Тайна оранжевого саквояжа - Дубчак Анна Васильевна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/29
• Следующая

А почему же вы не обратились в милицию?

— Сначала я боялась, потому что он запретил мне это делать, а потом, спустя месяц, я обратилась, конечно, в милицию, и Михаэля начали искать. Но не нашли… Я вернулась в Мудупи, думала, что Михаэль может вернуться туда сам… Но он не вернулся. И тогда я поняла, что Ефим потерял его. Ведь если бы Михаэль был у Ефима, то он непременно дал бы мне знать через Главпочтамт, такая у нас была договоренность. Михаэль сбежал от него, теперь-то я знаю это точно… Ведь я сама нашла его…

Но Никита и без ее слов уже понял, о ком идет речь.

— Но ведь он не знает, что вы — его мать?

Думаю, что нет. Когда я появилась в его интернате, мне пришлось загримироваться и надеть седой парик… Тебе будет трудно понять меня, но я боялась раскрываться перед ним… Все-таки прошло пять лет… Я приходила в интернат просто как человек, который хочет оказать реальную помощь детям. Я никогда не выделяла Соломона среди других детей. И хотя он сильно изменился, и волосы его стали буйно завиваться (хотя в раннем детстве они у него были тонкие, беленькие и совершенно прямые!), я понимала, что вижу перед собой сына. Повзрослевшего, огрубевшего и закалившегося той страшной жизнью, которая обрушилась на его детские плечи… Мы иногда говорили с ним, причем довольно откровенно, и слышал бы ты, с какой ненавистью упоминал он свою мать. Вот я и подумала, что же будет со мной, если он узнает, кто я на самом деле, и отвернется от меня?! Он снова сбежит? Я не знаю, как он отреагирует на правду. Да и как я ему объясню, что все это время искала его по всем детдомам и интернатам, а не сидела, сложа руки.

— Так значит, нашу Ларису Ветрову этот негодяй Ефим принял за вас и привез сюда, чтобы она показала ему, где находятся сокровища? — догадался Никита. — Он спутал вас?

Выходит, так. Вы на самом деле случайно оказались очень похожи с Ларисой… Он увидел ее лицо на афише, и ему показалось, что он нашел меня… Но раз он вышел на Ларису, значит, знал, где Соломон. А знать он мог только от Альбины, которая, как я уже теперь понимаю, работала на него с самого начала, как только поймали Соломона в Саратове… Бедный мальчик, он вернулся сюда из Москвы, где скитался почти год, жил неизвестно у кого, кажется, у какого-то художника, который кормил его за то, что тот ему позировал… Это Альбина украла у Михаэля медальон, чтобы доказать Ефиму, что Соломон — это и есть Михаэль Бауэр, тот самый мальчик, которого искал Ефим для того, чтобы обменять его на сокровища Фаберже. Если бы мне раньше кто-нибудь рассказал подобную историю, я ни за что бы не поверила. Но все это произошло в нашей жизни, а сокровища, вместо того, чтобы принести кому-то счастье, принесли лишь страдания…

— И вы поселились здесь, чтобы быть поближе к сыну? И все это время молчали, что вы — его мать?

— Да, представь себе.

— И вы можете допустить, чтобы он по-прежнему жил под мостом?

— Он довольно часто ночевал у меня.

— Это ваш дом?

— Да, я купила его сразу же, как только нашла Михаэля.

— Вы не мать… — покачал головой Никита. — Матери такими не бывают. Но зачем вам сокровища?

— Хочу найти их и сделать жизнь Михаэля счастливой. Мы уедем за границу, и Михаэль будет там учиться. Он рано или поздно все равно узнает, что я его мать и обязательно простит меня. Но пока еще его рана не зажила… А что, я действительно похожа на сумасшедшую?

Никита счел, что и так слишком жестоко обращался к ней, говоря ей в лицо такие слова, что она не мать… И промолчал. Как ему не хватало сейчас умной Машки и Сергея! Вот бы они узнали, где он, и что нового узнал о женщине, которая выдает себя за Марту!

— Обещай, что не расскажешь своим ребятам о кладе. Это только заразит их этой идеей и все… Все равно мы никогда не найдем этот клад. Обещаешь мне?

— Могила… — сказал Никита сурово.

— Как ты сказал? Могила? — Марта, то есть Ева Бауэр, встала во весь свой высокий рост, и лицо ее засияло. — Могила?! Никита, да ты представляешь себе, ЧТО ты мне только что сказал?! Могила! Кладбища! Да ведь в городе восемь кладбищ!

Она дрожащими руками раскрыла медальон и стала вертеть его в руках. Потом, словно разговаривая сама с собой, тихо произнесла: «Восемь островов, и ни одна из букв не касается их… А вот на этой стороне медальона буква „В“ находится как раз посередине острова, но не острова как такового, а острова смерти — кладбища… Никита, а ведь это НЕМЕЦКОЕ кладбище!»

Лариса Ветрова лежала в постели в незнакомом ей доме и вспоминала всю свою жизнь. Ей казалось вполне закономерным все то, что с ней случилось. Ведь рано или поздно, все равно тайна рождения ее маленького сына открылась бы. Но разве могла она тогда знать, как тяжело ей будет с каждым прожитым годом вспоминать о том, что же она совершила по отношению к своему единственному ребенку. И пусть даже он сейчас живет в хороших условиях и не голодает и не скитается, как Соломон, в поисках пищи и жилья, все равно, она ПРЕДАЛА ЕГО. Своих детей нельзя отдавать или продавать. Это грех, а потому ей придется за него расплачиваться. И что такое театральная карьера, если на душе кошки скребут, а по ночам снится маленький мальчик, зовущий ее, свою мать?! И разве счастье видеть своего ребенка и обнимать его можно сравнить с аплодисментами зрителей? Да и вообще, можно эти два счастья поставить на весы и сравнить?

Когда она думала о том, с каким чувством сегодня утром вошел к ней в комнату Соломон, чтобы сказать ей о том, что он ее сын, из глаз ее лились слезы. Бедный мальчик! Как же он страдал после того, как узнал, что она — не его мать.

Так, думая о своей жизни, о Соломоне и таких же, как и он, сиротах, она приняла решение сразу же после премьеры позвонить сестре и попросить у нее разрешения увидеться с сыном. И несмотря на договоренность, суть которой заключалась именно в том, что Лариса никогда не раскроет тайну рождения своего сына, она уже знала, что сделает все по-своему.

Хотя уже ближе к вечеру ее мнение изменилось. Она представила себя на месте маленького пятилетнего мальчика, который счастлив и живет среди близких ему людей, и считает своими родителями. И вдруг ему говорят, что это не его родители, его мать — какая-то там актриса, явилась — не запылилась через пять лет, чтобы забрать его из дома, который он считал своим родным…

Шли минуты, часы, а дом по-прежнему оставался тихим и пустым. Все куда-то разбежались, пообещав появиться лишь к вечеру. Дети… Да, вот если бы Пузыревы или Горностаевы узнали, как она «присмотрела» за их детьми… Ну и Маша, ну и пай-девочка…

Лариса нашла в себе силы встать и дойти до кухни. Надо было подкрепиться…

И в это время она услышала звуки шагов в саду. Она обрадовалась, что это вернулась Марта или кто-то из ребят, но, увидев, мелькнувшее за окном лицо, чуть не потеряла сознание. Она узнала этого человека, а потому едва успела спрятаться за дверью, как в дом почти ворвался человек, который называл себя Николаем Петровичем Ветровым. «Ефим Борисович…» — вспомнила она и, понимая, ЧТО может последовать за его приходом, не дожидаясь, пока он заметит ее за дверью, протянула руку, схватила с плиты пустую сковороду, сделала шаг вперед и со всей силы обрушила ее на голову незваного гостя.

Он сразу же рухнул на пол. Лариса, постояв некоторое время и прислушиваясь, не пришел ли с ним кто еще, быстро кинулась к двери, заперлась изнутри, чтобы в дом уже больше никто не смог войти, достала из ящика кухонного стола бельевую веревку и как могла крепко связала ноги и руки Ефима Борисовича. Больше того, она привязала его к газовому котлу, к его центральной трубе.

И только после этого, дрожа все равно от страха, да и от слабости, вернулась к столу, чтобы доесть оладьи. «Мне понадобятся силы, а потому надо много есть и ничего не бояться. Скоро придут ребята и Марта, и все будет хорошо», — так успокаивала она себя, давясь сухими оладьями и глотая слезы.

• Предыдущая
• 26/29
• Следующая