Дикарь (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 39

— Набери воды в таз, Барби.

— А первый аборт, он, как ты сам понимаешь…

— Мешает набрать тебе воды в таз?

Покачав головой и снова посмеявшись, приступает к работе. Всплеснув руками, закатываю глаза. Как он мог жениться на ком-то? Как это вообще случилось с ним? Он же как будто неандерталец. Вот есть такие фильмы, где люди из каменного века попадают в наше время и не знают, как пользоваться унитазом. Они работящие и смелые, у них большое доброе сердце, но, что делать с женщиной, они совершенно не в курсе. Вернее, только по одному вопросу у них всё замечательно, а как доходит до отношений — просто ноль.

— Как бы тебе объяснить? Ты не можешь распоряжаться чужим телом, Михайлов. Если кто-то не хочет беременеть, надо предохраняться!

— Всё равно не понимаю: при чём тут таз? — Берёт шуруповерт и раскручивает шурупы.

Раздаётся вжикающий звук. Он напрягается, с силой давит. Деревянные ножки трещат.

— Таз тут действительно ни при чём. Я не хочу сейчас забеременеть.

— Почему? — Откладывает шуруповерт, берёт молоток.

Продолжает работать.

— Потому что я не замужем и у меня куча долгов!

— А-а-а-а! Понятно. — Оборачивается, указывая на одну из ножек. — Помоги мне, подержи вот тут.

— И всё? — Иду и делаю то, что он сказал.

Становлюсь на колени, придерживаю ножку, пока он прилаживает её к столешнице.

— Как всё? Посмотри какой срач кругом! Степановне не понравится. Надо всё убрать. И воду в таз ты так и не набрала.

— Я сейчас тебя в таз запихну, если ты не поговоришь со мной нормально. Ты слышишь, что я тебе говорю? Я не хочу делать аборт! Я не люблю все эти медицинские мероприятия. Для меня на УЗИ сходить — целая история!

Мы сидим лицом к лицу. Совсем впритирку, рядышком. И, услышав мои слова, Дикарь, ухмыльнувшись, прерывает ремонт стола. Жёстко схватив меня за шею, грубо тянет к себе, целует и кусает за нижнюю губу. После, когда я начинаю задыхаться и опять ничего не соображаю, отпускает и продолжает работать.

— Силёнок не хватит со мной справиться. Ишь что удумала. Михайлова в таз.

И всё? Это что значит? Как вообще понять, что дальше-то? Я кормлю кота и уезжаю? Так, что ли? Врагов мы победили. Елизавете рот заклеили.

— И?

— И подержи ещё вторую ножку. Только ровно держи. Вроде не пила, а всё трясётся у тебя, Барби. Сейчас я буду гардину вешать, а ты полы мыть. И клеёнку с порошком помой, а потом в ванной на верёвку повесь.

Глава 40

Глава 40

Вначале мы долго убирали, потом, устав, мы с Васькой уснули, а когда проснулись, по идеально чистому дому уже разносился приятный аромат свежей еды.

— Кушай! — Наваливает мне дымящейся варёной картошки дикарь. — И сейчас ещё мясо порежу.

— Я уже дышать не могу. — Глажу себя по пузу. — И Васька под завязку. Можно мы пойдём?

— Нет! — Пригвоздив меня тяжёлым взглядом к стулу, Михайлов встаёт из-за стола, который он сам же отремонтировал. А до этого сам же и сломал. — У Степановны ещё где-то был очень полезный сок из смеси красной и чёрной смородины. Будешь пить!

По привычке натираю Василия, задремавшего на моих коленях. Теперь это мой личный антистресс. За эти два дня я так к нему привыкла, что не представляю, что буду делать, когда вернусь домой. К обычной жизни. Он поднимает мордочку, и мы с ним переглядываемся. Наклоняюсь. Трёмся носами, кот мурлычет.

Я буду очень скучать, но самое ужасное не это. Привязалась я не только к коту. Кошусь на деспота, что расхаживает по дому. Отодвинув самотканый коврик, дикарь за колечко поднимает крышку погреба. Запрыгивает внутрь. А я кручу кисточку ткани на скатерти. Порванную клеёнку мы выкинули, нашли в шкафу и расстелили яркую скатерть с бахромой. У Степановны много подобной красоты, я давно заметила, что в доме основной фокус идёт на текстиль: русские рушники, шторы в яркий мелкий цветочек, толстые клетчатые пледы. Навели порядок, и дом засиял новыми красками. И пусть во всём заметна лёгкая состаренность, потёртые детали даже намекают на модный винтаж, но живой огонь в печи делает дом уютнее.

И, пока я об этом размышляю, Михайлов достаёт из погреба трёхлитровую банку, наполненную густой алой жидкостью. Под крышкой плавают ягодки. Вскрыв, наливает тёмный напиток в стаканы.

— Пей! — Сурово толкает мне емкость.

— А если я не хочу это пить?

— Надо, — мрачно смотрит и пододвигает ближе. — Там фруктоза, органические кислоты, эфирное масло, полезный пектин, очень важные дубильные вещества, соли калия, железо и масса минеральных веществ. Но самым большим достоинством чёрной смородины, Барби, считают высокое содержание витаминов. В ней содержатся...

— Хватит! Это ты мне как судмедэксперт советуешь? Или как кто? С какой целью мне нужны все эти вещества? Поговори со мной! Объясни!

Мы обмениваемся долгими взглядами. И дикарь, ничего не ответив, требует, чтобы я ела и пила.

Нет, так не пойдёт. Нарочно не пью. Толкаю стакан. Откинувшись на спинку стула, испытываю его терпение. Его чёрный взгляд приковывает меня к месту, и я затаиваю дыхание, продолжаю свою «позу». Из-под чёрных ресниц сверкают тёмно-карие глаза, и по тонким бледным губам расплывается ленивая усмешка.

— Пей — или получишь по жопе!

Нет уж. Я больше не поведусь.

— Что у тебя случилось с Елизаветой?

Он делает театральную паузу, как будто собирается рассказать. И моё сердце замирает. Я почти не дышу, мне так интересно, что аж тошно. И дело даже не только в интересе. Мне просто физически нужно знать. Потому что нужно. Я хочу, чтобы мы поговорили.

Но он не отвечает. Не спешит объясниться, как будто мы чужие.

— Ты рассказал мне о содержимом флешки, за которую тебя могут просто убить, но не хочешь поделиться тем, что случилось с женой. Что с тобой не так, Михайлов?

Всплеснув руками, я до такой степени злюсь, что мне хочется рвать на себе волосы. О том, что случилось, знают Семён, Степановна, участковый и ещё полдеревни.

Дикарь ничего не хочет объяснять, только командует. Как будто он купил меня в магазине, недаром зовёт Барби!

— Я думаю, что Елизавета просто устала от твоего отвратительного характера, командного тона, скрытности и грубости, совершила попытку тебя убить, но вы, местные, выгородили её, потому что она тоже родом отсюда. А ты, естественно, обиделся и развёлся? Так было? Михайлов? Поэтому Степановна ненавидит собственную внучку? — не замечаю, что встаю и, спустив Василия на пол, почти кричу.

— Не смей повышать на меня голос! Просто пей! Делай, что я говорю, как положено правильной женщине, — садится, не мигая окидывает меня колючим, чёрным, цвета гуталина взглядом.

— Ясно! Ты можешь трахать меня без защиты, но не можешь нормально поговорить!

Дальше, так и не отыскав отклика, я собираю вещи.

— Не смей уезжать! — Чуть разворачивается, широко расставляя ноги. — Ты под защитой! У тебя есть кров и еда. Что тебе ещё надо?

— Ещё как посмею! И Василия заберу.

— Сама говорила, он может убежать в городе! — выходит из себя.

То, что происходит сейчас, — это битва характеров. Алка и Елизавета, глядя на то, как я сейчас собираю свои пожитки, покрутили бы у виска.

Да много кто сказал бы, что я не в своём уме — ухожу от такого мужика!

Но мне не нужны такие отношения. Или недоотношения. Я не понимаю, что ему надо. Злость затмевает разум, но я не могу. Он не доверяет мне, а я пошла против закона ради него.

В общем, всё! Наверное, я как курица из анекдота: убегаю, чтобы петух за мной побежал. Но дикарь скорее сожрет коврик Степановны, любовно сплетённый из кусочков старых простыней, чем поднимет свой зад и остановит меня. Правильная женщина должна молча пить компот.

— На чём поедешь? — со злым выражением лица, вскипая, почти шипит.

Не отвечаю. Он не рассказывает. Почему я должна?

— Пойдёшь к старосте — и мы больше никогда не увидимся!

Фактически он ставит ультиматум. Хватает меня за горло, не даёт дышать. В дверях оглядываюсь. Дикарь сидит. Не шевелится, уперев в меня злой взгляд.