Львица по имени Лола (СИ) - Волкова Дарья - Страница 36

— Скажите, пожалуйста, — она выбрала самую авторитетную на вид сотрудницу из числа тех, что наблюдают за посетителями в залах. — А у вас работает Лев Аркадьевич Кузьменко?

— Кузьменко? — нахмурила дама тонкие нарисованные брови-ниточки. — Нет, не припомню.

Дама уже собиралась отвернуться, но Дина предприняла еще одну попытку

— Точно? Мы с ним договаривались о том, что я буду писать статью о вашем музее, но потеряла его телефон, представляете?

Ее невинная ложь удалась. Дама снова принялась хмурить лоб. А потом окликнула другую.

— Нина Ильинична, ты не помнишь, у нас Кузьменко работает?

Вторая сотрудница подошла к ним, качая на ходу головой.

— Нет, не помню такой фамилии.

— А вот девушка говорит, что работает, что статью с ним договаривалась писать, — указала первая дама на Дину. Девушку какое-то время изучали, хмуря такие же тонкие брови-ниточки

— А, погодите-ка! — после раздумий и разглядываний победно вскинула палец Нина Ильинична. — Лариса ж Константиновна наша — по первому мужу Кузьменко! Про нее, что ли, речь?

— Про нее, — с внезапным озарением и твердо ответила Дина. — Это я имена перепутала. Можно ее пригласить?

После недолгих совещаний Ларису Константинову согласились пригласить.

Дина невидящим взглядом смотрела в угол какого-то эпического полотна на древнегреческий, а может, и библейский сюжет — поди разбери по этой толпе в простынях, кто они. И тут ее сзади окликнули.

— Вы меня спрашивали?

Дина резко обернулась. Но потемнело у нее в глазах не от этого.

В первую минуту ей показалось, что это мама подходит к ней.

Нет, потом, когда она жадно вглядывалась в лицо женщины напротив, Дина понимала, что совсем ничего общего. Другой овал лица, другой разрез глаз, другие формы носа и губ, даже цвет волос — все иное. Но все же что-то… в посадке головы, в развороте плеч…

— Девушка, — настойчиво повторила женщина свой вопрос, — это вы меня спрашивали?

… и в интонации, в тембре голоса…

Дина выдохнула в попытке успокоиться.

— Скажите, Лев Аркадьевич Кузьменко — ваш сын?

Лицо женщины напортив сразу как-то… подобралось, стало строже, глаза — настороженными и встревоженными одновременно.

— Да, это мой сын, — голос ее звучал теперь совсем другими интонациями — сухо и обезличено. — А в чем дело?

Дина не знала, что ответить. Неожиданно кое-что оказалось правдой. Мама-искусствовед. Мама со светлыми и мудрыми глазами, в которых так тщательно прячется тревога за сына. И брат — олимпийский чемпиона тоже, наверное, настоящий. Это легко выяснить, спросив Ларису Константиновну прямо сейчас. Но сказала Дина неожиданно совершенно иное.

— Спасибо вам за экскурсию по «Каподимонте».

И тут настороженность ушла, и лицо озарила прекрасная ясная улыбка.

— Так, значит, это вы — та самая особенная девушка, ради которой Лев упросил меня нарушить должностные инструкции.

Внутри стало невыносимо больно. Где-то в желудке. Где со вчерашнего дня ничего не было.

— Наверное, — едва слышно ответила Дина. Отвернулось. Эпическое полотно с массовкой в простынях стало расплываться перед глазами.

— Милая моя, вы совсем побледнели, — Дина почувствовала, как ее руки коснулись женские пальцы. — Пойдёмте-ка, я вас кофе угощу. С печеньем. Расскажите мне о своих впечатлениях. Меня зовут Лариса Константиновна.

Дина обернулась. Вдруг, сейчас, совершенно не вовремя, в музее, на глазах у его матери, Дине захотелось, наконец, разрыдаться. Повиснуть на шее у этой женщины, так чем-то неуловимо напоминающей Дине мать, и разрыдаться. Нарушив тем самым все возможные правила поведения в музее.

— Извините, я… мне… — Дина резко освободила свой локоть и, зажав рот рукой, выбежала из зала, а потом прочь из музея.

Но до дома доехать так и не смогла. Слезы настигли ее на уединенной, спрятанной в кустах густой сирени скамейке у задней стены музея. Домой Дина приехала с опухшим лицом. Говорят, после того, как поплачешь, становится легче. Врут. Только лицо опухает.

11.4

***

— Ну, здравствуй, Лев Аркадьевич.

— Что я натворил, что сразу — Аркадьевич?

— Тебе виднее.

— Я чист и невинен как агнец.

Мать лишь хмыкнула. Помолчала.

— Турочка с мальчиками у меня.

— Здорово.

— Когда приедешь повидаться?

Ему так все равно. Так равнодушно. Так плохо. Так больно. Что…

— Через час.

— Ставлю пирог в духовку.

***

Через порог дома матери Лев шагнул с некоторой опаской. Однако там было тихо.

— Где команчи? — опасливо спросил Левка.

— Викеша пошел с ними гулять, — Лариса Константиновна взяла из его рук ветровку и убрала ее в шкаф. Лев от всей души пожелал Викентию Мирославовичу удачи.

Из-за угла коридора показалась Тура. Они какое-то время стояли и просто смотрели друг на друга — беловолосая синеглазая женщина и черноглазый темноволосый парень. Потом шагнули навстречу и обнялись. И долго стояли молча. Даже Лариса Константиновна оставила их наедине, удалившись на кухню.

Левка давно уже не удивлялся тому, как не только не распадаются, а даже, наоборот, крепнут в разлуке, при долгих расставаниях семейные узы. Держат, не отпускают, даже если видишь родного человека раз в год. Но что это же правило работает для человека, не родного тебе по крови — это все еще удивляло.

Наверное, здесь было иное родство. Но оно, несомненно, было. Эта девушка несколько лет назад вошла в их семью и встала туда, где, кажется, ей было уже приготовлено место. Левке стала сестрой, матери — дочерью, Василисе — внучкой. Совсем на них всех внешне не похожая, но абсолютно по душе родная.

Наконец, они разомкнули руки. Ту внимательно вглядывалась в его лицо. Никогда ни у кого в своей жизни Левка не видел больше глаз такого цвета. Светло-синий, электрический, рентгеновский. Прохладные женские пальцы прошлись по лицу.

— Ты похудел, — пальцы скользнули по скуле. — Осунулся, — взъерошили волосы. — Ты много работаешь и мало спишь. И плохо питаешься.

— Он отвратительно питается! — отозвалась с кухни Лариса Константиновна. — Идите пить чай и есть пирог!

Но до пирога дело не дошло. Едва Левка успел пригубить горячий ароматный жасминовый чай, как начался допрос.

— Итак?

— Итак? — Лев повторил вопрос матери. Он решительно не понимал, за что ему предстоит отвечать.

Лариса Константинова некоторое время молча смотрела на него. Тура переводила взгляд со свекрови на деверя.

— Итак, — выдохнула, словно подводя какой-то итог своим мыслям, мать, — не далее как вчера ко мне на работу приходила очаровательная девушка. Хрупкая стройная брюнетка с глазами трепетной лани. Не назвалась. Но спрашивала тебя. Потом поблагодарила за экскурсию по экспозиции «Каподимонте». А когда я ее пригласила на кофе, в слезах убежала. Ничего не хочешь мне объяснить?

Все, что тогда было смертельно ранено, он завязал в попытке хоть как-то собрать себя, замедлить, отсрочить. У него как назло два дня — без продыху работа. И ее надо делать. А теперь мать потянула за край — и все размоталось, развалилось, и снова потекла кровь и стало… дико больно.

Дина.

Дина…

Дина приходила. Проверяла. Вся его ложь выползает из всех углов и топит его.

Будь ты проклят, Лев Кузьменко.

Какой ты настоящий без масок?

Человек ли ты?

Лев отвернулся, с его губ сорвалось едва слышное шипение, которое он попытался приглушить ладонью. Мать и Ту смотрели на него одинаково встревоженно.

— Левушка… — Лариса Константиновна коснулась его руки. — Что случилось? Вы поссорились с этой очаровательной девушкой? Ничего, это бывает, это…

Это край. В своем вранье он достиг края. Еще шаг, еще хоть одно слово неправды — и он полетит вниз без шансов когда-либо выбраться. И лавина лжи погребет его под собой необратимо.

Лев достал из кармана телефон и под все более встревоженными взглядами принялся в нем рыться. Нашел и включил запись. Положил телефон перед матерью и Ту.