Божья коровка 2 (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 21

Пока он этим занимался, на связь вышел начальник управления гостиниц. Сообщил, что Ковалева Ольга Ниловна в гостиницах столицы не селилась, а где остановилась, он не знает. Возможно, у знакомых. Это был удар под дых. Григорович накричал на сына, поцапался с женой, пытавшей защитить Вадима, и утром прибыл на работу в скверном настроении. И не успел прийти в себя, как его вызвали к Шарапову. Тот рассказал о разговоре с Ковалевым. Предупредил без обиняков: если Комитет партийного контроля при ЦК КПСС займется этим делом и выяснит, что Григорович в нем замазан, то пусть не обижается, защищать его не будут. Машеров это не поймет. Первый секретарь ЦК считает, что партийные начальники равны перед законом с остальными гражданами, а те, кто это забывает, теряют должность вмиг. Их отправляют в отстающие колхозы поднимать хозяйства. Получится — простят, переведут в район, возможно — в область, но в партийном аппарате им больше не работать. Бывший партизанский командир, Герой Советского Союза насчет этого неумолим.

Подумав, Григорович нашел единственный выход. С собкором из Москвы не получилось, к тому же первый секретарь горкома запретил к ней приближаться, остается сам Коровка. Вот с ним и нужно говорить. Для начала извиниться, свалив вину на милиционеров. Вручить ему подарок — импортный приемник, намного лучший, чем разбили. Попросить простить Вадима, которого Григорович сам накажет строго. Пообещать, что в Минске Герой Советского Союза получит все, что хочет. Пусть выбирает вуз — зачислят без экзаменов. Пристроят на работу, да такую, где делать ничего не надо — только деньги получай. А дальше намекнуть… Скорей всего, что Ковалева оставила ему свои координаты — телефон и адрес. Пусть позвонит корреспондентке и расскажет, что горком взял под контроль сигнал о нарушении милицией закона. Виновные получат наказание по партийной линии. Неважно, будет это или нет, но бывший грузчик обязательно поверит, куда ему до секретаря горкома в таких интригах! Сейчас бы сбить волну и выскочить из неприятностей. А дальше… Наступит время, он с Коровкой посчитается, как и с теми, кто ему помог. Они ответят за то, что вызвали сюда корреспондента…

Григорович начал действовать. Позвонил в управление торговли Мингорисполкома, попросив найти ему транзисторный приемник для подарка. Цена не важна — заплатит, сколько скажут. Не прошло и часа, как в кабинет доставили Grundig Concert-Boy. Отделанный лакированным деревом, сверкающий никелем транзистор ласкал взгляд не избалованного импортной техникой гражданина СССР. Взять деньги за него начальник управления торговли, доставивший покупку лично, отказался, сказав, что это ерунда, не стоящая разговора. Григорович понял: рассчитывает на помощь в будущем, и возражать не стал. Проверил, как работает приемник, и остался им доволен. Волны ловит четко, звук замечательный. Не может быть, чтоб от такого отказались.

Осталось встретиться с Коровкой. Его телефон и адрес у Григоровича имелись, узнать их не составило труда. Секретарь горкома набрал на диске цифры. В квартире не ответили. Григорович не смутился — человек мог выйти в магазин, к примеру. Через час набрал опять — и снова длинные гудки. Повторилось еще дважды. Подумав, Григорович послал по адресу Коровки водителя своей служебной «Волги». Вскоре тот вернулся и сообщил, что хозяина в квартире нет. Водитель проявил инициативу и позвонил соседям. Одна пенсионерка сообщила, что утром видела, как Коровка с девушкой садились в такси. С вещами или нет, она не помнит, но обратно эти двое не вернулись.

«С Коровкой была Ковалева, — догадался Григорович. — В квартире у него остановилась. Теперь уехала в Москву и увезла его с собой — от неприятностей подальше. На вокзале сели в поезд, теперь уже в Смоленске. Их не достать… — тут его внезапно озарило: — Ковалев — родня Коровке! Возможно дальняя, через жену, но это точно. Теперь мне все понятно. И почему Коровку защищал лучший адвокат республики, и для чего «Известия» прислали в Минск журналистку, а та вдруг оказалась дочкой Ковалева. Тот мог, конечно, просто позвонить, вмешавшись в дело, но в ЦК КПСС такое не приветствуется. Узнают — неприятностей не оберешься. А так он поступил хитро: организовал письмо в газету, приехала корреспондент, а адвокат всем потихонечку шепнул, чья это дочь. Мне — пи…дец! С говном съедят…»

Григорович не подозревал, что те, кого он только что отправил из столицы Белоруссии, находятся совсем недалеко и весело проводят время…

Наваждение, накатившее на Ольгу этим днем, не пропало в ресторане. За столом Борис блистал: шутил и сыпал анекдотами, вмиг став душой компании. Алексеевна с супругом, Коганы и Щербачени хохотали так, что к ним оборачивались от других столов. Смеялась Ольга, с каждой новой шуткой ощущая, как сидевший рядом парень становится ей ближе. Когда же на эстраде появились музыканты, Борис и здесь не подкачал. Вечернюю программу ансамбль открыл вальсом Штрауса — наверное, чтобы показать, что они не лабухи какие-то. Борис немедленно вскочил и поклонился Ольге:

— Разрешите?

Ольга встала и подала ему руку. Они вышли в центр площадки, где никто пока не танцевал, рука Бориса оказалась у нее на талии, и парочка, кружась, заскользила вдоль столов. Он ее вел уверенно и четко, нисколько не сбиваясь с ритма, и Ольгу это поразило. Бывший грузчик танцевал не хуже, чем она. Где, спрашивается, научился?

Тем временем за столом, где остались приглашенные Борисом гости, за ними наблюдали.

— Красивая пара, — заметила супруга Когана.

— Танцуют замечательно! — сказала Валентина Алексеевна.

— Насколько я узнал Бориса, — подключился адвокат, — то могу предположить: девочка пропала. Мой бывший подзащитный не упустит.

Он хохотнул.

— Матвей! — нахмурилась жена.

— Давно Матвей, — хмыкнул Коган и цапнул с блюда бутерброд с икрой. — Ты, что, сама не видишь? У них такой взаимный интерес, что надо быть слепым, чтобы не заметить. Похоже, что товарищ Ковалев получит скоро зятя.

Он снова засмеялся.

— Она ему не пара, — возразила мать Сергея. — Москвичка, дочь партийного начальника. Борис — простой студент, которым еще только станет, недавно грузчиком работал.

— Я вас умоляю! — поднял руки Коган. — Если девочка захочет, то папа никуда не денется… А это будет. Я вам так скажу, Тамара Николаевна: Борис давно не грузчик. На военной службе стал другим. Он волевой и целеустремленный человек. Умен, красив, талантлив… В двадцать лет Герой Советского Союза. Для таких в стране открыты все дороги. Он вступит в партию и сделает карьеру. Если папа Ольги не дурак, а дураков в ЦК не держат, он это вмиг поймет и за Бориса нашего ухватится двумя руками. Я, например, так бы и сделал. Но у меня есть только сыновья…

Адвокат занялся бутербродом, а гости, впечатленные его словами, стали наблюдать за Ольгой и Борисом. К ним так никто и не присоединился, и пара завершила вальс одна. Музыка умолкла, и Борис, галантно подав Ольге руку, повел ее к столу. Их проводили аплодисментами.

Ансамбль снова заиграл, на этот раз быструю мелодию, и посетители повалили на площадку. К ним присоединились и Ольга с кавалером. Потом был медленный танец и снова быстрый — оба наплясались от души. Борис не позволял кому-то пригласить ее на танец, она не возражала. Ей самой хотелось быть с ним рядом постоянно. Музыканты объявили перерыв, Борис подвел ее к столу, где усадил на место.

— Отдохни, — сказал он, а сам направился к эстраде. Возле нее за небольшим столом расселись музыканты, чтоб перекусить. — Добрый вечер, — поздоровался Борис. — Есть просьба, парни. Разрешите, я спою для девушки?

— Да ты!.. — вскинулся было патлатый гитарист, но, разглядев звезду Героя на пиджаке просителя, сбавил тон. — Нельзя, товарищ. У нас репертуар, утвержденный исполкомом.

Остальные закивали.

— Не волнуйтесь, — улыбнулся им Борис. — Ничего не будет. Я хорошо пою, меня сам Оловников в консерваторию зовет. Вот! — он выложил на стол купюру в 50 рублей.