Львица по имени Лола (СИ) - Волкова Дарья - Страница 37

— Вот. Смотрите.

А сам принялся за пирог. К чёрту сшитые по точным мерам концертные платья. Сладкого хочется просто смертельно.

11.5

В небольшой светлой кухне раздался голос. Левка ткнул в запись, не особо глядя, а теперь поморщился. Но продолжил есть абрикосовый пирог под «Summer time». Так прошла минута или две.

— Левушка… — мать остановила запись. Голос ее звучал нерешительно. — Это все, конечно, очаровательно, и девушка прекрасно поет, и данные сценические у нее замечательные… но это же не та девушка, которая приходила ко мне. К чему ты нам это показал?

Лев вздохнул. Он был уверен, что будет понятно и так. Словами объяснять все он просто не мог.

— Погодите-ка… — Тура взяла телефон, снова включила запись, поднесла телефон совсем близко к лицу. — Левка, это ТЫ?!

Лариса Константиновна выпустила из рук только что поднесенную к губам чашку.

Потом они дружно спасали от воды телефон, вытирали стол и пол. Точнее, это делал Лев. А обе женщины, как только им вернули спешно протертый полотенцем телефон, вцепились в него мертвой хваткой. И на кухне зазвучали одна за одной песни из репертуара Эдит Пиаф, Марлен Дитрих, Эллы Фитцджеральд, Людмилы Гурченко и бог весть кого еще. А Левка молча уминал уже третий кусок пирога.

— Вот, давно бы так…

— В платье не влезем.

— Новое сошьем. А то и вовсе, давай брючный костюм пошьем. Как у Марлен Дитрих. Мне должно быть хорошо в мужском.

— Да что ты говоришь…

— Левушка… — мама промокает полотенцем невесть откуда взявшие слезы. — Как же это талантливо… Почему ты скрывал?!

— Потому что… — медленно отвечает за него Ту. — Потому что он считал, что мы будем его осуждать. Да, Левка?

— Ну… — Лев, ни на кого не глядя, неловко подбирает пальцем крошки с тарелки, не думая, отправляет их в рот. Облизывает пальцы, а потом осекается. — Да.

— Как?! — вскакивает Лариса Константиновна. — Как этого можно стесняться?! Это же красиво, стильно. Талантливо!

— Мам, если ты не заметила, я там изображаю женщину.

— И что?! — Лариса Константиновна тянется к пачке сигарет, лежащей на подоконнике. — Турочка, я покурю, пока мальчиков нет, хорошо?

— Да, конечно, — кивает Ту.

— И я тоже покурю, — Лев встает с места.

Мать замирает с незажжённой сигаретой.

— Ты куришь?!

— Более того, я еще и выпиваю иногда, — Левка с каким-то идиотским мальчишеским удовольствием прикуривает — впервые в жизни на глазах у матери. — И еще… В общем, я давно не мальчик, мам.

— Вижу… — Лариса Константинова растеряно смотрит на огонек протянутой к ней зажигалки. Потом решительно тоже прикуривает. — Вот уж не думала, что буду курить вместе с сыном… Надеюсь, хоть ты не куришь, Турочка?

— У меня муж спортсмен, мне нельзя, — усмехается Ту. И от ее улыбки общая неловкость и напряжение — становится меньше.

— Так вот что я тебе скажу, мальчик мой… — после пары затяжек продолжает свою мысль Лариса Константиновна. — Традиции, при которой мужчина играет роль женщины — много-много лет. У Шекспира в театре «Глобус» женские роли играли мужчины.

— Это было черт знает сколько лет назад… — решился возразить Лев.

— А про театр Кабуки ты слышал?

— Нет.

— Все-таки давно пора взяться за твое образование! — решительно разгоняет Лариса Константиновна табачный дым в сторону от Ту. — Это японский театр. Там эти традиции до сих пор сохраняются. В театре все роли играют только мужчины. Более того, там эта профессия передается от отца сыну, там целые династии. Я была на их гастролях в Москве, это совершенно потрясающее, завораживающее зрелище! Никакой пошлости, дивная эстетика и пластика.

— Мам, но это же… — Левка кивнул на свой телефон. — Ни разу и далеко не Кабуки.

— Какая разница, как назвать! Главное, что это — талантливо и красиво. И этого совершенно, категорически нельзя стыдиться!

Лев перевел взгляд на Ту. Она спокойно кивнула. И Левка медленно опустился на стул. Словно во сне почувствовал, как подошла и обняла за плечи мать. Как по спине прошлись пальцы Ту. Вздохнул — и обнял обеих разом.

Какое это счастье — когда тебя понимают, принимают и обнимают любимые женщины. И какая жгучая острая боль — что не все.

11.6

***

Левка сидел и смотрел на свои руки на руле. Уже все рассмотрел — заусенец у ногтя мизинца правой руки и торчащую нитку в оплетке руля. А решиться все никак не мог. Снимать одежду в машине ему не впервой, а вот все остальное, что задумал — внове.

Уже стемнело, но еще тепло. Пора. Сколько можно сидеть. Лучше не станет.

Машину он припарковал у подъезда, до двери — шагов десять от силы. Их Лев покрыл почти бегом. Ключ от домофона у него есть, на третий этаж тоже бегом. Главное, чтобы никого не встретить. И так же быстро, не давая себе времени на раздумья, нажал на кнопку дверного звонка.

Открывшая ему дверь Дина поначалу просто смотрела на него, раскрыв рот и абсолютно ошалевшим взглядом. А потом схватила за руку и быстро втащила в квартиру.

— Идиот! — прошипела она. — Хочешь опозорить меня перед соседями?!

- Нет, — серьезно ответил Лев. — Ты сказала мне, что не знаешь, какой я без масок. Вот, — протянул ей огромный букет алых роз. — Вот он я безо всяких масок и вообще — совершенно без всего.

Кроме букета роз на Леве был лишь кеды. Вся остальная одежда осталась на заднем сиденье его машины. Он пошел ва-банк.

Состояние сильнейшего изумления не оставляло Дину. Она даже букет взяла, словно не сознавая, что делает. Лишь молча смотрела и, наверное, пыталась уложить в голове явление Льва Аркадьевича Кузьменко на пороге ее квартиры в костюме Адама. И говорить пришлось Левке. Он за этим и пришел, собственно.

— Ты выслушаешь меня?

После паузы Дина кивнула. А потом словно отмерла.

— Погоди!

Спустя несколько минут Лев сидел на Дининой кухне, облаченный в желтый махровый халат. Тот самый халат, пояс от которого сыграл такую важную роль в его жизни. Халат этот — Динин, и едва налез на Левкины плечи. Там даже что-то треснуло, когда Лев его надевал. Ну да черт с ним, тут жизнь по всем швам трещит, не до халата.

Дина поставила на стол кофейник, две чашки, села напротив. Лев смерил взглядом кофейник.

— Рассказ будет долгий.

— Ничего, я сварю еще.

И Лев начал свой рассказ. Или, скорее, исповедь. Не мелочась, не дробя. С самого детства, с матери, которой не помнил и узнал ее, лишь взрослым; с отца, который пытался его, как и старшего брата, пристроить к волейболу, но скоро поняв всю бесполезность этого дела, сосредоточил свое внимание на Стёпке; с Василисы, которой Лев, наверное, единственный в семье никогда не боялся, даже чуть-чуть, хотя и ему прилетало, бывало, под горячую руку. Рассказал про гитару, освоенную по самоучителю, про частные уроки у дяди Миши, жившего через дорогу. Дядя Миша — пенсионер и бывший директор Дворца культуры. Именно он обучил Левку нотной грамоте и привил любовь к аккордеону, а после даже подарил Левке свой инструмент — тот самый «Юпитер». А его жена, Софья Давидовна поставила Льву голос.

Лев вспоминал чету Полевиных с большой теплотой. Но именно они заронили в его душу те семена, что потом проросли, обильно политые стажировкой в ансамбле песни и пляски Черноморского флота во время срочной службы, и приправленные работой ди-джеем.

Когда в жизни Льва снова появилась мать, когда она умоляла младшего сына поехать с ней в Москву — Левка уже был готов. Готов покорять мир и брать все, что ему принадлежит по праву таланта.

А потом — прослушивания, кастинги и главный вопрос.

«Сколько?»

Наверное, он сдался сразу. Может быть, стоило быть более настойчивым. Чем-то поступиться, что-то предложить. Хотя что он мог предложить, кроме себя красивого? Слухи ходили, упорные слухи, а дыма без огня не бывает — так Левку учили. Кто-то под кого-то лег, кто-то потом куда-то попал — в ротации, в конкурс, к продюсеру. Лев даже не стал ждать, когда ему предложат или намекнут на такой вариант. Жизнь — штука разнообразная, а гордость у человека одна и на всю жизнь.