Бедовый месяц (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 28

— Вчера утром.

— Сегодня мне снова очень жаль. Жальче, чем вчера.

— Вы собираетесь таким образом начинать каждый день? — хмыкнул он.

— Надеюсь, что сегодняшний последний. Когда мне будет не жаль, я вам тоже обязательно скажу.

В холле мы встретили знакомых Филиппа. Нас представили. Я не запомнила ни одного имени. Не то чтобы у меня была плохая память на имена или на лица, наоборот весьма неплохая, но этих представителей знати, что мужчин, что их спутниц, неуловимо роднила странная манера чуточку заискивающе поглядывая на моего мужа, словно проверяя его реакцию, и неестественно улыбаться.

Когда вокруг все фальшиво скалятся в тридцать два зуба, словно соревнуясь в желании выглядеть дружелюбными, невольно запоминается не имя, а ровность прикуса. Еще запомнился золотой клык у совсем молодого парня. Понятия не имею, как опознаю хозяина этой замечательной коронки, если мы случайно столкнемся на улице, и он сцедит приветствие через губу, толком не открыв рта.

Пока они громко, словно стая каркающих ворон, обсуждали, до чего хорошо этой зимой кататься со склонов, над плечом у невысокого крепенького господина я следила за коридорным, толкающим поперек холла тележку с дорожными сундуками. Ничего особенного в этом банальном действии, понятно, не было, но весь багаж, от самого большого сундука до крошечного ларца, венчающего аккуратную башню, оказался ярко-красного цвета. Очень приметный! Такой и не своруют, и на вокзале среди чужих вещей не потеряешь.

— Леди Торн тоже участвует? — вдруг донесся до меня голос одной из дам.

В оживленной беседе наступила выжидательная пауза. Я с трудом отвела взгляд от дорожных сундуков. Стая великосветских ворон смотрела выжидательно. Знать бы, чего от меня хотят эти шумные люди…

— Безусловно, — проговорил Филипп с такими мягкими интонациями, словно записывал ребенка на конкурс поедания сандвичей с ореховой пастой и по этому поводу заранее веселился.

Пришлось чарующе улыбнуться той самой улыбкой милой дурочки, которая у меня особенно хорошо удавалась, когда я понятия не имела, о чем толкуют люди вокруг. Только бы никто не догадался, что леди Торн слегка потеряла нить разговора. В самом его начале.

— Леди Торн, вы, без сомнения, станете главным украшением аукциона! — прокаркал один из мужчин.

Простите? Не изменяя все той же улыбке, я подняла выразительный взгляд на Филиппа. Дескать, дорогой супруг, я что-то не очень понимаю: вы собрались меня продать?

Не менее выразительно он изогнул бровь.

Что, правда?! Дорогой супруг, у вас помутнение рассудка после коктейля из паленых снадобий? Какой приличный муж отдает с молотка юную, невинную и — боже! — не целованную ни вами, ни каким-то другим мужчиной супругу? Просто усладу глаз!

Кто вообще усладу продает?!

— Господа, увидимся вечером. Нас ждет карета, — без экивоков попрощался Филипп. — Идемте, леди Торн.

— Всего доброго, — по-королевски кивнула я, демонстрируя лучшие манеры.

Ладно, может и не лучшие, но вежливость-то продемонстрировала. Не хочу, чтобы по углам Сиала шушукались, мол, молодая Торн двух слов не может связать. Сразу видно, что в девичестве была Вудсток из провинции. Вот! Два слова не только связала, но и выговорила без запинки.

— Филипп, признайтесь, я согласилась продаться в рабство? — пробубнила я, когда мы практически подошли к входным дверям и своим приближением заставили швейцара броситься их отворять. — Если что, позвольте напомнить, что в нашем королевстве торговля людьми, и даже законными женами, строжайше запрещена.

— Вы согласились украсить собой драгоценности королевского ювелирного дома, моя дорогая супруга, — пояснил он без капли иронии или насмешки.

Не услышав в его голосе ни одной фальшивой интонации, я вдруг почувствовала себя такой польщенной, что вспыхнула и немедленно передумала ехидничать.

В карету мы уселись прежде, чем нас успела перехватить новая компания и подписать на еще какое-нибудь нервирующее развлечение. Вряд ли они тут пекли сахарные печенья на конкурс. Наверняка демонстрировали какие-нибудь наряды для катания на лыжах или ныряния из сухих парилок в сугробы. С этих смелых дам станется!

Но, к слову, печенье я тоже не умею печь.

В курортной деревеньке не было стройности. Каменные домики ныряли под горку и с любопытством высовывали черепичные крыши, прикрытые шапками снега. Потом упрямо взбирались вверх, словно карабкались на склон. Были здесь и торговые лавочки с колоритными вывесками, и уютные чайные.

Филипп велел кучеру остановить напротив букинистического магазинчика, возле дверей которого под жестяным козырьком стояла стойка с цветными зимними карточками. Выбравшись на мостовую первым, муж поправил узкое короткое пальто и протянул мне раскрытую ладонь:

— Тереза.

— Благодарю. — Я взялась за предложенную руку, вышла из кареты и подхватила его под локоть. Даже слегка обалдела от собственной смелости. Но ведь мужей можно без застенчивости хватать за локоть. Замечательная же точка опоры!

Никогда особенно не любила прогулки. Мне не хватало в них энергичности, и возникало почти непреодолимое желание перейти с неспешного шага на бодрый галоп, словно в спину подгоняли важные дела. Но прогуливаться с Филиппом мимо витрин и вести неспешный разговор оказалось приятно. От ощущения сухого мороза, чистого воздуха и его сильной руки чуток кружилась голова.

— Вы сюда приезжали каждую зиму? — полюбопытствовала я, когда догадалась, что он знает местные улочки, как свои пять пальцев.

— Последние пару лет не удавалось, — ответил он. — Открывали новые драконьи фермы. Было не до отдыха.

— Поэтому вы фактически не появлялись у нас до свадьбы? — с невинным видом принялась подтрунивать я. — Лидия утверждала, будто вы слишком близко приняли к сердцу примету, что жених не должен видеть невесту до свадьбы.

— Так и сказала?

— Да. Я посоветовала ей читать поменьше любовных романов. — Я помолчала и напрямик спросила: — Все-таки, почему вы сделали мне предложение?

— Почему вы его приняли? — легко ускользнул он от ответа.

— Мне импонирует то, как вы составляете письма, — хмыкнула я, тонко намекнув на исключительно деловой тон предложения руки и сердца. — Я подумала, что мы смогли бы стать друзьями.

— Мы уже женаты, — напомнил Филипп.

— Супруги не могут быть друзьями? — фыркнула я.

— Верите в дружбу между мужчиной и женщиной? — хмыкнул он.

— Судя по вашему ехидному тону, вы в нее не верите.

— Нет, но ваша наивность мне тоже нравится.

— Тоже? — оживилась я и с весельем заглянула в его лицо. Как ни странно, Филипп едва заметно улыбался. — Что еще вам во мне нравится? Уверена, вы умеете делать шикарные комплименты!

— Детская непосредственность.

— Пф… Не могли на ходу сочинить что-нибудь приятное? — подувяла я. — Даже у Рендела лучше получается, а он, между прочим, отставной военный.

— Я тоже служил.

— Серьезно? — изумленно округлила я глаза.

— Два года после окончания учебы, — согласился он.

— И вы жили в казармах?

— Даже, бывало, ночевал на голой земле.

Зато понятно, почему он без проблем обходился без камердинера. Всегда думала, что избалованные богачи не способны самостоятельно вставить в петельки запонку, а Филипп прекрасно обходился без слуг, подносящих галстук, пиджак и утреннюю газету. Оказывается, у него имелся богатый опыт выживания в полевых условиях. В палатку-то кофе на блюдечке никто с поклоном не принесет.

— То есть деревянная раскладушка — не самая жесткая постель, на которой вам приходилось спать, — пошутила я.

— Да, но я ни разу не спал на голой земле женатым, — с особым вкусом ответил Филипп на колкость.

— Семейная жизнь бывает непредсказуемой, — сумничала я.

— Вы, похоже, об этом много знаете, — хмыкнул он.

— Иногда я тоже почитываю любовные романы. Грешна! Мои соратницы надо мной все время подсмеиваются.

— Соратницы?

— В смысле, подруги.