Львица по имени Лола (СИ) - Волкова Дарья - Страница 35

Ты скажешь мне правду, Лев. Ты скажешь мне правду, Лола. Хотя бы раз в жизни — но вы скажете мне правду. Оба.

— Лола, к тебе дама с визитом.

— На хер.

— Ну попробуй.

Левка крутанулся на табурете к двери и неверяще уставился на стоящего в дверях и ухмыляющегося Гаврю. А тот уже сторонился, пропуская гостью.

И как в замедленной съемке Левка увидел, как в гримерку входит Дина.

Где она не была уже несколько недель.

Узкие черные джинсы. Черная рубашка. Волосы, обычно распущенные, стянуты в хвост. Лицо без обрамления волос кажется каким-то голым, беззащитным. И цветы.

Белые хрупкие лилии.

Он начал медленно вставать. Дверь с негромким щелчком закрылась. Он смотрел, как к нему медленно подходит Дина. И молчал, придавленный ощущением так же медленно и неотвратимо подступающей беды.

Дина не виделась с Лолой с того самого дня, когда все случилось. И вот теперь… теперь…

Все происходило медленно. Дина медленно подняла руку. И стянула с его головы парик.

— Ну, здравствуй, Левушка.

Стены медленно поплыли у него перед глазами. То, от чего он так легкомысленно и беспечно отмахивался, случилось. Неизбежное произошло.

Он не мог ничего сказать. Молчал, словно парализованный с головы до пят каким-то мощным токсином. Дина смотрела на него, наклонив голову. Разглядывала.

— Скажи, как это было? Быть со мной? — говорит она тихо. — Смешно? Противно? Или все неважно, когда на кону большие деньги?

Лев мгновенно понимает, о чем она. Пока он стоял, парализованный, мозг, оказывается, работал. И сейчас выдал результат. Сдал Лолу Разин. И он же выдал чудовищную интерпретацию этой и так с большим трудом поддающейся логическому объяснению истории.

Тебя столкнули в выгребную яму, милок-голубок. Попробуй, выберись.

— Дина, послушай… — нет голоса, совершенно нет. Прокашлялся. — Я понимаю, что бессовестным образом опоздал с объяснениями. Но поверь мне, у меня они есть. Все совсем не так, как тебе рассказали.

— Ты мне лгал.

— Да, но…

— Ты мне лгал с самой первой минуты нашей встречи, с самого первого слова! — а вот у Дины голос есть, и он набирает гневную громкость. — Ты не сказал ни слова правды!

— Дина…

— Ты очень талантливый актер, Лев Кузьменко… — громкость уходит, а приходит горечь. — Какой ты создал великолепный образ. Даже два образа. Яркая певица Лола и прекрасный принц Лев. А какой ты настоящий? Я же не знаю, кто ты такой…

— Пожалуйста, послушай меня. Я не лгал тебе в главном. Я…

— Ты читал «Театр» Моэма?

Да откуда они все на его голову — то Пруст, то Шекспир, то Моэм?!

— Нет.

— Там был такой герой, — Дина говорит так, словно читает ему лекцию по литературе. — Сын главной героини. А она актриса, великая британская актриса. И сын ее спрашивает — дословно не помню, но за смысл ручаюсь: «Мама, когда в комнате нет никого, перед кем можно было играть какую-то роль, кого ты видишь в зеркале? Там вообще есть кто-то? Ты отражаешься в зеркала одна или видишь там пустоту? Ты существуешь, если рядом нет тех, для кого можно играть роль?». Когда я читала, мне эти слова казались ужасно претенциозными, надуманными, — Дина криво усмехнулась. — А теперь я хочу спросить тебя: «Кто отражается в зеркале, когда ты один?». Когда нет публики, перед которой надо играть Лолу. Когда рядом нет маленькой дурочки, перед которой надо изобразить влюбленного. Кто отражается в зеркале, когда сняты все маски? Какой ты без всего? Мне кажется, я не знаю этого человека. Если это вообще человек, конечно…

— Дина! — он не выдержал финала этой горестной исповеди, шагнул к ней. А она отступила. Глаза у нее сейчас абсолютно черные на бледном лице.

Под ноги ему полетели белые лилии.

— Будь ты проклят, Лев Кузьменко!

Дверь закрылась так же с тихим щелчком.

11.2

***

— Левко, ты куда пропал? Второе отделение уже должно начаться!

— Правда? — Лев разогнулся. Поправил слегка помятые от падения лилии, которые теперь стояли в вазе. — Уже иду.

— Ты чего-то странный какой-то, Левко, — Гавря обеспокоенно смотрел на него. — Ты себя нормально чувствуешь? Ел сегодня?

— Гаврик, ты мне не мама.

— Я тебе папа, — неожиданно серьезно ответил Гаврилов. — Ты на себя в зеркало посмотри.

Посмотрел. Поправил диадему, от которой по-прежнему болит голова. Мизинцем подтер чуть смазавшуюся помаду. Макияж глаз безупречен, глаза сухи.

Поправил корсет, взял со столика веер, подошел к двери.

— Я в порядке, пропусти.

Если тебе так тошно, что хочется умереть — пойди и умри на сцене, чтобы публика была довольна. Первая заповедь артиста. А слез клоуна никто не увидит.

— Меньше пафоса, малыш.

— Это не пафос, это жизнь, неужели ты не поняла?

— Давно поняла. Держись. Справимся. Должны.

***

Дина поняла, что не умеет страдать. Так, как показано в фильмах — с тоскливыми взглядами, заламыванием рук, слезами, даже истериками. Наоборот, ее охватила дикая, неуемная жажда деятельности.

Ночь, конечно, Дина провела в бессоннице. Стирала простыни, наволочки, полотенца, мыла полы, посуду. Убирала, уничтожала все следы. Выкинула все нательное белье, которого касались его руки и…

Так, об этом даже не сметь думать. У нас по плану дезинфекция квартиры. Телефон уже санирован, все удалено.

За ночь она так и не сомкнула глаз. С утра поехала в офис, села в отцово кресло. Дина знала, что оно то самое — Игорь говорил, что ничего не менял в кабинете главы «Ингер Продакшн». Сидела долго, ждала, что снизойдёт. Хоть что-то снизойдёт.

Снизошел к ней только финансовый директор, у которого самые неотложные вопросы. Потом еще подошел начальник правового сектора. Серьёзные люди. Наверное, это люди Игоря. Или нет? Финансовый директор, кажется, работает давно, может быть, еще со времен отца. Дина это все обязательно выяснит. А пока — вопросы с подписью, банками и прочим. Оби директора — и финансовый, и юридический — тщательно скрывают свое удивление, но оно все равно чувствуется.

Дина беседует с ними около двух часов. Задает дурацкие вопросы, при ответах на которые два серьёзных человека все же не могут скрыть своего удивления. Да, дяденьки, я ни черта не понимаю в этом деле. Но лучше я угроблю к черту дело своего отца, чем позволю чужим людям подойти к нему. На заданный в лоб вопрос о финансовом положении компании ей ответили осторожно. Баланс пока положительный, но прибыль по сравнению с прошлым годом упала. И если не появятся новые крупные перспективные проекты, то на следующий финансовый год стоит ждать убытков. А Игорь ей говорил, что дела идут хорошо. Что все непросто, но двигается. А тут — убытки в перспективе. Как бы Дина ни была мало осведомлена в финансовых вопросах, значение слова «убытки» было ей предельно ясно. Ладно, до конца года у нее еще есть время во всем разобраться.

Чудно все же. Раньше ее основной проблемой было сдать сессию. И вот теперь — теперь она думает над тем, что такое убытки.

После обеда Дина покидает офис. Уходя, чувствует взгляды, направленные на нее. Исподтишка, из-за угла, в спину. Ей хочется втянуть голову в плечи. Ей хочется спрятаться. Ей хочется позвонить Игорю и поехать с ним к нотариусу. Но она заставляет себя поднимать подбородок и идти. Улыбаться резиновыми губами и здороваться с незнакомыми людьми. Хватит. Ее жизнь в раковине, без знания людей, в искусственном мирке довела ее до…

… предательства. До такой боли, что темнеет в глазах. Она на мгновение зажмуривается. А потом продолжает идти. Высоко подняв голову и здороваясь с незнакомыми людьми.

Она придет сюда завтра.

Но сегодня — сегодня ей надо кое-что сделать. Важное, насущное, необходимое.

11.3

***

Дина купила билет на основную экспозицию. На выставку коллекции «Каподимонте» по-прежнему очередь. И Дина не будет туда возвращаться, это слишком больно.