать. Я прошу тебя об одном: живи. Клянусь, я никогда не желала тебе смерти! Я никогда не желала тебе ничего дурного! И мой грех… Это глупость, Ренард, глупость ревнивой, полюбившей тебя женщины. Прости меня, любимый мой… Знаю, ты — палач мой. Так сделай же, как посчитаешь нужным, хочешь — казни, хочешь — прогони с позором… Я все приму, я заслужила это, но сейчас… я прошу тебя, только не умирай…

— Да что Вы несете, Эмелин! Я привез Вам его не умирать, а жить!

Она не заметила, как Лафар оказался рядом, легонько приобнял ее за плечи, веля успокоиться и взять себя в руки.

— Все самое страшное уже миновало, он не умрет, не бойтесь. Его ранили, но рана не страшная, органы не задеты. Пойдемте, моя девочка, лекарь уже пришел — ему-то Вы доверите драгоценное тело своего мужа? — улыбнулся Лафар, склоняясь над Ренардом. — Говорите, где его спальня?

— Отнесите его ко мне в комнату.

— Эмелин, это лишнее…

— Лафар! — прикрикнула Эмелин, вытирая слезы.

— Ну хорошо-хорошо, как скажете. Ведите.

— Ваше Величество, — вдруг окликнула ее служанка, догоняя. — Не серчайте, что лезу не в свое дело, но Вашему мужу может не понравиться, что Вы видите его в таком состоянии. Да и Вам не положено делать грязную работу. Простите, но мне кажется, Вы не совсем представляете, что такое ухаживать за лежачим человеком. Естественные потребности не будут ждать, пока он придет в себя и сможет сам о себе позаботиться. Поверьте, Вам лучше не видеть того, что с ним будет происходить — это не самое приятное зрелище.

— Герда, он мне не чужой человек, это мой муж. А я его жена. И я не хочу, чтобы кто-то посторонний заботился о нем даже из самых лучших побуждений. Я догадываюсь, что меня ждет — не бойся, я не настолько брезглива, чтобы из-за этого отвернуться от собственного мужа. Так что принеси в мою спальню воду и пеленки. А если хочешь помочь, присмотри за Филиппом — вот за это я буду тебе очень благодарна.

Девушка нехотя согласилась, покорно склонилась перед своей госпожой — права спорить и настаивать у нее, к сожалению, нет.

— И еще… Герда, я знаю, это не входит в твои обязанности, но мне некого сейчас об этом просить — приготовь, пожалуйста, комнату для господина де Лафара и накорми его. В общем, позаботься о нем, хорошо? О своем обещании я помню, я отпущу тебя к родителям, только чуть попозже. Сейчас, пока Ренард без сознания, я не отойду от него ни на шаг, мне понадобится твоя помощь — ты же знаешь, так, как тебе, я не доверяю здесь никому.

— Вам не о чем беспокоиться, Ваше Величество. Я сделаю все, как Вы скажете. А господина де Лафара и накормлю, и помою, и спать уложу, — улыбнулась девушка.

— Спасибо тебе.

Час за часом, день за днем… Ренард не приходил в себя, несмотря на заверения лекаря, что рана совсем не страшна и вот-вот он очнется. Эмелин не отходила от мужа ни на шаг. Сама убирала за ним, сама по несколько раз в день смазывала раны приготовленной по рецепту лекаря целебной мазью. Вот только казалось, что ему становилось все хуже — вчера его стало лихорадить. А сегодня она впервые за долгое время разлуки услышала его голос — вот только от услышанного совсем опустились руки… Как же она ненавидела его в эту минуту!

— Тереза… Тереза…

Он метался в бреду и звал совсем не ее, свою законную супругу, и день, и ночь, не смыкая глаз, сидящую возле него.

— Малышка моя… — молили пересохшие губы.

Эмелин отскочила к окну и задрожала от ярости. Слезы обиды побежали по щекам; хотелось заткнуть уши, чтобы только не слышать это имя, безотчетно, безжалостно и так ласково, так трепетно слетающее с губ муженька! Ее трясло вместе с ним, но подходить к нему она уже совсем не желала — стояла возле окна и плакала, пока приступ его не закончился и он опять не впал в беспробудный сон.

Сквозь наступившую тишину прорвался плач ребенка, будто предрекая, что плакать несчастной женщине предстоит всю оставшуюся жизнь.

— Да за что мне все это?! — взмолилась Эмелин, разревевшись пуще прежнего.

Если даже сейчас все так плохо, что же будет потом? Когда он придет в себя и потребует показать ему сына? Какой прекрасный повод появится выставить жену за дверь и, ни от кого больше не скрываясь, развлекаться со своей крестьянкой!