Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 74

Разлепляю слипшиеся губы.

— Пошла ты.

Что она сделает? Убьет меня? Даже ненавидящий меня Глава не спустит ей такое самоуправство с рук. За драку он может велеть высечь, но за убийство — только казнь. Кайра не может желать мне смерти больше, чем собственной жизни.

Получаю удар в лицо. Куда-то в скулу. Дергаюсь.

— Крепче держите! — велит зачинщица.

— Перед Филином отвечать будешь, — хриплю.

Но Кайра настолько опьянена видом моей крови, что ей ничего не страшно.

— Филин только что покинул лагерь. Все видели, как он куда-то ушел. Пока вернется, мы уже закончим. А если никто не пожалуется, никого и не накажут, — свекольные губы изгибаются в самодовольной усмешке.

Она всерьез считает, что я стану ее прикрывать?

Что-то, дерясь со мной один на один, Кайра не была такой смелой.

А рыжая «воительница» вдруг усаживается мне на живот. Дергаюсь, пытаясь ее сбросить — дохлый номер, учитывая, что меня держат еще пятеро.

— Ты совсем… сдурела? — брыкаюсь.

А та, не глядя, протягивает назад руку, сгибает и разгибает пальцы, делая кому-то знак. В поле моего зрения попадает Чайка с окровавленным лицом и по-настоящему зверской улыбкой на разбитых губах. Вкладывает что-то в раскрытую ладонь сидящей на мне Кайры. Теперь я четко вижу, что это, — длинный ржавый гвоздь.

— Пусти меня! — снова делаю отчаянную попытку вырваться, но на меня со всех сторон давит чужой вес. Все продумали — не просто держат, а уселись сверху.

А Кайра уже задирает мое платье. Вверх, до самой груди.

— Пусти!

— Нееет, — никогда не видела Кайру такой, безумной, упивающейся каждым своим жестом, каждым действием. — Не знаю как, — мурлычет нараспев, — не знаю, под каким предлогом, но ты сегодня же вытуришь Пересмешника из своей постели. А завтра он придет ко мне.

— Разбежалась, — огрызаюсь.

Но та настолько уходит в мир своих грез, что даже меня не слышит.

— А чтобы тебе было проще перекрыть ему доступ к своему паршивому телу, я тебе помогу.

Заносит надо мною гвоздь. Рвусь, но ее сообщницы держат меня крепко.

Ржавый кончик касается моего обнаженного живота, царапает кожу. Гвоздь старый, кончик тупой, поэтому Кайре приходится приложить усилие — давит. Чувствую, как расходится кожа, по боку стекает горячее и жидкое. А моя мучительница самозабвенно что-то пишет на моем животе, от усердия даже высунув кончик языка; с силой вгоняет гвоздь в кожу.

Больно до одури. Кровь стекает под спину. Кажется, натекла уже целая лужа.

— Ну вот и все, — довольно заключает рыжая, вставая, но оставаясь нависать надо мной, широко расставив ноги с обеих сторон от моего тела. Склоняет голову набок, любуясь своей работой. Я же, как ни тяну шею, не вижу, что она там написала — слишком много крови. Подол платья Кайры тоже в крови. — Девочки, как вам? — обращается к своим помощницам.

— «У-бо-га-я», — по слогам читает Чайка; начинает хохотать. — То что надо. Теперь ей, вместо того чтобы называть свое имя, можно просто задирать юбку.

Кайра и Чайка часто называют меня убогой. Их мнение — последнее из мнений, которое бы что-то для меня значило. Но сейчас на ум отчего-то приходит другая ассоциация.

…—Я очень боюсь, что мой сын ошибется. Я хочу, чтобы он связал свою жизнь с девушкой из приличной семьи…

…— Не обижайся, пожалуйста. Это генетика, с этим ничего не поделаешь. Твои родители…

…— Эмбер, ты же умная девочка, сама все понимаешь…

Убогая… Будь такая надпись на моей коже еще тогда, Колетт Валентайн могла бы не тратить слов — достаточно было бы ткнуть пальцем мне в живот.

Чайка хохочет. Кайра все еще возвышается надо мной. Остальные тоже пока на своих позициях — держат, но запрокинули вверх лица, с восхищением глядя на «победительницу убогих». Отлично вижу лучащуюся радостью физиономию Олуши.

У Майны приличных размеров задница; придавила мою правую руку так, что заняла ее всю почти до плеча. Если потянуться, можно достать…

И пока женщины смеются, обмениваясь друг с другом колкостями в мой адрес, тянусь и вонзаю зубы в бедро Майны. Глубоко. С силой.

Смех мгновенно перебивается воплем боли. Майна подскакивает, зажимая рану.

— Она… она меня укусила!

Исход драки решают мгновения. На этот раз украденное мгновение — мое.

Освободившейся рукой бью в лицо Фифи, «оседлавшую» мою левую конечность.

— Ах ты! — вопит Кайра, вероятно, забыв о намерении не убивать меня, а только попугать, и замахивается гвоздем.

Дергаю ее за юбку на себя. Она падает, летит вперед. Все кричат, вскакивают с моих ног, то ли чтобы помочь Кайре встать, то ли чтобы добить меня всем вместе. Зазевавшуюся Савку скидываю сама.

Ник говорил, что не хочет кровопролития. Не уверена, что хочу того же.

Я уже на ногах, горло Кайры зажало сгибом моего локтя. Вырываю гвоздь, перехватываю и вонзаю в ягодицу своей обидчицы так глубоко, как только могу.

— Ты хотела крови, красотка? Получи! — а затем еще и проворачиваю.

Кайра вопит и пытается вырваться, но адреналин, выброшенный в кровь вместе с болью и злостью, придает мне сил. Остальные же не спешат на помощь — окружили и смотрят на все выпученными от ужаса глазами. Я для них сейчас — дикий зверь, сорвавшийся с цепи: было бы ружье, с удовольствием бы пристрелили, а подойти — страшно.

Поэтому никто не мешает мне отбросить в сторону уже ненужный гвоздь и, прихватив Кайру за роскошную шевелюру, со всей дури впечатать ее лицо себе в колено. И ещё раз — для верности. Хруст ломаемого носа для меня как музыка.

— Что здесь происходит?! — громкий окрик Совы разносится по двору как раскат грома.

Поворачиваю голову: пожилая женщина стоит на крыльце, а за ее плечом топчется Рисовка. Так вот куда та убежала, не став участвовать в экзекуции, — позвать помощь.

— Вы сдурели?! — Сова торопливо спускается по ступеням, опираясь на клюку.

Отбрасываю от себя Кайру, волосы которой все ещё сжимаю в своем кулаке. Та кулем падает на землю, зажимает нос, из которого потоками хлещет кровь; скулит.

— Что здесь произошло?! — требует объяснений Сова; с ужасом на лице обводит взглядом поле боя: мое окровавленное на животе платье, лужи крови на земле, разбитые губы Чайки, нос Фифи, зажимающую прокушенное бедро Майну, воющую у моих ног Кайру.

— Ничего, — отвечаю за всех. Демонстративно вытираю руки о подол своего платья. — Просто разминка. Правда, «девочки»? Если никто не станет жаловаться, Глава ведь никого и не накажет?

Ответом мне служит тишина, нарушаемая лишь всхлипами Кайры.

— Она меня укусила! — вдруг восклицает Майна, будто все ещё не может в это поверить.

Сова останавливает на ней суровый взгляд.

— Будешь жаловаться Филину?

— Я? — Майна испуганно округляет глаза. — Чего я-то?.. — тупит взгляд.

— Тогда рот прикрой, — рявкает Сова. — Пострадавшие — за мной, — командует. — Целые — быстро приведите двор в порядок. Чтобы и следа не было. Филин скоро вернется.

Нахожу взглядом свой таз, валяющийся неподалеку кверху дном; подхожу, поднимаю, зажимаю под мышкой.

— Извини, — говорю Сове, — я завтра помою полы в столовой.

И под всеобщие изумленные взгляды ухожу в барак первой.

Сова приходит ко мне примерно через час.

Сижу на кровати, промокая полотенцем не перестающую сочиться из надписи на животе кровь. Гвоздь был ржавым, к тому же в порезы попала грязь.

В дверь стучат.

Откладываю полотенце и берусь за нож, специально оставленный на покрывале неподалеку. Больше не собираюсь позволить кому-либо застать меня врасплох.

— Это я, — слышу каркающий голос снаружи. — Я вхожу!

— Входи, — отзываюсь, когда в этом нет никакой необходимости — гостья уже внутри. Убираю нож под подушку.

— Как ты? — интересуется Сова. Ковыляет к кровати, ставит передо мной какую-то бутылочку из непрозрачного стекла.

— Что это? — спрашиваю, проигнорировав вопрос о моем состоянии.