Его моя малышка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 55

— «Вест-Ист» к центральному входу или запасному? — обернулся водитель.

— Я дойду, — выскочил Роман и побежал, потому что та, к которой он приехал, как раз села в свою машину.

Он кинулся наперерез. Она затормозила.

— Марин, — упёрся он руками в открытое водительское стекло.

— Я заеду в семь. Лидия Васильевна обещала мне помочь с Дианкиными вещами. Алису я тоже найму на первое время, если ты не против, — сообщила она ровным голосом, словно дежурный врач на обходе у безнадёжного пациента.

— Я не против. Марин, надо поговорить.

— Ты три недели со мной не разговаривал, Ром. У тебя что-то срочное?

Казалось, руки от звука её спокойного голоса вот-вот примёрзнут к стеклу.

— Я не…

«Господи!» — он стукнулся лбом о машину. Что он мог ей сейчас сказать?

Я не виноват? Звучит жалко.

Не могу без тебя? Тупо.

Я люблю тебя? Да, сейчас ей особенно приятно будет это слышать.

Но она одна всегда понимала его без слов.

— Я тоже, — погладила она ямочку на его подбородке. — Прости, Ром, но мне правда пора.

— Я тоже! — крикнул он вслед уезжающей машине и тихо добавил: — Люблю тебя.



— Марин, ты не можешь, — взъерошил Вагнер свои и без того взлохмаченные волосы, расхаживая по кабинету.

— Я могу, Гриш, — прикрыла она рот рукой, зевая. — Я теперь всё могу. Даже три дня не спать, а ты пристал с какими-то деньгами.

— Ты хочешь вывести просто баснословную сумму.

— Да, хочу. И срочно, — откинулась Марина на спинку кресла и прикрыла глаза. — Яхта, конечно, стоит несколько меньше. Но мне уступают её по сходной цене, чтобы пока она стоит на верфи, я модернизировала её по своему усмотрению. А мне там вместо биллиардной нужны детская, игровая, ещё одна гардеробная. Поэтому да, сумма будет несколько больше.

— Не, биллиардную это ты зря, — остановился напротив неё Вагнер. — Чем я буду там на твоей кастрюле заниматься, когда приеду в гости?

Он улыбнулся, когда Марина приоткрыла один глаз, а потом встряхнулась:

— Так, не спать, не спать. На чём мы остановились?

— На биллиардной. Всё же решилась?

— Гринь, для тебя у меня всегда будет просторная пятиместная каюта на одной из пяти палуб. Нет, — хитро прищурилась она, — двухместная на одной палубе, а дети пусть живут на другой.

— Так, с этого места поподробнее. И пожалуй, теперь действительно ты можешь вывести денег сколько пожелаешь, — сел он на край её стола, улыбаясь. — В общем, работать, вижу, сегодня совсем не хочешь.

— Как я могу не работать, — достала она из стола папку. — Но, честно скажу, уже жду не дождусь того момента, когда смогу этого не делать.

— А когда суд?

— Судья дала месяц. Так что времени у меня не так уж и много. Давай, Гриш, по коням! Итак, — протянула она ему бумагу. — Я тут поговорила с юристами. Пообщалась с нотариусом. В общем, технически, учредителем, конечно, остаюсь я, со всеми полагающимися выплатами, но по сути компания переходит к тебе.

— Нет, нет, нет, нет, — поднял он руки.

— Да, Гриш, — кивнула Марина. — Это теперь твоя война. Сколько успею я тут ещё, конечно, помогу тебе с текучкой. Но на этом всё.

— А чем я закрою эту дыру в бюджете? — поправил он очки. Но именно этот привычный жест как раз и означал, что знает он прекрасно чем и не такая уж для полуторамиллиардной компании это и дыра, но не поворчать, не покряхтеть — это был бы не Вагнер.

— Ты знаешь, чем. Дальше, — показала она ему на край стола, с которого он спрыгнул. — Этот «Зюйд-Вест» похерь. У тебя перед ним никаких обязательств нет, так что нам этот баласт не нужен.

— То есть просто отказ? Не присоединяем и ничего не предоставляем? — с облегчением выдохнул он. — Понял.

— И даже имя его забудь. Хотя что-то мне подсказывает, что его владелица будет совсем не против. Лизе этот «Зюйд-Вест» был даром не нужен, как и моя компания. Её настраивал Моржов. А теперь у Лизаветы другие приоритеты.

Он сделал вид, что пропустил этот намёк на Туманова мимо ушей. Всем был хорош Вагнер, но как огня боялся всех этих бабских сплетен, разговоров кто с кем, кто кого. «Ботаник! — любя посмотрела Марина на этого отца трёх детей. — Всё тот же ботаник». Но в этом они, наверно, как раз с Моржовым и похожи.

— А что, кстати, Моржов? — поскольку мыслили они в унисон, тут же спросил Вагнер.

— Это на твоё усмотрение. И ты же знаешь, тут будет как ты скажешь. Если я выведу свои личные деньги с его счетов, а ты найдёшь инвестора и выведешь в другой банк деньги «Вест-Иста», то прижмёт он хвост, который было распушил, а ты ещё под шумок затребуешь у него более выгодные условия.

— Слушай, Гомельский тут вообще предложил…

Но Марина предупреждающе подняла руку. Ничего о Гомельском. Ничего!

Она сама старалась о нём не думать, и вслух его упоминать запретила. Особенно Ленке.

— Кстати, о Ленке, — продолжила она. — Сделай её генеральным. Толковее её ты всё равно в компании никого не найдёшь. А кто-то же должен ставить подписи, и разгребать всю эту текучку.

— Надо записать, чтобы не забыть, — улыбнулся Вагнер. — Столько распоряжений. Так что с Моржом?

— Давай я приглашу его в выходные к Зойкиным на дачу. И там сам на него посмотришь поближе. Твой человек — оформляй хоть долевое, хоть просто в команду бери. Как профессионал он бесспорно толковый, но как человек сложный.

— Всё как всегда? Как твой отец ввёл традицию? — вздохнул Вагнер и забасил: — Парня в горы тяни — рискни! Не бросай одного его…

— Пусть он в связке одной с тобой — там поймёшь кто такой, — подпела Марина.

Похлопала Вагнера по коленке.

— Ты справишься, Гринь, справишься. Без меня даже лучше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она снова зевнула. И в том, что Вагнер потянет, даже не сомневалась.

Тут на работе всё было понятно, привычно, просто. А вот как ей справиться с тем, что творилось сейчас у неё в душе, в жизни, Марина пока не знала.

На днях она забрала Диану. Так ждала этого момента, так волновалась, радовалась. Но всё оказалось не настолько блаженно, как бывает на фотографиях в Интаграм, где счастливые мамки позируют фотографу в обнимку со счастливыми детишками.

Нет, Марину не пугали испачканные подгузники, бессонные ночи, кормления, купания, стирка, уборка. И она прекрасно осознавала, как будет первое время трудно: ей перестроится на такую жизнь, ребёнку привыкнуть в новой обстановке и всему незнакомому.

Но она и представить себе не могла, что будет настолько тяжело.

Нет, не Марине, Дианке.

Разделавшись побыстрее с делами, Марина сменила Алису. И вот приближалась ночь и всё начиналось опять. Как вчера, как позавчера, и как за день до этого.

Диана плакала. То требовательно орала, психовала и сучила ножками. То тихо и безнадёжно скулила, прижавшись к Марине. То совсем измучившись, ненадолго забывалась у неё на руках. Но даже во сне вздрагивала, всхлипывала и снова просыпалась с плачем. Как наступала ночь, Марина ничего не могла с ней поделать.

Они обе скучали. Обе страдали. Но Дианка больше. Как ни хотелось от этого отмахнуться, но увы, она не была новорожденным младенцем. Она уже стала маленьким человечком, у которого были свои желания, потребности, привычки и привязанности, без которых она чувствовала себя несчастной.

Марина держалась первый день, списывая на адаптацию. Терпела второй. С трудом выдержала третий. Но это было невыносимо: смотреть как страдает этот безумно дорогой ей человечек. И представлять, как страдает другой, взрослый, но такой же упрямый.

«Я не злая тварь, которая вас разлучила! — легла Марина рядом с тревожно забывшейся сном Дианкой и заплакала. — Я не тварь!»

Да, она была гордая. И Марине было невыносимо больно от того, как Гомельский поступил. Но не её вина, что его ребёнок оказался чужим. Не её вина, что с девочкой, которую она выносила и уже любила, задолго до того, как он первый раз взял дочь на руки, их разлучили. Не её вина, что он не смог это принять. Пусть не сразу. Пусть не полностью. Марина прекрасно понимала, что потребуется время. Что ему тоже нужно разобраться в себе, осознать, переболеть, как-то с собой договориться.