Skinова печать - Алов Сергей - Страница 30

— Драку, что ли? — уточнил Крюков.

— Драка — это само собой. С «архангелами» мочилово предстоит. Я, понятное дело, не полезу.

— Почему? Там же твои соратники сражаться будут!

— Да пошли они! — ухмыльнулся Игнат.

«Да, он, конечно, подонок и предатель, — отдал опер должное своему собеседнику. — Но зато натура цельная и последовательная — предает всех подряд. Лишь бы не прозевать, когда до меня доберется».

Сышик почувствовал, что немного пожадничал и перебрал с шашлыком. В таком состоянии присутствие Игната стало еще невыносимее. Сыщик прогнал предателя. Потом поднялся с места и двинулся малой скоростью к метро.

Лезть в машину не хотелось, куда приятнее казалось постоять на сквознячке против раскрытой вагонной форточки. К тому же риск стать жертвой террористического акта превращал банальную поездку в подобие русской рулетки.

Целью опера было родное управление, куда он заходил последний раз затем, чтобы занести на экспертизу студенческий билет Хорста.

Прихватив по дороге бутылку приличной водки (с пробкой-закруткой, очищена молоком), сыщик заглянул к криминалистам. Эксперт Крестинин будто сквозь бутылочное стекло унюхал пары спирта. Эксперт, ничего не скажешь. Он вырос перед Крюковым, как из-под земли.

— Принес? — не то спросят, не то констатировал он.

Сыщик изобразил на лице высшую степень обиды.

— Угадай с трех раз. Но имей в виду, у меня как при социализме — оплата по труду, а не по потребностям. Признавайся, работа адова будет выполнена или выполнена уже?

По тому, как надулись щеки эксперта-криминалиста, Крюков понял, что поставленная перед ним непростая задача блестяще решена.

— На ксиве, которую ты мне приволок, — начал он, — я обнаружил более или менее свежие отпечатки двух типов. Один из них установлен по картотеке, другой не значится. Но!..

Крюков затаил дыхание. Ради такого момента стоило жить и терпеть магнитные бури, паленую водку, несправедливость начальников и призрачность заслуг в глазах ничтожеств.

— Та же пара отпечатков оказалась на обрезке металлической трубы, которой убили негра в подземном переходе, и на ломике, которым, по всей вероятности, были убиты арестант и старшина, охранявший его в отделении милиции. Женька Шабанов попросил сделать экспресс-экспертизу. Коньяк поставил, не то, что некоторые крохоборы.

— У него зарплата больше. Так кто из двоих установлен? — нетерпеливо спросил Крюков.

— Какой-то Игнатов, вот его полные установочные данные, — Крестинин протянул ему исписанный листок.

Игнат? Совпадение полностью исключалось. Интересно, кто же второй? Неужели Хорст? Логично, но не факт.

Сыщик выставил на стол бутылку водки и спрятал листок в карман.

— Имей в виду, я к тебе не заходил, ты меня не знаешь.

Крестинин пожал плечами.

— Как сказал Олег Кошевой Зое Космодемьянской на очной ставке в гестапо — я тебя первый раз вижу.

Довольный и заинтригованный, сыщик покинул кабинет трудолюбивого эксперта.

Татьянка приехала в «Дружбу» на рейсовом автобусе. Последний раз она приезжала в гости к родственникам года два назад. Единственная улица поселка показалась ей подозрительно пустынной. То есть вообще никого — ни людей, ни собак, ни кур.

Не то, чтобы она испугалась, но привычно насторожилась. И вдоль улицы она шла не посередине, а держась поближе к забору. И когда в конце улицы, поднимая клубы пыли, показался битком набитый джип, она успела схорониться в кустах за толстым стволом ивы.

В джипе сидели все, как один, кавказцы. Или арабы? Вряд ли Татьянка сумела бы понять разницу. Ехали они не спеша, глазели по сторонам. То ли кого-то ловили, то ли просто девок высматривали. Татьянка переждала, пока джип не отъехал на безопасное расстояние, и пошла к дому дяди. Вечно распахнутая калитка в заборе сейчас оказалась крепко заперта на щеколду. И дверь дома — где это видано? — заперта.

Татьянка постучала. Из дома отозвалась Надежда, ее двоюродная сестра:

— Кто там?

— Свои! Надюха, открывай!

Загремел засов. Дверь осторожно приоткрылась. Из щели высунулась рука, ухватила Татьянку за рукав и потянула в дом.

— Давай быстрее!

Внутри дома было все как всегда. Пропахшая сыростью веранда, рассохшиеся половицы. Мебель вся старая — начала шестидесятых. Из обновок лишь новый телевизор с маленьким экраном.

— Видала? Батя заработал, — похвалилась Надежда.

— Из-за этого сокровища и дверь запирать стали? — догадалась Татьянка.

— Ну да, но не только. Чужих в поселке много появилось, — сестра тяжело вздохнула. — Задолбали совсем чуреки. Хозяевами себя здесь чувствуют. Урожай у местных скупают за гроши, так те им еще и спасибо говорят. А без них теперь вообще никуда не денешься. Филимон, сосед, попробовал картошку в Москву на своем «москвиче» отвезти — недалеко ведь. Так его там так отделали, что он еле живой вернулся. Товар отобрали, в машине стекла побили, колеса порезали. И везде одни черные, все ими схвачено.

Татьянка сочувственно поохала.

— И не говори! Что над православными творят, мусульмане хреновы!

— Не скажи, — возразила Надежда. — В «Покровском», где татары живут, мечеть построили, так наши абреки наехали туда, все там поломали, а муллу убили. Они же не нормальные мусульмане, а ваххабиты. Главный у них не то эмир, не то амир. Его Анваром зовут. Но одно хорошо — ваххабиты мужикам пить не велят. Батя лишь кряхтит. Самогонный аппарат сломали.

Татьянка достала из пакета литровую бутылку водки.

— Вот я ему привезла. А это тебе.

И она протянула Надежде плотный пакет.

— Спрячь. Здесь фотографии. Я потом их заберу. А если со мной что-то случится, отвези их в Москву одному человеку. Зовут его Хорст, адрес и телефон там записан.

К вечеру подтянулись родители Надежды. Брат ее третий год сидел в тюрьме за ограбление продуктового магазина.

Отец Надежды, Семен Иваныч, он же дядя Татьянки по матери, ужасно обрадовался гостинцу. Тут же налил себе полный стакан и с наслаждением вытянул его до дна.

— Закуси, — жена толкнула его могучей ручищей так, что голова дяди Сени мотнулась в сторону как маятник.

Но он сглотнул последние капли и только крякнул.

— Хорошо пошла! Хоть не закусывай.

Все сели ужинать. Дядя Сеня налил себе еще стакан. Его жена тетя Галя выставила на стол кислую капусту, соленые огурцы, сало. Разлила по тарелкам щи. После смерти Татьянкиного отца дядя Сеня стал называть ее дочей. Когда-то он был школьным учителем и обладал некоторой поверхностной начитанностью.

— Имей в виду, доча, — говорил он, — после отца материн брат — ближайший родственник. «Уем» назывался и древних славян. Значит, я тебе кто?

— Кто-кто? Уй в кожаном пальто! — хлопнула богатырской дланью по плечу мужа тетя Галя.

— А ты чего, доча, прикатила? — поинтересовался между делом дядя Сеня. — Соскучилась или как?

— Соскучилась, — призналась Татьянка. — А может, и поживу немного. Не прогоните?

Дядя Сеня заглянул в сильно опустевшую бутылку и решительно кивнул.

— А живи! Не прогоним. Не чужие ведь. Я тебе этот… как его? «Ер», что ли? Вот маразм! Так что живи, пока хозяева не надоедят. У нас тут хорошо, спокойно.

Дальше разговор зашел привычный и понятный. Дядя Сеня то крыл черных за чинимый в «Дружбе» произвол, то расхваливал, заверяя собравшихся, что «с нами, козлами, иначе нельзя». После четвертого стаканчика (граненого, емкостью двести граммов) он упал со стула и захрапел, свернувшись калачиком прямо на полу.

Надюха тоже налила себе полстакана и залпом махнула его. Жалко, папа не видел, в отца пошла дочка. Не закусив, она подперла голову руками и тихо завыла. Татьянка испугалась, что кузина сейчас петь начнет. Но нет, обошлось. Бог миловал. Она всего-навсего принялась жаловаться.

— Знаешь, Танька, вали-ка ты отсюда по-быстрому. Не жизнь тут, а каторга. Из дома нельзя выйти. Чурки всех девок перетрахали, а свои парни все по тюрьмам. Этот, уй с горы, думаешь, почему такой добрый? Он тебя завтра же Анвару продаст!