Упавшие с небес (СИ) - "Майский День" - Страница 19

— Просто тебе понадобилось театрально появиться на сцене, — огрызнулся я. — Иначе эти твари из кожи бы вылезли, стремясь испортить мой протокол. Их пометки всегда основательно чернят репутацию.

— Я не вмешивался на самом деле, лишь воспользовался удобным случаем. Тангеры — агрессивная раса, стремящаяся основательно утвердиться в мире и не окажись мирные социумы, вроде человеческого, в большинстве и превалирующей мощи, кто знает, какой порядок вещей сложился бы в обитаемом космосе.

— Ну от меня мироустройство не зависит, — ответил я, ощущая, как вновь тусклыми волнами атакует усталость.

Джон Доу задавал вопросы, на которые у меня не находилось ответов. Разговор двух идиотов грозил затянуться навечно.

Последнее слово опять зацепило, породив внутри смутную тревогу и спровоцировав очередную попытку что-то вспомнить. Боль знакомо врезала по мозгам, но я сопротивлялся, терпеливо атакуя гладкую стену забвения. Каким образом время и всё, что с ним связано, повлияло на моё позорное изгнание? Я не понимал. Куда там, даже версий не возникало при полном отсутствии информации. Человеческая наука раскопала немало тайн вселенной, но до этой так и не добралась. Теории, о которых я читал в открытом информатории выглядели скорее жалкой попыткой оправдаться, чем подлинно научной мыслью.

— От действий каждого из нас зависит очень многое! — сказал он значительно на меня глядя. — Можно не принимать этого в расчёт, но волны возмущения разойдутся по эфиру и остановить их сможет лишь тот, кто породил. Или никто.

— Это конкретный намёк или гадость общего плана? — не удержал я на привязи свой длинный язык.

— Скоро узнаешь! — ответил Джон Доу, а потом знакомо стукнул по столешнице одним пальцем.

Указательным на сей раз. Последнее, что я увидел…

Голод царапал брюхо изнутри, пробирался даже в горло, так что временами казалось, что он вылезет наружу и отправится гулять сам по себе. Я привычно сглотнул слюну, приглушая тянущее чувство вечной несытости, и открыл глаза. Монотонный гомон сообщал, что в бараке не происходит ничего необычного — так мелкие разборки. Мужики на скудном пайке, да ещё начисто лишённые женского общества становились раздражительными и сцеплялись по любому поводу. До драк обычно не доходило, наказание за нарушение порядка светило жестокое, но ворчание и пререкания служили постоянным фоном этой жизни.

Я сполз с верхних нар и отправился в ватерклозет. Воняло тут так, что дыхание автоматически задерживал ещё на входе, но справлять нужду приходилось, да и умыться хотя бы раз в день я считал полезным правилом.

Спал я в одежде, чтобы никто её за ночь не увёл, так что тело изрядно чесалось. В душевую нас пускали только раз в неделю. Поплескав в лицо холодной водой, я вернулся в барак и как раз вовремя. На работы распределяли до кормёжки, чтобы сэкономить пайки, потому я сел на лавку и принялся внимательно слушать вещание.

Мужики кучковались вдоль длинной стены, где звук получался особенно отчётливым, и злобно огрызались на тех, кто шумел в такой важный момент. Пропустить своё имя ничего не стоило, особенно, когда выкликал кто-то из хозяев, а не такой же подневольный труженик-человек. Тангеры глотали половину наших звуков, зато добавляли свои, так что угадать произнесённое иногда удавалось с трудом, а не откликнувшийся вовремя отодвигался в конец очереди.

Я, обладая острым слухом, имел небольшое преимущество перед другими, но предпочитал помалкивать о своих особенностях. Вообще редко разговаривал. Ангел, за непонятно какую провинность на неизвестный срок выброшенный в мир людей, я за прошедшие века свыкся, конечно, со своим положением, но боль иногда рвала и душу, и нервы.

Ещё недавно у меня была приличная работа и собственная комната пусть и в бараке подобном этому, зато отдельная, в которой я мог отгородиться от всех. Этой крохотной привилегии я в одночасье лишился, пришлось вернуться в общие помещения, где никто не был рад очередному конкуренту. Я не скандалил, вёл себя тихо, меня быстро перестали замечать. Вот и теперь привычно скукожился в терпеливом ожидании, готовясь перебедовать очередной мрачный период человеческой жизни. Палачи опускали меня на дно ещё старательнее тангеров, словно работали на них с той самой поры, как эта могущественная раса пришла в едва окрепшие земные колонии с войной и захватила почти полную власть в обитаемом мире.

Моё имя прозвучало в самом конце, когда истаяла последняя надежда на удачу, и я тут же бросился вон, не слушая ползущего следом завистливого ворчания. Догнав в длинном коридоре скудную шеренгу отобранных, я пристроился в хвосте.

На приличную работу рассчитывать теперь не приходилось. Палачи в тот раз избили меня особенно качественно, я не смог выйти на смену и получил фиолетовую метку в список провинностей и без того не слишком короткий. Хозяева предпочитали послушных и безропотных рабочих, своеволие относили к разряду серьёзных прегрешений.

На этой планете большинство крепких мужчин забирали на биозаводы. Тамошние автоматические линии оставляли желать лучшего и всё время приходилось делать что-то вручную, так что сильные люди требовались постоянно. Я выглядел скорее тощим, чем крепким, да и полного роста не добрал, потому вряд ли мог рассчитывать на заветную вакансию. Впрочем, жили там недолго и тяжело, не спасали от грустных последствий приличная жратва и возможность еженедельного посещения борделя.

Когда до меня дошла очередь, чиновник из людей выглядел уже утомлённым и пресыщенным, глянув на мою почтительно ссутуленную фигуру он поманил пальцем. Я с готовностью склонился, и к моему ошейнику прилип квадратный кусок пластика — рабочая карточка.

— Поезжай вместе с другими, добросят тебя до развилки, а там до космопорта сам доберёшься. Опоздаешь — больше на работу можешь не рассчитывать.

Он толкнул по столешнице серый листок, и я моментально подхватил едва не улетевшую на пол бумажку. Поклонился на всякий случай и бросился за уходившими в сторону стоянки аэробусов мужиками. Направление прочитал уже на ходу. Полагал, что пошлют обслуживать площадку, но нет, на один из тангерских кораблей требовался персонал без особого образования. Ничего конкретного бумага не сообщала, и я бросил об этом думать, прикидывая, насколько тяжко мне придётся среди хозяев, да ещё скорее всего посаженному на цепь. Тангеры не отличались патологической подозрительностью, но любили показать, кто в обитаемом мире главный.

Опыт тесного общения с ними у меня имелся и стоил бы изрядного количества шрамов, не заживай на мне всё без последствий.

Зону вокруг посадочного поля я успел изучить достаточно хорошо, кроме того обладал отличным чувством пространства и спрыгнул на грунт в самом подходящем месте. Денег у меня не было никаких, потому и воспользоваться иным транспортом я не мог, пустился бегом. С тыльной стороны бесконечных портовых складов имелся редко используемый проезд, вот по нему я и устремился к цели, радуясь собственной неутомимости, хотя крайне редко после эпохи завоевания получал удовольствие от личного бессмертия.

Я не отвлекался и не смотрел по сторонам, отчаянно пытаясь догнать утекающее из пальцев время. Его совсем немного отпустил мне мешкотный чиновник. Те, кто ухитрялся выслужиться перед хозяевами, отгораживались от соплеменников прочной стеной и старались демонстрировать презрение всеми доступными средствами. Тангеры подхалимов тоже не уважали, но охотно поощряли их усердие.

Длинная дорога никак не заканчивалась и всё, что мне оставалось, так это верить в последние лохмотья удачи. Корабль, куда следовало явиться на службу, мог стоять рядом и на дальнем конце поля. От каких незначительных вещей зависела иногда жизнь и судьба хоть человека, хоть ангела.

Я не знал, за какие вину получил столь суровую кару, но иногда думал, что судьи вовсе лишились рассудка и чувства меры, когда так жестоко расправлялись с небожителем. Спросить с них за свои несчастья я мечтал поначалу едва не каждый день, но за века злоба и жажда мести потускнели и утратили первоначальный блеск. Иногда я вообще переставал верить, что меня выпустят из человеческого ада и разрешат вернуться в рай, откуда так жестоко изгнали.