Пистоль и шпага (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 19

— Поляки! — с ужасом сказал адъютант, опуская подзорную трубу. — Прорвались!

На мгновение все стоявшие вокруг генерала онемели, в том числе и он сам, потому что представили, что произойдет с ними спустя несколько минут. Первым нашелся Спешнев.

— Батальон! — закричал, надсаживая голос. — К отражению кавалерийской атаки в три шеренги становись! Пушки вперед!

«Зачем пушки? — подумал Багратион. — У них же нет зарядов». Однако, глянув на фейерверкеров с тлеющими фитилями в пальниках, сообразил, что орудия артиллеристы Спешнева притащили с зарядами в стволах. Наверное, не успели выпалить по неприятелю.

— Ваше сиятельство! — подвел к нему коня адъютант. — Скорей! Скачем в Семеновское. Там полк драгун.

— Не успеем, — процедил генерал, и это было правдой. Поляки были уже совсем близко. Багратион ясно видел, что не успевают даже пушкари, лихорадочно катившие орудия перед строем егерей. Он вытащил из ножен шпагу. Смерти генерал не боялся, но погибнуть так глупо — за позициями своей армии, от пики польского улана…

В следующий миг произошло неожиданное. Со стороны Семеновского вылетела полусотня казаков и, вопя и улюлюкая, на полном ходу врезалась в фланг польских кавалеристов. Те от неожиданности встали и подались назад. Казаки же, сбив ближних к ним всадников пиками, выхватили из кобур пистолеты и разрядили их в противников. После чего схватились за сабли. Но поляки не зря считались лучшими кавалеристами Европы. Самоубийственная атака сынов Дона если и привела их в замешательство, то буквально на миг. Прозвучала команда, уланы развернулись фронтом к казакам, в следующую минуту, волна всадников в синих мундирах и черных киверах поглотила храбрецов, а когда отхлынула, на поле остались кони без всадников и тела на вытоптанной земле.

Однако смерть Чубарого и его людей — а это были они, дорого обошлась полякам. Несколько минут заминки дали возможность артиллеристам Спешнева поставить пушки в линию и навести их на врага. Грянул залп. Пять снопов картечи проделали в строе уланов зияющие бреши. Следом ударили ружья. Их залп буквально смел передовые шеренги всадников.

Но поляков было много, в несколько раз больше, чем пехотинцев, и ими командовал решительный офицер. Прозвучала команда, и уланы, опустив пики, ринулись на обидчиков. Однако, подскакав ближе, наткнулись на ежа: русские егеря успели перестроиться в каре. Уланы окружили его со всех сторон и встали: кони не шли на штыки. Подскочивший полковник разглядел внутри маленького каре помимо бросивших пушки артиллеристов, нескольких штабных офицеров и одного из них — с эполетами генерала. Присмотревшись, полковник узнал Багратиона. Портреты его и других русских командующих печатали французские и польские газеты.

— Там Багратион! — закричал полковник, указывая саблей. — Командующий русской армией. Взять его! Вперед!

Уланы, опустив пики, попытались прорвать строй егерей. Не вышло. Пики длиннее пехотного ружья со штыком, но их не держат за пятку, так что до русских они не доставали. Зато егеря в ответ тыкали штыками в морды коней, и те, крича от боли, отскакивали. Стоявшие во второй шеренге русские палили по всадникам. Стреляли почти в упор, и потому не промахивались. Один за другим храбрые польские уланы падали под копыта своих коней. Некоторые, достав пистолеты из седельных кобур, палили в ответ, но большей частью промахивались: попасть с пляшущего коня даже в близкую цель — та еще задача. Если и попадали, то место упавшего русского занимал другой. Подскакивали артиллеристы и, подхватив выроненное убитым бойцом ружье, становились в строй. Поляки топтались у каре уже с десяток минут, перед ним росла груда тел людей и лошадей, но прорваться внутрь все получалось.

Внезапно со стороны Семеновского пропела труба. Повернув голову, польский полковник увидел несущихся к ним русских драгун, и их было много — куда больше, чем поредевших улан.

— Отходим! — закричал он. — Всем, у кого есть заряды, стреляйте в Багратиона.

Уланы дисциплинированно выполнили приказ. Русское каре заволокло пороховым дымом, и, когда он рассеялся, полковник увидел Багратиона лежащим на земле. Радостно засмеявшись, он дал шпоры коню и помчался прочь. Целью его полка был штаб русской армии: раздраженный упорством русских, император приказал Понятовскому совершить в отношении его диверсию, что генерал и выполнил. Полк улан, обойдя топким лесом отбитую русскими Утицу, прорвался к Семеновскому и непременно захватил бы штаб Второй армии, если бы не жалкая кучка егерей, вставших на его пути. Полковник намеревался смахнуть их походя, но русские показали зубы и сорвали рейд. Однако Багратион мертв, и это оправдывало потери, которые понесли уланы. Будет, что доложить пану Юзефу.

Впрочем, радовался полковник недолго. Драгуны их не догнали: лошади русских уступали польским в резвости, к тому же тяжелая конница (а драгуны относятся к таковой) и чета легкой по скорости передвижения. Но у Утицы отступавшие уланы нарвались на пушки. Генерал Олсуфьев, которому доложили о прорыве, своевременно развернул орудия, и их залп ополовинил остатки полка. Русские пушкари, перезарядив орудия, успели выпалить и вслед убегавшим уланам, так что к своим прорвалась едва рота. Командира полка с ними не оказалось…

Ему терли щеки — аккуратно, но энергично. Багратион открыл глаза, и с удивлением разглядел нависшее над ним лицо Руцкого — закопченное пороховым дымом, но все равно узнаваемое. С чего он тут? В следующий миг генерал вспомнил: атака польских уланов, он внутри каре, затем удар в грудь и темнота.

— Как себя чувствуете, ваше сиятельство? — спросил подпоручик.

— В груди больно, — отозвался Багратион, помедлив. — Вздохнуть не могу.

— Кровь во рту ощущаете?

— Нет, — ответил генерал.

— Это хорошо, — сказал Руцкий и, подсунув ладонь под затылок Багратиона, приподнял его голову и поднес к губам стаканчик от манерки. — Выпейте.

— Что это? — спросил Багратион.

— Настойка лауданума. Он смягчит боль.

Багратион выпил и заворочался, намереваясь встать.

— Лежите!

Руки Руцкого припечатали его тело к земле.

— Что вы себе позволяете?! — возмутился Багратион. Эти слова, произнесенные с гневом, принесли такую боль, что генерал едва не потерял сознание и умолк, тяжело дыша.

— Вы ранены, — сказал Руцкий. — Вам нельзя вставать.

— Куда ранен? — спросил Багратион. — Чем?

— Пуля угодила вам в грудь, но наткнулась на пуговицу, — лицо Руцкого на миг исчезло и появилось вновь вместе с его же пальцами, которые сжимали какой-то бесформенный кусок металла. Тот был весь в крови. — Вот то, что от нее осталось. Эта пуговица спасла вам жизнь: пуля изменила траекторию и ушла в сторону. Но удар оказался силен: у вас кровоточащая ссадина груди, ушиб грудины и сломанное ребро. Вероятно, трещина и в другом. Рану я обработал, наложил давящую повязку, но вставать вам нельзя.

— Я хочу! — потребовал Багратион. — Помоги мне!

— Сломанное ребро проткнет легкое, и вы захлебнетесь кровью.

— Наплевать! — буркнул Багратион.

— Ваша смерть лишит армию боевого духа, и она попятится. Солдаты и офицеры сейчас стоят насмерть, потому что верят в командующего. Если его не станет, они падут духом. Подумайте об этом, ваше сиятельство. Армией можно управлять и лежа — у вас в достатке офицеров штаба и адъютантов.

Генерал сердито фыркнул, но не возразил. Этот наглый подпоручик говорил дело, но признавать это Багратиону не хотелось.

— Я хочу видеть поле сражения, — сказал он.

— Сейчас! — кивнул Руцкий, и лицо его исчезло. Спустя несколько мгновений чьи-то сильные руки аккуратно взяли генерала за ноги и плечи и переложили на носилки, заботливо укрыв при этом шинелью. От этого в груди Багратиона вновь кольнуло, но уже не так сильно, как несколькими минутами ранее. Видимо, лекарство подействовало. Носилки подняли, но генерал, поворочав головой, убедился, что почти ничего не видит.