Пистоль и шпага (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 16

Поле, по которому мы шли, было усыпано ядрами, картечными и ружейными пулями. Их словно сеяли здесь — долго и тщательно. Иногда ядро падало, на пути колонны, и, шипя, крутилось на месте. Солдаты обходили его, не пытаясь откатить с дороги. По распространенному мнению, даже такое ядро в состоянии оторвать ногу — лучше не трогать от греха. По пути к флеши батальон смахнул эскадрон улан, нацелившихся на нашу батарею, — куда им против восьми пушек. Заодно познакомились с артиллеристами. Я смотрел на них с удовольствием. Багратион прислушался к моему совету, а Кутайсов дал пушки. Причем, сообразил свести вместе единороги — эти исключительно русские орудия, сочетающие в себе достоинства пушки и гаубицы. Для контрбатарейной борьбы — самое то. Основу боевого комплекта единорогов составляют гранаты. Ядром в пушку противника попасть сложно, а разрыв гранаты в расположении батареи выкашивает прислугу орудий. Стреляли русские пушкари метко, и это дало результат. В моем времени к девяти утра флеши уже неоднократно переходили из рук в руки, пока их окончательно не захватили французы. Здесь им удалось взять только южное укрепление, да и то они обошли его с фланга, о чем свидетельствовали наваленные с тыла флеши трупы в синих мундирах.

Пришел и наш черед воевать. Тут я воочию убедился, что значит новые тактика и пули в масштабе батальона. Французы высыпали нам навстречу и попытались дать бой в классических шеренгах. Ну, ну… Мы спокойно расстреляли их с расстояния, недоступного для их мушкетов. Пули Нейслера разили врага исправно. Могли обойтись и без них. Даже две пушки остановят полк, а у нас их восемь. Три залпа, и мы вошли во флешь. А там…

Как пахнет война? Я рос в деревне, и дед, заменивший мне отца, держал кабанчика. Осенью его резали. Я при этом не присутствовал — прятался в доме, но, как вопли стихали, выходил. Убиенного свинтуса клали на доски, настеленные на козлы, и дед осмаливал его из паяльной лампы, поливая сожженную щетину горячей водой и скобля ее ножом. Затем тушу начинали «разбирать». Доставали сердце, легкие, печень, почки… Эмалированной кружкой дед вычерпывал из грудины кровь, которая шла в колбасы. Я за всем этим с любопытством наблюдал. Возле туши пахло кровью и внутренностями — тот самый «нутряной» запах, который с таким смаком обоняли классики деревенской прозы СССР. Их книгами восхищалась моя бабушка — учительница русской литературы, и заставляла внука читать.

Повзрослев и поступив в медицинский колледж, я узнал, что человек с разрезанной брюшиной пахнет точно так же как кабан. И ничего восхитительного здесь нет — это запах смерти. Он и стоял в захваченной нами флеши: смердело кровью и разорванными внутренностями. Укрепление заполняли трупы, местами в несколько слоев. Спешнев немедленно распорядился очистить флешь, чем егеря и занялись. Французов выбрасывали за бруствер, своих выносили за укрепление и складывали на траве. Сначала в ряд, а затем в штабель — слишком много набралось тел. Я занялся ранеными. Их было немного. Егеря не пострадали — французы не успели выпалить, а защитников флеши враги добивали штыками. Уцелели единицы. Разозлившись, я вознамерился приказать поступить также с ранеными французами, но Семен не позволил.

— Ты что? — сказал, отведя меня в сторонку. — Какая слава о нас пойдет? Да и генерал, узнав, не помилует. Нельзя так!

А им можно? Ладно, еще в горячке боя. При отступлении из Москвы конвой из испанцев, португальцев и поляков убьет две тысячи русских пленных солдат и офицеров. Им хладнокровно разобьют головы дубинами. Эта казнь вызовет возмущение даже у французов, о чем с негодованием напишет Коленкур[24]. Он опасался получить симметричный ответ и, к слову, не зря…

— Ладно, — сказал я Семену, — но лечить их не буду. Прикажи оттащить в сторонку и пусть дохнут.

Перевязанных раненых увезли в тыл, а мы, пользуясь паузой в сражении, занялись обустройством позиции. Вытащили из флеши неисправные пушки, вкатили вместо них свои, не забыв оставить по паре снаружи. Хрен вы нас обойдете! В разгар этой суеты подошел Чубарый.

— Хлопцы дуван собрали, — сообщил вполголоса. — Часы, выпивка, деньги. Когда делить будем?

— Не время! — покрутил головой Семен. — Потом.

— Ты вот что, Гордей, — вмешался я. — Свези подарок артиллеристам, — указал на батарею единорогов. — Выбери им часов, ну, и еще что-нибудь.

— Это с чего? — насупился хорунжий.

— Кирасиров, которых вы чистили, побили артиллеристы, — пояснил я. — Во-вторых, они наша надежда и защита. Вот подтянут французы пушки и расстреляют нас во флеши, как курей в птичнике. А единороги не позволят.

— Свези! — подтвердил Спешнев. — В знак нашего уважения и…

— Боевой дружбы, — подхватил я.

Семен подтвердил это кивком. Чубарый козырнул и отошел. Спустя пару минут к батарее ускакал казак с ранцем. Надеюсь, хорунжий не поскупился. Жадноват казачок. Как-то по пьяни проговорился: у него уже двенадцать часов, не считая зажиленного золота, серебра и другого хабара. На Дон вернется богатым казаком. Купит себе хутор и заживет барином. Крепостных на Дону нет, но батраки имеются. Вот они и будут пахать на героя войны. У каждого свои мечты…

В девять тридцать французы попробовали нас на зуб. Для начала, подтянув пушки, угостили ядрами. Те били в фасы, выколачивая из них фонтаны каменистой земли, свистели поверх флеши, новобранцу, высунувшемуся посмотреть на неприятеля, оторвало голову. Его пример послужил уроком другим. Егеря укрылись за фасами и терпеливо ждали окончания обстрела. Пушки откатили от бойниц — ядра залетали и туда, а казаков Семен отослал в тыл. Толку от них в позиционном бою никакого.

Стреляли лягушатники метко и вполне могли сравнять флешь с землей, но вмешались единороги Гусева. Несколько залпов, и огонь пушек стал слабеть, пока не утих вовсе. Выглянув за бруствер, я увидел в подзорную трубу: французы увозили пушки, причем, две, поваленные, остались на месте. Метко бьют подчиненные майора! Это, впрочем, не сулило передышки. Поле перед флешью заполнили солдаты в синих мундирах, и их было много.

— Не менее бригады, — оценил Спешнев, встав рядом. — Вот же бляди!

— Еще какие! — согласился я. — Ну, что, Семен? Покажем лягушатникам, где раки зимуют?

— Пушки на позиции! — закричал он вместо ответа. — Егеря — к брустверам! Первая шеренга стреляет, вторая передает ружья, третья заряжает. Без команды не стрелять, целиться с толком. Приготовились!

Я снял с плеча штуцер. Офицеру с ним не полагается, но кто ж мне запретит? Проверил порох на полке и взвел курок. Такие же щелчки пробежали вдоль фаса флеши, заглушив на миг отдаленный рокот барабанов. Французы пошли в атаку.

Развеваются знамена, бьют барабаны, офицеры шагают впереди, задавая тон наступлению. Сверкают на солнце начищенные штыки и золотое шитье. Красиво идут французы. Не случайно в моем времени Багратион, видя это, кричал: «Браво!» Но война не театр. До французов оставалось с полкилометра, когда Семен крикнул:

— Орудия — пли!

Восемь пушек: четыре во флеши и столько же снаружи дали залп. Пахнущий тухлыми яйцами пороховой дым на миг закрыл нам обзор. Но ветер снес его, и стало видно, что пушкари угодили точно. Шагавших впереди первого полка офицеров словно ветром смело. Упал и орел на палке. Там на миг возникла суета, но вот орел вновь взмыл в воздух, и полк продолжил наступление.

— Орудиям стрелять по готовности! — крикнул Семен. — Через три выстрела перейти на ближнюю картечь.

«Зыков и Кухарев сами сообразят», — подумал я, но поправлять Семена не стал. Не стоит ронять авторитет командира.

Пушки забухали вразнобой. Каждый их выстрел проделывал в наступавших колоннах брешь. Они тут же затягивались, и французы продолжали идти вперед, уже без боя барабанов — барабанщики погибли, но по-прежнему неудержимо. Казалось, никто и ничто не состоянии их остановить.

— Как бы до штыков не дошло! — выдохнул Семен, когда французы приблизились на прицельную дальность штуцеров. Подчиняясь команде, егеря с ними переместились к острому углу флеши и вскинули ружья к плечам, однако выпалить не успели. Ахнул залп единорогов. Подойдя к флеши, французы оказались в досягаемости их огня, чем Гусев и воспользовался. Тяжелая картечь русских пушек буквально смела шеренги французов, и это стало последней каплей в полной крови чаше атакующих. Они повернулись и побежали.