Подари мне семью (СИ) - Гранд Алекса - Страница 50

Укутывает меня бережно. Обнимает. Ни на секунду не выпускает из кольца сильных рук.

– Ни о чем не думай. Наслаждайся. Ты заслужила.

Киваю и пытаюсь вымести весь мусор из головы. Мимо проплывают гранитные набережные и старинные особняки. Красуются дворцы царской семьи и знати. Купола церквей и колоколен отражаются в водных зеркалах.

Бархатный голос Лебедева завораживает и дурманит. Терпкий напиток обжигает жаром желудок. Только я все равно не могу избавиться от мысли, что Никита переменит свое решение, стоит ему увидеть Дашу, прикованную к больничной койке или к инвалидной коляске.

Никита

Мой телефон вторые сутки стоит на беззвучном режиме. Тормошат все. Мама, сестра, Николай Ильич. Адвокат.

«Никита, я понимаю, что вы с Дарьей разводитесь, но ты приезжай, пожалуйста. Проведай девочку».

«Братик, как дела? Как Питер? Там такая авария страшная была. В сеть видео слили? Ты посмотрел?».

«Привет, сынок. Как ты? Вершинины звонили сегодня. Очень переживают за дочку. Ты им все-таки набери, как прилетишь».

«Здравствуйте, Никита Сергеевич. Пока рано что-то прогнозировать, но с учетом госпитализации Дарьи Николаевны сроки рассмотрения дела, вероятно, будут увеличены».

Эти сообщения корябают нервы ржавым гвоздем, но я учусь абстрагироваться. Смахиваю всплывающие окна с экрана, отделываюсь дежурным «я в командировке, мне неудобно сейчас говорить» и прячу мобильник в карман.

Чтобы вдыхать полной грудью прохладный Питерский воздух, переплетать свои пальцы с Кириными и неторопливо рассматривать величавый Исаакиевский собор.

Неспешными шагами двигаться к табличке «колоннада», подниматься по узкой винтовой лестнице и прикипать взглядом к розовато-оранжевому солнцу, застывшему у линии горизонта.

Любоваться мощными колоннами с резным основанием, крылатыми ангелами, взирающими на город сверху-вниз, позолоченными куполами и, конечно, захватывающей дух панорамой.

– Иди ко мне, принцесса.

Оторвавшись от созерцания монументальных зданий и сливающихся в мощную реку автомобильных потоков, я притягиваю к себе Киру и достаю телефон, чтобы сделать бессчетное множество селфи.

Простые вещи заново для себя открываю. «Себяшки» эти шутливые. Одну пара наушников на двоих. «И лампа не горит, и врут календари», льющееся из динамиков. Куртку, кочующую с моих плеч на Кирины плечи. Парные браслеты со значком бесконечности, обвивающие наши запястья.

– Подростком себя чувствую, веришь?

– Верю. Я сама здесь с тобой летаю.

Держу Киру крепко, пока она раскидывает в стороны руки и блаженно зажмуривается, и утыкаюсь носом в ямочку рядом с ее острой ключицей. Мимо фланируют такие же влюбленные, в вышине плывут маленькие пушистые облака, наступающий вечер вымывает с небосвода слишком яркие краски.

А мы не шевелимся, впитывая очарование момента.

– А правду говорят, что счастливые люди…

– Читают книжки, пьют вкусный кофе и не наблюдают часов?

Перебиваю Киру, когда мы спускаемся с колоннады, и заботливо заправляю платиновую прядь ей за ухо. Увеличиваю арсенал этих безотчетных жестов и утопаю в потребности все время ее касаться.

– Да нет же. Говорят, что счастливые люди сплошь эгоисты. У кого-то проблемы, трудности, аварии. А мы здесь наслаждаемся жизнью и ничего не замечаем.

– Не забивай голову. Мы разве не заслужили свое счастье?

Озвучиваю резонный вопрос и не жду ответа. Отрываю Киру от земли и кружу ее до тех пор, пока она не начинает звонко пищать и не больно стучать ладонями по моей спине.

Пошатывается слегка, когда ставлю ее обратно. Цепляется за мои предплечья. И трется носом о подбородок.

Настоящая такая. Нежная. Господи, несравненная.

– На Дворцовую пойдем?

– Пойдем. И глинтвейн. Ты обещал.

– Помню.

Стискиваю ее в объятьях и на несколько секунд выпадаю из реальности. Снова шарашит высокочастотным током. Сердца тарабанят в унисон, энергии сплавляются, кожу покалывает мелкими иголками.

Мозги в кашу. Ноги – желе. В ушах – вата.

– Держи.

Покупаю в ближайшей палатке терпкое пряное вино и задумчиво слежу за тем, как Кира осторожно обхватывает картонный стаканчик пальцами и делает небольшой глоток.

Вздрагивает от тепла, разливающегося по пищеводу. Улыбается благодарно. Свободной рукой скользит по моему запястью. Нуждается в близости так же сильно, как в ней нуждаюсь я.

Подстраивается под мой не слишком широкий шаг. Свободной рукой запахивает плотнее полы куртки. Знаками что-то показывает, пока я звоню ее отцу.

– Здравствуйте, Андрей Денисович. Как дела? Все хорошо? Как Митя? Дадите ему трубочку? Ну, привет, чемпион! Как ты? Что тебе из Питера привезти? Ничего? Самим скорее вернуться? Завтра уже прилетаем. Мы тоже скучаем, сынок.

Отбиваю звонок и едва успеваю затормозить, чтобы поймать Киру в распахнутые объятья. Она врезается носом мне в грудь, обвивает руками за талию и приглушенно частит.

– Я очень боялась, что вы не поладите. Что он тебя не примет. А у тебя так естественно все получается.

– Кровь – не вода. Все будет хорошо, родная. Я постараюсь. Веришь?

– Верю.

Твердо высекает и тащит меня к толпе, в центре которой уличные музыканты готовятся дать представление. Неподалеку возвышается колонна, вырубленная из монолитного гранита. На ее вершине стоит бронзовый ангел и попирает змею крестом. Эрмитаж подсвечен сотнями огней, отражающихся на лицах случайных прохожих.

Завтра я вернусь в рутину. Заберу Митю у Кириных родителей. Разложу вещи. Позвоню Богдану и спрошу, имеет ли он отношение к Дашиной аварии.

А сегодня я буду чертить подушечками пальцев витиеватые рисунки на лопатках у Киры. Буду скользить губами по ее тонкой шее. И буду хрипловато подпевать вечному хиту Цоя.

– Я хотел бы остаться с тобой. Просто остаться с тобой. Но высокая в небе звезда зовет меня в путь.

Гитарный перебор ласкает слух. Каждая клеточка отзывается на хорошо знакомую мелодию. Импровизированный концерт завораживает настолько сильно, что я не замечаю ни того, как громче начинает завывать ветер, ни того, как свинцовые тучи сгущаются у нас над головами.

Кап. Вот робкая капля дождя приземляется мне на лоб.

Кап. Вот вторая капля срывается вслед за первой.

А потом небеса обрушивают на нас такой поток воды, что мы в мгновение ока промокаем до нитки. Бежим к Дворцовому проезду, куда вызвали такси. Падаем на заднее сиденье темно-синей Шевроле. И теснее жмемся друг к другу, пока водитель укоризненно косится на нас в зеркало заднего вида и включает радио.

Наверняка ему придется вытирать после нас кожаную обивку, но это ведь его работа, правда?

– В Питере, если на Петропавловке виден крест – значит, скоро пойдет дождь. Если крест не виден – значит, дождь уже идет.

Смеюсь, вываливаясь из салона аккурат у крыльца нашей гостиницы, и накидываю шоферу за неудобства пару купюр к безналичному расчету. Кира тоже смеется. Подставляет лицо под мощные струи и совсем не переживает, что размажется ее макияж. Тушь оставит черные дорожки на щеках. Скатаются тени.

Естественная такая. Ни толики притворства. Ни грамма фальши.

И меня, конечно же, прет от того, какая она настоящая. Без шелухи этой. Без маскарада.

– Ты знаешь, какая ты потрясающая?

Кричу ей, заглушая раскаты грома, и тяну к себе за подбородок, чтобы впиться в припухлые манящие губы. Слизать влагу, впитать едва уловимый аромат корицы и окончательно захмелеть от помешательства, дурманящего разум.

Тело к телу. Мокрая насквозь одежда. Искаженное восприятие. Происходящее вспышками.

Ползущий, словно черепаха, лифт. Магнитный ключ, выпадающий из пальцев. Дробный стук капель, стекающих по стеклу. Изломы на простынях. Стон. Судорога. Эйфория.

Будто бы восемь лет назад отматываю, превращаясь в того нагловатого пацана, который добивался самой лучшей девчонки на свете. Только теперь за плечами бесценный опыт и глубокая уверенность в своих поступках.