Времена грёз (СИ) - Альсури Мелисса - Страница 157

— Мы так тебя ждали! Ты смотрела на время?

— Вроде бы собраться мы должны только через полчаса…

— Глупости! Чем раньше, тем лучше. Мама с дядей еще не вернулись, стол уже почти накрыт, а ты пока сможешь провести время со мной и Гани. Он говорил, что ты иногда поёшь.

— Ой, это редко бывает…

— Отлично! Сегодня самый подходящий момент.

Потянув за руку, Гемера увела меня в дом, тут же свернув к библиотеке. Следуя за ней, я неловко опустила взгляд в пол.

— Мне несколько странно праздновать подобное, даже учитывая, что сила Солара завтра пойдет на убыль.

— Эм, тебе разве не сказали?

— Что не сказали?

— У нас это скорее день памяти, светлые будут возмущены, если узнают о подобном.

Посмотрев на сестру, я заметила, как по ее лицу пробежала тень, но прежде, чем я успела что-то еще спросить, послышался голос Гани.

— Вечер обещает быть прохладным, может зажечь огонь?

Перед камином, у дивана и мягких кресел библиотеки стоял низкий резной столик, забитый сладостями и фруктами, прямо на полу возле него выстроились пара бутылей вина и графин с соком. В воздухе витал аромат чуть забродивших плодов и меда.

Усадив меня на диван, Гера подошла к брату, забирая у него спички для розжига. К моему удивлению, оба были одеты в домашнюю одежду, пусть и темных оттенков.

— Сейчас и так нежарко, хотя под солнцем все же чувствуется лето.

— За слоем каменных стен это все равно незаметно.

Присев перед камином, Гемера осторожно разожгла огонь. Где-то в прихожей хлопнула входная дверь.

— Ма-ам! Мы здесь!

Подав голос Гани забрал с подставки для книг пару пледов и, сев рядом, укрыл меня одним. Чувствуя себя незваным гостем на незнакомом торжестве, я лишь молчаливо наблюдала за происходящим. Какой день памяти? Зачем все это? Почему тут только сладкое?

Послышались чужие шаги, в библиотеку зашли Аван и Каин, уставшие и какие-то хмурые в отличии от младших.

Аван, окинув взглядом стол, благодарно улыбнулась и опустилась в кресло.

— Вы уже все подготовили? А мы специально пришли пораньше.

— Конечно, вы с вашим графиком обычно собираетесь только к полуночи.

Сестра прошла к матери и быстро чмокнула ее в щеку. Каин кивнул на тарелки.

— Давайте тогда как обычно опустимся на ковер, пировать за журнальными столиком не слишком удобно.

Остальные, быстро согласившись с идеей, отодвинули мебель, усаживаясь на пол. Второй плед забрала Аван, накрыв им себя и брата.

Гани и Гера остались с моей стороны, сев по бокам. На плотном, шерстяном ковре библиотеки оказалось достаточно тепло, тем более рядом с братом и сестрой. Расслабившись, я оперлась спиной на край дивана.

— А почему именно здесь, а не в столовой?

— Не принято. Там мы последний раз день рождения Геры праздновали, аккурат перед войной. Тогда еще все было хорошо.

Тетя грустно усмехнулась и взяла со стола бокалы из тяжелого, но ажурного хрусталя. Каин, достав бутыль, штопором вынул пробку и поровну налил вина.

— К тому же Ньярл не слишком любил помпезность. Странно было бы устраивать день памяти с показательным банкетом.

В мои ладони лег прохладный бокал, защекотав нос знакомым запахом вина, кажется, именно такое я пила тогда в баре с оборотнями. Его названия я все еще не знала, но вкус напитка невольно будил во мне отголоски ностальгии и тоски, будто чьи-то почти забытые воспоминания. По спине прошел неприятный холодок, от осознания, в честь кого устраивается «праздник».

— А почему сегодня?

— Ровно шесть лет назад он покинул нас. Избранная, видимо, специально подгадала день, когда сила Солара будет в пике. Иначе бы у нее не получилось попасть в Храм.

Каин забрал со стола вазу с виноградом и протянул сестре. Гани положил голову на мое плечо и ткнул локтем в бок.

— Сэра, не стесняйся, ешь, все очень вкусно.

— Я… знаю.

Просто не понимаю, куда деть ком в горле. Какого тебе, Ньярл, сидеть на собственных поминках.

Я не заслужил такого.

Не заслужил этой памяти?

Да, наверно.

А мне кажется наоборот.

Я не чувствовал себя каким-то особенным.

Прикоснувшись губами к кромке хрусталя, я сделала глоток и запоздало услышала тихое пение Аван.

— Так выпьем же еще, мой молодой король,

Лихая доля нам отведена.

Не счастье, не любовь, не жалость и не боль —

Одна луна, метель одна, и вьется впереди дорога сна…

Подняв голову, я заметила, как Каин осторожно обнял сестру, посадив ее перед собой и позволяя откинуться на его грудь. Прислушавшись, я едва различила и его голос. Слова отчего-то показались крайне личными для них.

К концу песни Гани отставил опустевший бокал, удобнее устроившись рядом со мной.

— Стоило, наверно, собрать белых лилий и украсить ими зал.

— Мы можем завтра принести их в Храм, как дань памяти тем, кто вместе с Ньярлом защищал столицу.

Аван взяла бутыль и долила еще вина сыну, он потянулся к столу и забрал оттуда яблоко цвета бычьей крови. Смотря на тонкую кожуру, что пахла спелым плодом, он припомнил что-то из собственных стихов.

— Всего дни жизни сочтены,

Падут и камни вековые,

От гордых храмов старины

Стоят развалины немые.

Но если есть всему черед,

Но если мрамор здесь не вечен, —

Бессмертия заслужит тот,

Кто искрой божеской отмечен.

Не говори ж, что жребий всех —

Волной поглотится суровой;

То участь многих, но не тех,

Кто смерти разорвал оковы.

Забрав бокал, брат замолчал, давая возможность другим высказаться или запеть. Гемера стянула с дивана подушку и, положив ее мне на колени, поудобнее устроила голову. В уголках ее глаз я заметила влагу и невольно прикоснулась к темным волосам, гладя сестру по голове.

— Я незаметно на дереве в листьях

Наполняю жизнь свою смыслом,

Пряду свою тонкую нить.

Нас очень много на дереве рядом,

И каждый рожден шелкопрядом,

И прядёт свою тонкую нить.

А моря до краёв наполнялись по каплям,

И срослись по песчинкам камни,

Вечность это, наверно, так долго.

Мне бы только мой крошечный вклад внести,

За короткую жизнь сплести

Хотя бы ниточку шёлка.

Гера неловко покраснела и, отворачиваясь, спрятала свою улыбку. Стоит записать для нее эти строки, на память, чтобы она сама могла их напевать, когда вдруг станет грустно.

На некоторое время песни и стихи закончились, будто все мысли и чувства были уже озвучены. Опустела вторая бутылка вина, и я без стеснения взяла себе сладостей. Теперь я понимала, почему их так много. Ньярл безумно любил подобные угощения.

Аван первая нарушила повисшее молчание.

— Гера, ты споешь что-нибудь?

— Я не знаю, я не сочиняю песен или стихов и с детства помню только твою колыбель.

— Она тоже неплохо звучит.

Сестра смутилась еще больше, но послушно села, допив багряный напиток. Набравшись храбрости, она тихо запела, устремив свой взгляд в огонь. Первые же строки вызвали мурашки по коже, кажется, я слышала раньше эту колыбель.

— Ой, баю, баю

Потерял мужик душу.

Шарил, шарил, не нашел.

И заплакал, и пошел.

Ой вы деточки мои,

Сторонитесь темноты.

За околицей волчок,

Он укусит за бочек

И потащит во лесок.

Ой, баю, баю, баю.

Мягкий голос Геры, танец пламени и тепло действовали гипнотически, убаюкивая меня. На миг прикрыв веки, показалось, что я нахожусь не здесь, а в доме ведьмы, сидя на печи и прислушиваясь к ее пению и треску поленьев. Захотелось забраться поглубже в плед, спрятать лицо и наслаждаться этим покоем весь вечер. Старая деревянная изба всегда была самым спокойным местом на свете.

Сбоку послышалось тихое сопение, я аккуратно подтянула брата к себе. Темнота за окнами отделила наш маленький островок от остального мира. Слова закончились, в силу вновь ступило молчание, и сейчас оно было выразительнее любых эпитетов.

Не знаю, сколько мне еще суждено провести в этой семье, но я впервые захотела стать ее частью.