Зеркало Горгоны (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 83

Он упал на подушки, обессиленный, опустошенный, растерянный. Кронберг встал на колени спиной к нему, выпрямился, и Андреас невольно залюбовался его хорошо прорисованной спиной, округлыми ягодицами и сильными, стройными ногами. Он догадывался, что сейчас сделает Кронберг, и не ошибся. Рука с опаловым кольцом потянулась к упаковке презервативов, Кронберг живо раскатал латекс по своему члену, прямо нанес лубрикант и, стремительно повернувшись к разомлевшему Андреасу, схватил его за лодыжки, закинул ноги себе на плечи, обхватил за бедра и жестко принялся входить в него. В отличие от Кронберга Андреас не был растянут, да и вообще предпочитал активную роль. Он почувствовал сначала разрывающую резкую боль и испустил мучительный крик. На губах Кронберга была жестокая улыбка, глаза смотрели плотоядно. Это был взгляд хищного животного, но не человека, и Андреасу на мгновение стало не по себе.

- Подожди, - хрипло выдохнул он.

Кронберг безжалостно улыбнулся, но все же на несколько мгновений замер, а потом резко задвигался. Андреас впился пальцами в простыни, стиснул зубы, его лицо исказила мучительная гримаса, на глазах выступили слезы, но это, казалось, совершенно не трогало его партнера, взгляд которого теперь был совершенно отсутствующим. Было ясно, что его интересует вовсе не Андреас, а собственное удовольствие, и Андреаса в какой-то миг охватило отчаяние из-за того, что он шел на бессмысленные жертвы ради этого хищного существа, способного думать только о собственном наслаждении и плевавшего на всех, даже на тех, кто его любил.

“Зачем, зачем я это сделал?” - эта мысль вместе с физической болью пронзила Андреаса раскаленной стрелой, он и впрямь ясно увидел, что все время гонялся за призраком, которого никогда не существовало. Его возлюбленный Антон Вальковский давно умер, а Кронберг - это был совсем другой человек. Или камень. Черный опал - драгоценный и зловещий камень. Если у Кронберга и было сердце, то оно было сделано именно из черного опала, красивого, искрящегося и полного холодной тьмы. И это чудовище с сердцем из камня, пусть и драгоценного, сейчас терзало Андреаса, терзало и физически и душевно, уничтожая в нем последние остатки надежды и любви.

Но вдруг произошло нечто странное. Глаза Кронберга затуманились, он остановился, шелковистые ладони погладили икры Андреаса, и тот как будто почувствовал глоток свежего воздуха в спертой атмосфере похоти и эгоизма. Матиас улыбнулся, и в его улыбке теперь не было ничего хищного. Наоборот, она была полна нежности и… даже любви. Матиас снова задвигался в нем, но теперь делал это аккуратно и даже изысканно. Хищник исчез, вместо него был человек. Нежный. Любящий. Он задел внутри Андреаса чувствительную точку, и того словно током ударило. Глаза закатились, он застонал. А Матиас снова и снова давил на эту точку, и Андреас чувствовал, как у него стремительно набухает. Но дело было даже не в этом, а в этой новой метаморфозе. Они оба словно прошли через темное липкое пространство похоти и жестокости, и теперь между ними было нечто иное: доверие, нежность, любовь. Андреас расслаблялся, он открывался Матиасу все шире, звал его в себя, и снова в нем возрождалось то, что некогда он чувствовал, глядя на Антона, просто глядя, когда они гуляли по весенним московским улицам. Теперь перед ним был Матиас Кронберг и за окном был Нью-Йорк, но чувство возрождения и любви было тем же самым, оно обволакивало Андреаса теплом, дарило счастье - хмельное, безудержное, уносящее в сверкающую даль. И когда Матиас конвульсивно задвигался, застонал, изливаясь, Андреас буквально тремя рывками довел себя до оргазма и они кончили почти одновременно. Матиас рухнул на него, Андреас уткнулся в его горячую, стройную шею, обнял сильное тело. Ему больше не надо было ничего. Ничего… Он любил и чувствовал себя любимым. Любимым глубоко, искренне, страстно… И в этой любви прошла вся ночь. Они заснули уже поздно в объятиях друг друга, и никогда еще Андреас не был так счастлив. И он видел, как лучились счастьем обычно такие безжалостные и злые серо-голубые глаза Матиаса.

- Пусть никогда не наступит завтра, - уже сквозь сон долетел до него шепот Матиаса.

***

Когда Андреас проснулся, он увидел Матиаса, уже умытого, одетого, тщательно причесанного. Тот сидел в кресле и смотрел прямо на него. Взгляд Матиаса снова был стальным и безжалостным.

- Одевайся, - резко произнес он. – Нам надо поговорить.

- Что-то серьезное? – сонно нахмурился Андреас.

- Умывайся, одевайся. Я жду.

Через двадцать минут Андреас вышел из ванной. Оделся. Кронберг сидел все в той же позе, пристально глядя на него.

- Сядь, - приказал он, указывая на кресло напротив.

Андреас повиновался.

- Я расскажу тебе то, чего ты не знаешь. О твоем Антоне Вальковском. И о себе. Но ты сначала должен пообещать мне кое-что.

-Что именно? – напрягся Андреас.

- Сесть в первый же самолет, вылетающий в Европу. И больше не пытаться со мной встретиться. Не звонить. Не писать.

- Почему? – выдохнул Андреас.

- Ты должен пообещать мне, - бесстрастно повторил Матиас. – Иначе не узнаешь правды.

- Матиас… Нет. Я не хочу, я не могу расставаться с тобой…

- Антон Вальковский жив, - тем же механическим голосом произнес Кронберг.

- Что? – наконец, выдохнул потрясенный Андреас. – Что?

- Если хочешь узнать, то должен пообещать то, о чем я просил, - безжалостно продолжал Кронберг. – Или уходи. Сейчас же.

- Хорошо, - с трудом произнес, Андреас. – Но…

- Никаких «но». Или-или.

- Хорошо. Я сделаю это. Не знаю как, но сделаю.

- Не переживай, - холодно усмехнулся Кронберг. – Это легче, чем ты думаешь.

- Говори! Говори же!

- Слушай же, - Кронберг поднялся, подошел к окну и устремил в него невидящий взгляд. - В тот вечер я был вместе с ним. Он повез меня к какому-то своему дружку. Там была компания мажоров – деток богатеньких родителей. Такая дикая вечеринка с оргией. Выпивка, наркота, секс. Парни, девки, все подряд. Потом мне там осточертело. Я стал наседать на Антона, чтобы уехать и спокойно уже потрахаться вдвоем. И он, и я были уже хороши. Выпили немерено, накурились, конечно. Он вообще уже лыка не вязал.

- Но у Антона была охрана! – сказал Андреас. – Как же она вам позволила…

- Телохранители оставались за воротами особняка. Они увидели только, как из ворот вылетел «феррари». Помчались следом, но что они могли? Я гнал за 200, не разбирая дороги. Пьяный, обдолбаный. Вальковский тоже.

- Так это ты был за рулем? – с ужасом спросил Анлреас.

- Я! – не оборачиваясь, зло бросил Матиас. – Я. Я врезался то ебаное дерево. Я. И мне дико повезло. Чудо. Два сломанных ребра, сотрясение мозга. Ах, да, еще рожа была в клочья порвана. Я когда свою физиономию увидел, то… жить не захотел.

- А Антон?

- Что? – непонимающе спросил Кронберг, мысли которого были сейчас как будто заняты исключительно своей изуродованной физиономией. – Антон. Этому меньше повезло. Тяжелая открытая черепно-мозговая травма. Кома. Переломы по всему телу. В том числе позвоночника. Он выжил. Но лучше бы не выживал. Парализованный калека в инвалидном кресле. К тому же мозг так и не восстановился. Он стал идиотом с сознанием двухлетнего ребенка. Даже хуже. Взгляд бессмысленный. Улыбка дебила. Слюни текли все время. И только одно слово говорил. «Андрей».

Андреас вздрогнул.

-Не помню, говорил я тебе, что меня тогда Андреем звали, - сказал Кронберг. - Мы с тобой вообще-то тезками были, Фелнер. Это я уже потом, когда в Германию уехал, сменил имя на Матиас. Но тогда… тогда это имя меня спасло.

- Почему? - спросил Андреас, потрясенный услышанным.

- Потому что его папочка, Вальковский-старший, поначалу меня убить хотел. В буквальном смысле. Он считал, что это я во всем виноват. Ну, вообще, так и было. А потом… Слушай дальше. Его папаша, он же олигархом был с такими связями, что никому и не снилось, сразу эту историю замял. Очень быстро стало ясно, что если его сын и выживет, то на всю жизнь останется паралитиком и идиотом. А для Вальковского это было как нож острый. Он вообще ебнутый тип был, ему еще в Афганистане крышу снесло. И он решил объявить, что его сын погиб. Не хотел, чтобы все знали, во что его наследник превратился. Может, хотел нового сына завести, не знаю. Словом, Антон в госпитале лежал под чужим именем. А на кладбище похоронили другого парня. Не знаю, где папаша труп взял. И думать не хочу. Надеюсь, что какого-нибудь бомжа из морга. Да и вообще, хоронили в закрытом гробу, мол, лицо и тело обезображены. А меня тогда в каком-то подвале держали. И спасло меня то, что когда Антон в себя пришел, то начал звать меня. Никого не узнавал, только меня звал. «Андрей, Андрей!». И у папаши что-то в мозгах повернулось. Он повез меня к нему в больницу. Тайно, само собой. Антон меня увидел. Во взгляде как будто что-то прояснилось. Улыбка. Слюни закапали. «Андрей, Андрей». И тогда… Тогда его папаша сказал мне: «Жить ты будешь. Я даже морду твою порванную починю. Но ты от него всю жизнь отходить не будешь. Всю жизнь будешь рядом с ним жить, кормить с ложечки, подгузники менять, в кресле катать». Ну, я тогда обрадовался, что хоть не прикончит. Я ведь уже с жизнью прощался, чувствовал себя приговоренным. Когда дверь в подвал открывалась, думал, все. Сейчас войдут и меня пристрелят. Или еще что-то сделают. Нет, обошлось. Меня в клинику пластической хирургии отправили, лицо восстановили, даже изменили. Я раньше немного другим был. Похожим, но, прямо скажем, не таким красивым. Теперь меня до уровня мальчика с обложки довели. Правда, когда операцию делали, то лицевые нервы задели, так что с мимикой у меня теперь проблемы. Да ты сам заметил.