Дикарь (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 48

— Данила, поставь человека на место и пошли отсюда.

Михайлов смотрит на меня непонимающе. Но доктора отпускает. Замечает, что на меня нападает отчаяние. Я реву и выбегаю из кабинета.

В коридоре сажусь на стул и закрываю лицо руками.

Ну почему мы? Почему у нас так? За что?! Немного поплакав, убираю руки и смотрю на Данилу.

Он забывает про врача. Идёт ко мне. Садится рядом и кладёт свою огромную лапищу на плечо, до хруста прижимает к себе. Увидев физиономию доктора в проёме, Данила поднимается, топает ногой, припугнув. Потом снова плюхается на сиденье. Обнимает ещё крепче, а доктор берёт перерыв.

— Забава, ты мне эти сопли-слюни брось! — Гладит. — Петру Даниловичу вредны все эти стрессы.

— Кому? — Шмыгаю носом и подлезаю под его руку, обнимаю в ответ.

— Как кому? Мой дед, Пётр Михайлов до Берлина дошёл, на рейхстаге расписался, естественно, что своего первого сына я назову в честь него.

— А меня не надо спрашивать? — смеюсь сквозь слёзы.

— Забавушка, когда я тебя о чём-то спрашивал? И ты, пожалуйста, не спорь. Ты же знаешь, я этого не люблю.

Прижимаюсь к нему ещё сильнее. Всё ещё больно и страшно, но с Данилой как-то легче.

Всю ночь мы спим в обнимку. Я обхватываю своего дикаря руками и ногами. И впервые мы в одной постели так долго и просто спим при этом. Ничем таким не занимаясь. Плакать он мне не даёт, как только начинаю подвывать — тут же отвлекает и рассказывает что-то смешное.

Наутро я страдаю еще сильнее. Есть не хочу, но Михайлов заставляет. Данила спокоен, как удав. Он вообще не сомневается, что доктор дурак и у него не все дома.

— У меня друг есть. Костя Ткаченко, мы с ним в одно время учились. Пару раз были в общей компании. Так-то он травматолог и сейчас кандидат наук, но, сама понимаешь, связи имеются. Сейчас мы к нему в больницу поедем и всё решим. Он нам нормального узиста найдет, аппарат поновее, и всё будет хорошо. У него как раз дежурство.

Я бы, конечно, легла в постель и проспала бы целую неделю. Жалея себя. Страдая. Думая, где нагрешила и кто меня проклял. Но с дикарём разве поспоришь? Он же как бульдозер! Затащил в машину, пристегнул, куда-то повёз.

— Константин Леонидович, мы на месте. — Набирает Михайлов друга, когда мы подъезжаем к одной из больниц города.

Я до последнего сижу в машине, настолько впала в депрессию, не верю в то, что ребёнок жив. А слушать о том, что очередному доктору очень жаль, мне совсем не хочется, поэтому я не выхожу.

Надеюсь, что этот доктор-травматолог не спустится к нам, застрянет на работе. Среди вывихов и переломов.

Но доктор появляется. Более того — выходит к нам улицу. И я могу сказать точно: я таких мужчин-врачей ещё не никогда видела. По крайней мере, мне такие ни разу в жизни не попадались.

Идеально сложённый, высокий, стильный, ухоженный и подкачанный, он похож на модель из рекламы «Хьюго Босс». И с такой внешностью в принципе не может быть умным. Ну потому что в природе всё распределяется равномерно. А тут ещё и кандидат наук.

Больше я на него не смотрю, потому что моя боль по-прежнему пульсирует под кожей. И ничего мне не нужно.

Данила силой вытягивает меня на улицу, заставляя поздороваться.

— Здравствуйте. — Нехотя протягиваю ладонь.

Доктор Ткаченко объясняет, что сейчас мы поедем на пятый этаж и пройдём в какой-то кабинет без очереди. Там находится отделение патологии беременности. Потом этого врача придётся отблагодарить. Но он у них самый лучший.

Данила тащит меня за руку. Я не хочу идти.

Впадаю в такую депрессию, что мечтаю забиться в какой-нибудь уголок. И остаться там навсегда. Уверена, если я не рожу Михайлову ребёнка, то он всё равно меня бросит.

В один из моментов, когда мы выходим из лифта и Данила увлекается беседой с этим идеальным доктором с картинки про влажные женские фантазии, я нарочно теряюсь.

Но дикаря этим не проведёшь, он тут же находит меня в какой-то кладовке со швабрами и отработанными материалами.

— Всё будет хорошо, милая. — Садится на корточки и целует мои руки.

— Я не хочу идти.

— Петя в порядке. Ты мне веришь?

— Да, но это не тот случай.

— Я те говорю, Петя в порядке! Не спорь!

Ткаченко ждёт нас в коридоре привалившись к стене. Смотрит на руку, на красивые крупные часы. Медсёстры спотыкаются, хихикают, краснеют и врезаются в друг друга, замечая его.

Кивнув Михайлову, Ткаченко идёт вперёд, а мы семеним следом. Точнее я семеню, а Данила подстраивается под мой шаг и уже не отпускает, крепко держа за руку.

— Ужас какой, — пытаюсь отвлечься. — Бедная его жена. Его же из дома нельзя выпускать, женщины сами вешаются.

— Чья жена? Ткаченко? Вот уж вряд ли. Хотя он когда-то был женат, по молодости и по глупости, но с тех пор достойной для него женщины не нашлось. Иногда плохо быть умным, привлекательным, обеспеченным и успешным. Это как раз его случай. Понравился? — Сжимает мою ладонь до боли дикарь.

— Нашёл время, Данила, я еле иду.

— Зато отвлекаешься.

— Мне нравятся здоровые, невоспитанные чернявые мужики. Которым я не могу родить ребёнка.

— Так, Забава, прекращай давай.

До кабинета я дохожу ни жива ни мертва. Данила заваливается внутрь, объявляет, что будет следить. Требует, чтобы несколько раз посмотрели всё очень и очень тщательно.

Но доктор едва прикладывает датчик и тут же поворачивается к нам.

— А зачем вам ложиться на сохранение? Ткаченко попросил вас устроить, но я не вижу тут никакой патологии.

— Нам сказали, что у меня замершая беременность.

Доктор молча включает звук аппарата УЗИ, и на весь кабинет раздаётся чёткое сердцебиение.

— Кто вам такое сказал? Бьётся как положено. У вас здоровая беременность. Я вообще ничего не вижу.

— Но вчера?! — начинаю реветь, заикаясь.

— Вчера не билось, сегодня забилось. Это же природа, женщина, её не обманешь. Она всё делает, когда нужно. Идите домой и питайтесь правильно, много спите и гуляйте на воздухе, у вас всё хорошо.

Данила от счастья закидывает меня на плечо и так и несёт по коридору, на радость персоналу больницы.

Спокойный и уверенный в себе Константин Леонидович Ткаченко, глядя на нас, крутит у виска.

— Я всё жду, когда ты потеряешь голову от какой-нибудь хорошей, милой девушки. Пора бы уже.

— Я? — улыбается Ткаченко. — Упаси господи. Мне никто не нужен.

Дальше мы уже не слышим никого и ничего. Добравшись до машины, мы долго и страстно целуемся, а мой дикарь говорит, что ни капли не сомневался.

А ведь и вправду не сомневался.

УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ, если вам ИНТЕРЕСНА ИСТОРИЯ ДОКТОРА ТКАЧЕНКО, то я приглашаю вас на свою новую книгу "МОЙ ЛИЧНЫЙ ДОКТОР"

ССЫЛКА НА КНИГУ - https:// /books/moy-lichnyy-dokto r

Перед тем как войти, поднимаю голову. Смущает табличка. Посещает чувство дежавю. «Дежурный хирург-травматолог Ткаченко Константин Леонидович». Конечно, это может быть однофамилец. Но чтоб так всё совпало? Полный тёзка?

Впрочем, неважно! Лишь бы помогли.

Открываю. Притормаживаю в дверях. Сидит. Как так-то? Не может быть. Вдавливаю голову в плечи, надеюсь, не узнает. У него за день толпа пациентов. Уверена, не помнит!

Но, к моему глубочайшему сожалению, он прекращает писать, откладывает ручку и скрещивает руки на груди.

— Вот это встреча! Что на этот раз? Я не виноват, клянусь, сидел в кабинете безвылазно.

— На этот раз вы ни при чём, я сама.

Мне помогает молодой учитель.

— А это кто? Смею надеяться, ваш личный раб?

— Чего? — возмущается педогог, сейчас как никогда остро напоминая Шурика из «Кавказской пленницы».

— Не обращайте внимания, Николай Иванович, у Константина Леонидовича своеобразное чувство юмора. Он думает, что всем смешно, но никому, кроме него самого, не весело.