Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 67

Что-то такое, видимо, отражается в моем взгляде. Ник вдруг резко сглатывает и отворачивается, натягивает футболку. Я отчего-то жду, что он что-то скажет по поводу наших теперь совершенно странных отношений недолюбовников-недодрузей. Но напарник остается верен своему слову — оставляет эту тему до удобного дивана на Новом Риме.

— Кстати, спасибо, что постирала вещи, — благодарит, не оборачиваясь.

— Не за что.

На этот раз поворачивает ко мне лицо.

— Эм, есть за что, — отвечает с нажимом в голосе. — Плевал я на правила Филина. Ты ничего не должна для меня делать, если не хочешь.

— Мне несложно, — уверяю.

— Хорошо, — но ничего не хорошо, ясно вижу. Вроде и улыбается, а сам еще на взводе от вида моих новых синяков.

— Филин имеет поддержку наркодилеров, — делюсь своими сегодняшними открытиями, спеша сменить тему.

— Ага, я давно заметил, что он на каких-то препаратах.

— Почему мне не сказал?

Пожимает плечами, разводит руками.

— Это как с Интерполом: не знал, что ты не знаешь. Так как ты это выяснила?

— Про наркотики догадалась. Про дилеров — у Совы.

Ник тут же напрягается.

— Уверена, что она не доложит Филину о твоих расспросах? — спрашивает серьезно.

— Уверена, — киваю. — Сова, может, и не кинется грудью меня защищать, но и не подставит.

— Ладно.

Похоже, сегодня «хорошо» и «ладно» означают одно: «я не согласен, но спорить не стану».

До ужина ещё есть некоторое время. Прохожу к освободившейся кровати, сажусь.

Отошедший к шкафу напарник заинтересованно следит взглядом за моими перемещениями.

— Ты думал о том, что будет, если убить Филина? — спрашиваю.

— Ты серьезно?

— Вполне.

Ник взъерошивает пальцами влажные волосы. На его лице так и написано, что он раздумывает о том, как бы мне вежливо высказать то, что я идиотка.

— Скажи, как есть, — облегчаю ему задачу.

Криво усмехается — угадала.

Подходит, садится рядом; обнимает за плечи. Ничего интимного, вполне невинный дружеский жест.

— Филин заслужил свою сломанную шею, — морщится, очевидно, вспомнив о Момоте. Лично я вспомнила. — Но нельзя не признать, что он — сдерживающий фактор для многих здесь. На самом деле, я не ожидал, что тут окажется столько нормальных людей. Но половина местных — НЕ нормальная и с радостью выпустит кишки другой половине только для того, чтобы посмотреть, какого они цвета. Так что Филин нужен.

— Любого лидера можно заменить, — не соглашаюсь.

Повисает пауза. Ник обдумывает мои слова.

— Эм, ты хочешь устроить революцию на прощание?

— Я думаю об этом, — признаюсь.

Ник вздыхает.

— Янтарная, не хочу быть злой феей-крестной, которая превращает все твои мечты в тыквы, но революции не делаются за две недели. А если ты решишь остаться тут и спасать местных ценой собственной свободы, я закину тебя на плечо и увезу отсюда силой.

— И в мыслях не было оставаться тут добровольно.

— Утешила.

— Ник, я серьезно.

— Так и я.

— Ник!

— Эм, — напарник качает головой, — я не поддержу твой порыв. Помню, что из нас двоих балбес я, но давай не в этот раз, ладно? Через две недели мы будем на свободе. Ты, как свободный человек, сможешь подать в Ассамблею Альянса официальную жалобу на то, что Альянс нарушает им же принятую Конвенцию по правам человека. Подумай, выключив эмоции, от этого будет куда больше пользы, чем если ты угробишься здесь.

Не сдерживаюсь и утыкаюсь лбом ему в плечо.

— Ты утешаешь меня как ребенка.

Смеется, отчего его плечо трясется, но я все равно не отстраняюсь.

— А ты хотела меня, как ребенка, переодеть. Так что квиты.

Меня немного отпускает, невидимая пружина напряжения внутри меня постепенно раскручивается. Ник всегда на меня так действовал, я просто забыла.

Когда возвращаемся в комнату после ужина, на улице уже совсем темно. Завывает ветер. И я в первую очередь бросаюсь к окну, чтобы его закрыть. Оставить его открытым было верхом неосмотрительности — на полу под ним уже собралась приличных размеров лужа.

Ник бросает в меня тряпкой, ловлю на лету, пристраиваю под подоконником.

— Вот что такое слаженность действий, — довольно комментирует напарник. Корчу в ответ «рожицу». — Ты сказала, что добыла у Совы лекарства для Дэвина?

— Да, — отзываюсь. Некоторое время разглядываю тряпку, на глазах пропитывающуюся влагой, и решаю оставить так до утра — уж слишком не хочется возиться сейчас в холодной воде.

— Я ему отнесу, как все уснут. Можешь ложиться спать.

— Что? — резко оборачиваюсь.

— Что? — передразнивает Ник, делая невинные глаза.

— Что значит — отнесу? — возмущенно хмурюсь. — С какой стати в единственном числе?

— А какой смысл мокнуть обоим? Ты видишь, что там творится, — кивает в сторону недавно закрытого окна.

— Тогда почему бы к Дэвину не сходить мне? — задаю, как мне кажется, логичный вопрос.

Ник язвительно приподнимает бровь.

— Ты всерьез полагаешь, что я лягу спать, пока ты шастаешь в темноте и под дождем?

— Ты мне не нянька, — напоминаю.

— Я тебе прежде всего друг, — отрезает; хмыкает. — Но если очень хочешь, то пошли вдвоем — вымокнем, как два идиота, ради того, чтобы отнести пачку пилюль.

Погода за окном действительно лютует. Ветер воет и бьет струями дождя в окно.

Малодушно хочется предложить вообще никуда сегодня не ходить и переждать нашествие стихии. Но Дэвин там один, и он в очень плохом состоянии.

Сдаюсь. Подхожу к шкафу, копаюсь на полке.

— Держи, — вручаю Нику найденные предметы. — Отнеси ему фонарик и зажигалку.

Напарник улыбается. Не победно — одобрительно.

Ник уходит, а я, как послушная девочка, ложусь в постель. Хотя когда я была девочкой? Сколько мне? Тридцать два года, тридцать три? Не помню.

Стоит подумать даже о такой мелочи, как собственная дата рождения, виски тут же стискивает словно железным обручем.

Проклятый слайтекс.

Вколоть бы полную дозу этой дряни тому, кто придумал стирать память заключенным. В правительстве любят инновационные идеи. Проверили бы последствия этой отравы на себе, а потом бы подписывали документы.

Постель пустая и холодная. Сна ни в одном глазу, несмотря на усталость.

Промаявшись не меньше часа и начав основательно переживать, почему Ник не возвращается, встаю, набрасываю на плечи теплую кофту и выхожу из комнаты.

В коридоре отчетливее слышен стук капель по крыше.

Давно не было такого ливня. Даже в тот день, когда я улетела с крыши, стихия и то бесчинствовала не так люто.

Влажно и холодно. Ежусь.

С одной стороны, понимаю, что Ник не просто так сбегает туда и обратно, но и наверняка задержится с Дэвином, попытавшись выудить у того еще какие-то сведения. С другой — мне неспокойно.

Дождь дождем, но поблизости по-прежнему могут ошиваться те, кто связан с добычей синерила. Столкнувшись ночью с жителем Птицефермы, они не станут церемониться, как это уже однажды случилось с Чижом. А Ник один и без оружия.

Помочь ничем не могу, но и спать не получается.

Дохожу до входной двери. Щеколда сдвинута. Ник ушел через окно, а это значит, что на улице кто-то еще. Скверно — как бы они не столкнулись.

Однако тот, кто вышел за дверь, обнаруживается уже на крыльце — на верхней ступени, укрытой от проливного дождя навесом, сидит, завернувшись в одеяло, Олуша. По габаритам девушку легко узнать даже со спины, несмотря на то, что из-под складок одеяла видна лишь взъерошенная черная макушка.

Полуночница вздрагивает от скрипа двери и резко поворачивается.

— Гагара? — шепчет удивленно. — Ты чего здесь?

И ни агрессии, ни ненависти во взгляде, которыми она непременно одаривала меня в каждую встречу после того, как я отказалась убивать ради нее Момота.

— Бессонница, — отвечаю.

Правдоподобнее было бы сказать, что я направляюсь в туалет, но тогда пришлось бы выходить под дождь. Я сама толком не знаю, зачем вышла на улицу — скоротать время?