Не гореть! (СИ) - Светлая et Jk - Страница 33

— Два диверсанта, — расхохотался Глеб, и Кроха на его руках возмущенно заверещала. Он легко подбросил ее и возмущение превратилось в смех. — Ну так чего, Дэн? Что там у тебя со сменами и бабами в пятницу?

— Привозите, — сдался Басаргин. — Все равно не слезете.

— Слава яйцам! — Глеб закашлялся и пояснил: — В смысле — спасибо, друг!

Из Стретовки Басаргин выбрался только далеко после обеда, забивая эфир всем, чем было возможно. Племянницей, чисткой мангала, чтением старых журналов на диване. В одном обнаружилась увлекательная статья о перевыполнении плана тушения пожаров какой-то из столичных частей.

А всю дорогу домой, словно мелодией из шарманки, крутилось единственное: еще сутки.

От встречи с Олей его отделяли лишь сутки.

И в самой буйной своей фантазии Денис не мог представить, что начнется все с Каланчи. Но, как в плохом кино, в котором фигурирует любовный треугольник, разборка между двумя самцами относительно самки — неизбежна. Даже если самке оба они нафиг не сдались.

Каланча поймал его в раздевалке в самом начале смены, где они по стечению обстоятельств оказались первыми и только вдвоем. Он даже выдохнуть после дороги толком не успел, как Жора захлопнул перед его носом его же ящик и вдохновенно выдал:

— Вообще, лейтенант, ты молодец! Нормально все рассчитал!

— И тебе здравствуй, Жора, — удивленно отозвался Денис и распахнул дверцу обратно. — Не с той ноги встал?

— Ты какого хрена Надёжкину клеишь, а?

— С березы рухнул?

— Нефиг придуриваться! Мужики видали, как ты ее в прошлый раз забирал. И она тебя ждала!

— Забирал, — медленно проговорил Денис. — Дальше что?

Жорик аж рот раскрыл. Но, кажется, понятие о том, что именно «дальше», натыкалось на неумолимую стену полного отсутствия воображения и способности мало-мальски развивать собственные мысли. Потому он набычился и прорычал:

— А ты думаешь, мало? Ты ее глазами жрешь так, что по роже врезать охота. Я тебе как другу все рассказал. Ты ж знал, что Надёжкина — моя. А сам лезешь!

— Жо-ра! Она не кобыла, чтобы быть чьей-то.

— Я с ней который месяц толкусь! Это ты мне на Новый год помешал. А сам тем временем… И давно вы… Давно?

— А если давно?

— Черт! — рыкнул Каланча и всадил кулаком по ближайшему ящику. Не в морду начальника отделения — и ладно. От злости он покраснел и посверкивал своими обыкновенно добрыми собачьими глазами.

— Уймись, Каланча. В другом огороде поищи.

— Это ты меня сейчас посылаешь?

— Это я тебе сейчас советую, — устало проговорил Дэн.

— А то что?

— Потом и узнаешь…

— Я, Денис Викторович, не так нашу дружбу понимал. Из всех баб — ее! Машка на тебя сколько вешалась, а ты — именно мою.

— Иди ты… — выругался Басаргин. — И к Ольке не лезь.

— А посмотрим! — мрачно предостерег Жорик. — Этот… как его… когда палку швыряют, а она возвращается… короче, долбанет и тебя!

— Кто кого долбанет? — вклинился в их тесный междусобойчик бас Гены Колтового.

— Жорик рассуждает о гипотетическом, — усмехнулся Басаргин. — А потому значения не имеет.

В ответ Жора скрежетнул зубами, но, не найдясь, что ответить, развернулся и очертя голову рванул из раздевалки, столкнувшись на входе с Олей, вошедшей в помещение. Зыркнул и на нее так, что она вжалась в стену. Выглядела уставшей и особенно хрупкой в большом теплом свитере и неизменных джинсах. Бледная, с видными сейчас тоненькими венками на лбу. Волосы заправлены за уши. Пальцы до побелевших костяшек вцепились в сумку. А когда она подняла глаза и столкнулась взглядом с Денисом, смогла только выдохнуть:

— Доброе утро.

— Привет, студент! — жизнерадостно отозвался Гена.

— А главное в жизни студента — что? — напустив на себя вид, полный жизнерадостности, которой совсем не испытывал, поинтересовался Дэн.

Оля растерянно глянула на него и сглотнула. Потом натянула на губы улыбку.

— Выдержка и упорство? — спросила она. И явно пыталась подыграть, но выходило у нее скверно.

— Двоечница! Главное — это конспекты, Ёжкина-Матрёшкина. Поэтому сегодня пишешь, в следующий раз — сдаешь. Задание понятно?

— Ты мне предлагаешь весь день в классе провести?

— Я не предлагаю. Я ставлю задачу, — жестко проговорил Басаргин и захлопнул дверцу шкафчика.

— Экзаменовать будешь лично?

— Да! — отрезал Дэн. — Гена пошли.

Они выкатились в коридор, оставив Надёжкину в гордом одиночестве, и Басаргин рванул в сторону морга. Колтовой не без некоторого усилия шел в ногу с ним. А потом, когда они оказались достаточно далеко от раздевалки и так, что их никто не мог услышать, вдруг выдал:

— Пожарных вызывать? От вас искры летят уже.

— Тебе бы книжки писать. Воображение богатое.

— Как скажешь, командир, — хмыкнул Генка и, увидав впереди Грищенко, отошел от Дениса.

Но никому из них не довелось заняться запланированным. Прозвучавший сигнал тревоги завертел всех и каждого в виток новой смены. Вызовы, учеба, отработка оперативных карточек.

Оля успешно умудрялась не попадаться Басаргину на глаза, в то время как он не менее успешно гонял отделение. Когда под вечер принялись за уборку, его посетила очередная блестящая мысль о том, что в следующую смену можно занять Надёжкину маркировкой. С ее художественными талантами ей будет, где развернуться. Расписать под хохлому все, что под руку подвернется — Олина тема.

Впрочем, и в дальнейшем покоя от ее художеств не было.

Перед отбоем все разбрелись кто куда.

Каланча демонстративно ушел спать. Оля на радары по-прежнему не попадала. Басаргин завис в морге, не находя себе занятия. Делал вид, что смотрит телевизор. Со стеллажа на него невозмутимо взирал Савелий. Но Денису казалось, что тот буравит его своими стеклянными глазищами.

В очередной раз бросив взгляд на фарфорового мучителя, он к огромному удивлению заметил, что глаза Савелия отливают… зеленым?

Ну точно зеленым!

Зеленому отразиться тут неоткуда, значит, и правда.

Сердце где-то внутри ухнуло о ребра с глухим отзвуком и тупой болью. Предчувствие, покалывающее поясницу, захватило в момент.

Подхватившись со старого потертого кресла, Басаргин схватил куклу и теперь сам изучал игрушку, будто впервые увидел.

Впрочем, так — впервые. Столько лет здесь, а он впервые. Даже в самый первый день, когда фарфоровый пожарный попал к нему в руки, Денис не разглядывал его, скорее думая о том, как безболезненно расставить все точки.

Но вот сейчас — именно сейчас — пришло осознание.

Присмотреться внимательнее — и только слепой не заметит сходства с ним самим.

Копия. Кукольная копия, пусть и чуток фриковатая.

Оторвавшись от пристального изучения Савелия, Дэн бросил быстрый взгляд на остальных. К счастью, все были заняты своими делами, и Басаргин быстро вернул игрушку на ее законное место.

Нечаянное открытие дало новое русло его мыслям, отчаянно заметавшимся между моралью и чувствами. И замиравшими между недоуменным «Как я мог не заметить!» и уверенным «Ей было восемнадцать!».

Ей ведь правда было восемнадцать. Правда!

Куда ему до нее.

Спалось скверно. С эмоциями справляться разучился.

Единичный вызов под утро скорее взбодрил, чем отвлек. Работали вместе с полицией. Пожарным там делать было нечего. Мужики расползлись досыпать. Басаргин торчал во дворе, вдыхая неожиданно ставший весенним воздух. И не придумал ничего лучшего, чем спустя пару часов, в уже подернувшихся рассветом сумерках торчать под входом на станцию метро, выглядывая Олю.

Она топала, сосредоточенно уставившись под ноги, где подтаявший снег смешался с грязью. На узких плечах — пухлый, как апельсинка, оранжевый рюкзак, контрастирующий с ее одеждой в темных тонах. Только шнурки на ботинках такие же апельсиновые. Без шапки — видимо, ей тоже весной запахло. Тонкие ладошки не были упакованы в перчатки. А она сама странно напоминала это невнятное межсезонье. Такая же потерянная.

Почему-то вспомнилось про пьедесталы. Глупость какая.