Дикарь (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 40

Хлопнув дверью, иду по тропинке к забору, прочь от этих тайн Мадридского двора. В сердце разброд, под мышкой Василий.

На улице стучу в соседнюю калитку. Семён не откажет. Отвезёт. Он не такой, как этот злой, неразговорчивый, чёрствый тип.

Глава 41

Глава 41

Дикарь

— Ничему тебя жизнь не учит, староста.

— Даня, можно я пойду?

— Для тебя, — зевнув, — Даниил Александрович. Нет нельзя.

Рыпается! Под зад ногой толкаю его обратно в стойло.

— Чистка денника, Семён, занятие не из приятных, но так как ты у нас любитель помогать людям, особенно чужим бабам, то тебе будет проще смириться с тяготами уборки. К тому же, учитывая, что ты ослушался меня и таки повёз её домой, необходимость данного процесса трудно переоценить.

— Михайлов, ты перегибаешь. Я самый главный человек в нашей деревне.

— А я самый сильный, поэтому и заставил тебя надеть старьё, которое годится только для этой работы. — Веду носом, облокотившись на изгородь. — Запахи лошадиных экскрементов привлекают насекомых всех мастей, Сёма. А ещё меня беспокоят нечистоты, скопившиеся в подстилке, не дай бог, заболевания копыт будут. Я бы на твоем месте надел резиновые перчатки — не стоит голыми руками браться за чужое говно.

Топаю ногой. Сёма дёргается. Из его рук едва не выскальзывает лопата для уборки навоза. Он тут же дёргано её подхватывает.

— Не я виновник ваших бед. Ты сам ведёшь себя с ней неправильно. Всю дорогу домой она наглаживала Василия и называла тебя бесчувственным чурбаном.

— Может, и не ты. — Кидаю я ему резиновые сапоги. — Но сорвать зло я решил на тебе.

— Просто расскажи ей, что было, и всё. Я понимаю, что история грязная.

— Натягивай сапоги, снимай свои туфельки, Золушка. Лучше убираться именно в такой обуви, потом ты их легко почистишь, к тому же пары аммиака никак не влияют на резину, в отличие от твоей нежной кожи.

— Вот ты вечно сам всё портишь. Не умеешь с женщинами, так не берись. Ты, кстати, Петру машину так и не починил.

— Там у меня вилы — более удобного инструмента для уборки сена человечество ещё не придумало.

— У нас бы с ней всё сложилось, а ты влез. И, спрашивается, зачем? Сам не гам и другому не дам!

Накрывает злостью. Сложилось бы у них! Протягиваю руку и бросаю в старосту метлой. Он едва уворачивается.

— Сёма, а вот и метла для окончательной очистки, снимешь мне тут паутину, выметешь остатки сена, стружки. В этом смысле метла незаменима.

— В общем, я тебе так скажу, дикарь, раз уж ты не хочешь ворошить прошлое и предпочитаешь пользоваться женщиной и не общаться с ней, то я, пожалуй, её заберу. Сейчас немного очухается, и можно в кино приглашать, раз уж ты ртом разговаривать не умеешь.

Впервые вижу старосту-камикадзе.

Поднимаю с пола бутылку и прочую необходимую ерунду. Со всей силы поочерёдно швыряю в Семёна.

— Вот тебе дезинфицирующий раствор! Ведро! И тряпка! — Он снова пытается увернуться, но я меткий.

Староста поскуливает, когда ведро попадает ему в живот. Так-то он нормальный мужик. Очень даже надёжный. Но губу не на ту женщину раскатал. И то, что мы с ней поссорились, не должно ему включать зелёный свет. Обойдется. Теперь, когда он в полной амуниции, я вывожу Призрака из стойла на пастбище. Так как для качественной уборки денник должен быть пустым.

Пока Призрак прогуливается, наблюдаю за Семёном, стоя в дверях. Он нехотя старается. Подносит инструменты к деннику, ставит тачку колёсами в направлении выхода. Догадался, скотина, что маневрировать пустой тачкой значительно легче, чем полной.

— Куда ты её отвез?

— Домой, — косится на меня Семён. — Только вот знаешь, что она мне сказала?

— Не халтурь!

Наблюдаю за тем, как он удаляет вилами подстилку, так как она сильно загрязнена, и, скривишись, старательно перекладывает лопатой навоз в тачку. Знает, что в случае чего я его жопой в эту самую тачку.

— Не перегружай тачку! Если она перевернется, тебе, староста, придётся делать двойную работу. Лучше не ленись и сделай две-три ходки. И что она тебе сказала?

— Что решила для себя: лучше встречаться с кем-то добрым, заботливым, с кем-то, кто умеет разговаривать.

Не понимаю я этих женщин. Ведь старался же. Нет, надо языком чесать и прошлое рыть. Чужие могилы раскапывать и мусолить, что там было и как. Зачем?

— Проверь подстилку! Не намокла ли? — Опираюсь плечом о ворота. — И в целях экономии убери только грязные области и засыпь там свежей стружкой, но, перед тем как засыпать новый материал, староста, убедись, что остальной абсолютно сухой и чистый. А то я тебя заставлю ртом это провеять. И хорошенько обработай пол, стены и углы дезинфицирующим раствором, только высохнуть дай! Добрый, хороший парень.

— Не буду я ничего такого делать! — Швыряет тачку.

Нахмурившись, закатываю рукава.

— Ладно. — Подбирает, ставит на место.

— И распуши вилами получше.

Недовольно покосившись, вывозит навоз и использованную подстилку в специально отведенное место, находящееся в отдалении.

— Если она тебе нужна, Михайлов, надо было сразу же за ней ехать. Я посоветовал ей к врачу сходить, чтобы избавиться после тебя от ненужных последствий. Всё равно ты её не любишь.

Точно камикадзе! Иду на него, разминая кулаки.

Семён мечется по конюшне.

— Её никто не выгонял. Сама уехала.

Заметив моё приближение, староста кидается вычищать поилку. Засыпает новый корм и наливает свежей воды.

Чистит тачку от явных загрязнений, отшкрябывая прилипший навоз.

— Она выбрала свалить. Значит, так ей больше по сердцу.

— Ну и отлично. С тяжёлым сердцем я сообщаю тебе, что ты ей больше не нужен. Вот сейчас немного успокоится, я её и себе заберу.

Поднимаю с пола грязный сапог и кидаю ему в голову. На этот раз реакция старосту подводит. Кусок навоза прилипает к лицу.

— Не забудь вымыть.

Выхожу на улицу, ловлю поводья Призрака. Конь гарцует, фыркает, приподнимается на дыбы. Гордость не позволяет снова бежать за Барби. На этот раз она устроила скандал на пустом месте. Думал, сложилось у нас. Неужели непонятно, чего я от неё жду? Очевидно без слов. Убрались бы у Степановны, потом бы в дом ко мне поехали, но нет, всё равно начала выяснять. Ставить ультиматумы. Скандал учинила, всё испортила, старосте надежду дала. Почему нельзя просто жить и по возможности не нервировать?

Хватит с меня того, что два раза за ней ездил. Байку про кота сочинял. В этот раз не дождётся. Одумается, сама прибежит. А если нет — так на нет и суда нет. Только как забрать у неё флешку? Придумаю что-нибудь. Другие у меня были планы. Совсем другие, но нет же, выбесила. Покоя нет. В глотке колотится сердце. Забеременеет — ребёнка не брошу, но бегать не стану. Характер не тот.

Глажу любимого коня по морде, он подставляется.

— Жили же мы как-то до этого. Справимся.

Глава 42

Глава 42

— Почему он такой? — Вздохнув, ставлю переноску с Васькой на тумбочку Степановны.

Она всё ещё в больнице. Проходит курс лечения капельницами и уколами.

— Какой такой? Василий очень хороший кот. Он, конечно, капризный в еде, но зато какой ласковый. — Приподнявшись на постели, насколько позволяет трубка капельницы, Степановна просовывает палец между прутьями пластиковой решётки и гладит Василия по носу.

Умиляется родному питомцу. Сюсюкает.

Ревную и как бы случайно отодвигаю переноску с котом чуть дальше.

— Да не Василий, а Михайлов.

— И он хороший, просто с характером.

— Дикий. Никого не слушает, только командует. Заставил Семёна денник свой чистить. На каком основании спрашивается? Зла не хватает!

— А ты откуда знаешь?

— Семён мне звонит, в отличие от Михайлова.

— Соскучилась уже, — смеётся. — Аж горишь вся, изголодалась, жалеешь, что сбежала, — делает неправильные выводы Степановна. — Посмотри-ка лучше, как там капельница моя — не кончилась?