Три Нити (СИ) - "natlalihuitl" - Страница 115

Шаи испустил тяжелый вздох и запрокинул вверх подбородок, уставившись в белый потолок.

— Надеюсь, он поймет. Если я останусь здесь, то, наверное, повешусь; потому что невозможно так жить… Знаешь, кто мы на самом деле? Пыль! Скоро мы рассыплемся под ветром; пфф — и все! И пускай Уно думает, что это он управляет тем, куда дует тот ветер. Пускай считает, что сможет к запретным тайнам подобрать ключи, освободить заклепанных титанов… и обмануть судьбу. Как бы не так! Ему не выйти победителем. Смотри, вот и он! Идет спасать мир, не иначе.

Пока мы говорили, ночь мало-помалу отступила; на перистые листья гла цхер легли розовые пятна света. В сизой кисельной мгле я заметил тень, бредущую сквозь пшеницу. Если бы Шаи не подсказал, я не узнал бы в ней Железного господина. И неудивительно! Он был в странных, тяжелых доспехах, каких я прежде не видел. Их пластины были толстыми, как слоновья шкура, и вздувались на теле, причудливо искажая его очертания. К подошвам крепился дополнительный сустав, выгнутый назад, как лапа саранчи — он добавлял лха больше локтя роста, — а лицо скрывал шлем, загибающийся на подбородке ястребиным клювом. За спиной Железный господин нес посох — или дубину? — с навершием в виде сомкнутой ваджры; другого оружия у него не было. Заметив свет в кумбуме, он повернулся в нашу сторону и кивнул в коротком приветствии.

— Вот кто много о себе думает. Но на самом деле он тоже пыль, — Шаи усмехнулся, приложив кружку к губам. — Хотел бы я дожить до момента, когда до него наконец дойдет. Это должно быть ужасно смешно.

Но я уже не слушал сына лекаря. Оставив его потягивать часуйму, я двинулся сквозь колючие сорняки следом за Эрликом, конечно, благоразумно отстав шагов на сто. Железный господин прошел к выходу из Когтя — тому, который использовали во время Цама, а я притаился за перегородкой из железа и драгоценных камней и просидел там до тех пор, пока корзина-подъемник не уехала вниз. Тогда я приблизился к краю; но стоило глянуть в гущу голубого воздуха и жидких облаков на далекий Перстень, как лапы обмякли и голова закружилась. Да еще и ветер толкал то в спину, то под ребра! Поразмыслив, я лег на живот и, вцепившись мокрыми от страха лапами в пол, свесил голову наружу. Притерпевшись наконец, я разглядел, как на крыше старой гомпы суетятся маленькие черные муравейчики — шены. Мало-помалу они все исчезли внутри, но я решил пока не уходить; и не зря!

Шены скоро появились снова, темным ручейком пробираясь по тонкому перешейку, соединявшему гомпу и таинственное круглое здание, которое я приметил еще в бытность слугой Перстня. Туда не было хода со внутреннего двора, и не припомню, чтобы в маленьких глубоких окнах-бойницах хотя бы раз загорались огни. Прошло еще несколько минут — утренний холод, пробравшись сквозь одежду и густую шерсть, уже начал заползать мне в кишки, — а потом крыша здания распалась на восемь частей, которые стали расходиться с режущим уши скрипом! Сверху я видел, что каждую из них подпирают железные прутья — точь-в-точь прожилки на лепестках из толстого зеленоватого стекла; а в глубине пряталось что-то темное и округлое. Должно быть, это и была малая ладья! Правда, на лодку эта штука походила мало: ее сплющенное тело напоминало скорее клопа или черепаху; такую форму гончары и рисователи тханка именовали обычно «колесом» или «чакрой».

Оглушительный рев наполнил воздух; над крышами Бьяру вспорхнули, вопя, потревоженные вороны. Да что там; кажется, от этих звуков сам Мизинец содрогнулся от основания до макушки! Корабль-чакра вознесся в желтеющее небо на столбах из вихрящегося воздуха и в мгновение ока исчез. Ох, какие слухи пойдут о случившемся в городе и у Стены! Ждать больше было нечего; ползком отодвинувшись от края, я поднялся на лапы и побрел внутрь Когтя. Шаи уже ушел из сада; и мне следовало поспать хотя бы пару часов, а то виски ломило и под веки будто песка насыпали.

Но стоило подняться наверх, как я заметил в коридоре Сиа и его сына. Они говорили о чем-то… Точнее, Шаи говорил, а старый лекарь большей частью молчал; на его лице застыло выражение удивления и покорной грусти. Мне совсем не хотелось мешать, потому я быстро вернулся на несколько ступеней назад и присел на лестницу, совершенно скрывшись из виду — и в кои-то веки радуясь невысокому росту! Хоть я и не собирался подслушивать, а все же уловил обрывки разговора:

— Но как ты будешь там совсем один?

— Не бойся, не пропаду. По правде, там, внизу — настоящая жизнь; а здесь… Не знаю, как это и назвать. Только и остается, что уснуть и видеть сны.

— Сны… — голос Сиа дрогнул. — Скажи честно — это из-за твоей матери?

— Нет, нет, не из-за нее… Слушай, я все прошедшие годы обвинял тебя в том, что она ушла к спящим. Я был неправ. Ты не виноват. Это был ее выбор — она просто не выдержала. Теперь я понимаю. Так что… Прости меня. Правда, прости. Ты хороший отец; всегда был.

Кто-то из двоих не то вздохнул, не то приглушенно всхлипнул, но я не решился высунуть нос из укрытия и посмотреть, что происходит. Нет, хватит с меня на сегодня плачущей Падмы! И почему все вокруг разваливается? Это же просто глупо; все равно как если бы чортен простоял тысячу лет, а потом треснул из-за того, что его в макушку клюнул воробей! Неужели Шаи правда собирается уйти? Да нет, он еще передумает. Проживет пару месяцев без горячей воды и точно передумает!

Утешившись этой мыслью, я добрел до спальни — в коридоре, по счастью, уже никого не было — и завалился спать.

***

Никто не догадался разбудить меня днем, а потому я встал только под вечер — с пересохшим горлом, ломотой в костях и ужасной головной болью. Проклиная все на свете, я привел себя в подобие порядка и первым делом отправился в кумбум. Может, после чашки часуймы мысли прояснятся? Мне еще надо было решить, что делать дальше: возвращаться к Стене или остаться здесь? Кажется, многим во дворце не помешала бы моя помощь…

Пока я размышлял, дуя на горячее варево, снаружи донесся уже знакомый грохот. Я выбежал в сад — и как раз вовремя, чтобы заметить, как из-за гор появился диск малой ладьи и быстро нырнул вниз, к Перстню. Железный господин вернулся. А хорошо было бы посмотреть на детей, которых он привез! Южане, даже давно обосновавшиеся в Олмо Лунгринг, сильно отличались от ее жителей. У них была короткая шерсть, большей частью бурая или рыжая, маленькие лапы, узкая грудь (отчего на высоте они частенько начинали задыхаться), а глаза выпуклые и печальные, как у водяных быков. А еще, по слухам, тамошним жрецам уже во младенчестве отрубали хвосты, как бы отсекая звериную часть их природы. Не знаю, правда ли это: мне доводилось видеть иноземцев в столице, но они были так плотно замотаны в меха, платки и одеяла, что и не разберешь… Но меня влекло не только праздное любопытство: если увидеть спасенных южан своими глазами, если убедиться, что слова Железного господина не расходятся с делом, будет куда проще избавиться от сомнений, зароненных Зово.

Вернувшись к столу, я допил остатки часуймы. В желудке приятно потеплело; это придало мне смелости. Решившись, я соскочил со стула и, никем не замеченный, прошел дворец насквозь, до самого Мизинца. Я рассудил так: из здания, куда приземлилась малая ладья, вел всего один выход — по узкому мосту-перешейку к старой гомпе; ну а внутрь гомпы можно попасть потайными ходами! И вот, пересчитав лапами не одну сотню ступеней, изрядно запыхавшийся и измученный, я остановился у трех ничем не примечательных проемов. Пойдешь налево — попадешь во двор лакханга Палден Лхамо; там я бывал с богиней в день, когда она заложила основание Стены. Пойдешь прямо — нырнешь вниз и очутишься в подземелье, где Железный господин воскресил из мертвых Чомолангму. Ну а если пойдешь направо, окажешься на верхнем этаже гомпы, в обширном зале, где шенпо собираются только во время праздников… Сегодня эти покои должны были пустовать; детей, скорее всего, проведут мимо, так что я смогу увидеть их хотя бы сквозь щелочку. Но прежде стоило перевести дух! Тяжело отдуваясь, я оперся боком о стену, холодную, прорезанную блестящими жилками слюды, и вдруг почувствовал дрожь. Кто-то шел сюда!