Не гореть! (СИ) - Светлая et Jk - Страница 32

Глеб скользнул насмешливым взглядом по Басаргину и протер пепельницу краем рубашки. Разумеется, она не засияла, но хоть пыль стер. И серебро стало больше походить на серебро.

— Почистить бы, — пробормотал он и широко улыбнулся. — А я, как назло, курить бросил, — снова глянул на Дэна и неожиданно подкинул «приз» тому в руки: — Дарю!

Поймав пепельницу, Денис повертел ее в руке.

— А мне… — начал он, но не закончил. Эта вещица в его пальцах словно перекочевала из Олиного мира, и Дэн пытался понять, как так получилось. Он все еще не желал мириться с тем, что она говорила, и чувствовал, как отчаянно бьет по ребрам искаженная реальность.

Если бы можно было проснуться!

Отставив пепельницу на окно, Денис вернулся к уборке. Теперь таскали коробки вниз, забивали багажники обеих машин, задние сиденья. Не страшно, когда вывозишь чужую жизнь. Страшно, когда оказываешься со своей не в ладах. Что, черт возьми, случилось? Что, черт возьми, в ее голове!

Здесь, сейчас не давало скиснуть дражайшее семейство.

Хорошо, когда оно есть. И без пьедесталов — некстати вспоминалось ему. В конце концов, у них никто не гонялся за трофеями, даже Ксюха-карьеристка.

Вечером, когда проснулась Кроха и огласила своим возмущенным ревом, кажется, все пространство у озера с пирсом, они, предварительно вывезя по максимуму хлам, сидели с Парамоновым на кухне и дули пиво, периодически бегая во двор, следить за жарящимися шашлыками по очереди. А маленькая серебряная пепельница перекочевала вниз и теперь стояла у них на столе. Вместе с ней вниз съехала керосиновая лампа, которую Глеб удовлетворенно водрузил на шкафчике, и большой оловянный чайник.

— Вообще-то оно все дедово, — неспешно рассказывал он, служа только фоном тому, что сейчас происходило внутри Дениса. — Вот пепельничку — он тоже из армии приволок. Там гравировка есть. Второе место. Чайник — я даже не помню откуда. Наверное, еще прадеда видел. А вот тот аккордеон, который вывезли… ты знаешь, его отец на блошином рынке купил. В жизни никто в семье не играл, а тут стрельнуло — вещь! В итоге кто-то из гостей на батином юбилее его и ухайдокал.

Дэн непривычно молчал, иногда кивал, не всегда слыша, о чем говорит Парамонов. И посреди очередного увлекательного рассказа из прошлого очередного деда или прадеда, Денис буквально сорвался с места.

— Мясо гляну, — бросил он и вышел во двор.

Прислонившись к стволу старой, раскидистой липы, под которой был установлен мангал, Басаргин смотрел на искры, весело мерцающие в темноте, и вертел в руках телефон. Не знал, что правильно — позвонить или забить. Забить — не получалось. Забыть — не получалось! Он хотел помнить. И если услышать ее голос, то можно представить, что она рядом.

Дэн достал трубку, нашел номер ее телефона, нажал вызов. И закрыв глаза, слушал разрывающую тишину гудки.

Они раскраивали вечер и не оставляли надежд на то, что могло бы сбыться, случись все по-другому прошлой ночью. Ответь она иначе. Останься он рядом.

Теперь же даже если попытаться — она не берет трубку. Не берет. Не хочет.

Ровно до той секунды, когда он готов сбросить вызов.

И только тогда звучит ее неуверенный голос коротким словом:

— Привет.

— Привет, — проговорил Денис, не открывая глаз. — Отвлекаю?

— Нет… Ты… Все в порядке?

Все зависит от того, что считать порядком. Еще вчера он был уверен, что знает. До тех самых пор, пока все не перевернулось с ног на голову. Или это только он чувствует себя перевернутым. Вывернутым? А на самом деле, ему все померещилось. Глаза, смотревшие на него. Губы, целующие его. Руки, его обнимающие. Не отпускающие. Но он точно чувствовал, помнил. Придумал? Сам? И ничего этого не было. Как поверить, если он чувствует, помнит.

Сейчас, под старой липой, слыша ее негромкий голос — Олю помнит, каждый ее напряженный мускул, каждое движение, каждый вздох.

— Да, — ответил Дэн после долгой паузы. — А ты как?

Теперь молчала она. Молчала так же бесконечно, как длились гудки в телефонной трубке. И если бы не потрескивало ее дыхание, то можно было бы подумать, что и нет никого в этой тишине. Но и оно прервалось, забиваемое сдавленным звуком ее сожаления:

— Нормально. Я хотела тебя набрать, смелости не хватило.

— Да?

— Извиниться. Я… не знаю, как объяснить свое поведение. Я пьяная была и мне ужасно стыдно. Я неуправляемая… я говорила раньше.

И-ди-от!

Чего ждал? Что позовет?

И снова в тишине медленно отсчитывались минуты.

— Да нет, это ты меня прости, — голос Дениса звучал ровно и спокойно. — Я, в отличие от тебя, был трезвый. Надо было понять…

— Перестань… пожалуйста, — а ее голос, не дающий ему договорить, перебивающий, напротив сорвался. — Если бы можно было откатить, и будто ничего не случилось!

— Если для тебя важно — забудь. Ничего не случилось.

— А для тебя? Для тебя важно?

— Я не откажусь ни от одного слова, которые сказал вчера, — ни секунды не медля, выпалил Денис. — Но я совсем не хотел тебя обидеть. Прости, правда…

— Было бы лучше, если бы отказался. А так что мне с этим делать прикажешь?

— Забудь.

— Денис…

— Что?

— Нет… ничего… я спать.

— Спокойной ночи, Оль.

— Спокойной, Дэн.

Можно попробовать спокойно сунуть голову в мангал.

Усмехнувшись, Басаргин отлепился от дерева. Залил угли, выложил шашлык в миску и торжественно водрузил ее посреди стола в кухне через несколько минут. Ужинали как всегда шумно и разбрелись спать за полночь. Это и стало некоторым спасением. Денис провалился в сон — крепкий, без сновидений, мыслей, терзаний. Словно выключил себя хотя бы на несколько часов.

Когда утром он ввалился в кухню, то обнаружил Ксению, сидящую в гордом одиночестве. Перед ней стояла чашка с кофе. Поздоровавшись и налив кофе и себе, Дэн приземлился рядом. Следом выполз и Парамонов с Крохой на руках. Ее головка с темными кудрявыми завитушками не желала лежать в его крупной ладони, она так и норовила вывернуться, чтобы посмотреть по сторонам своими «басаргинскими» глазищами.

— Это вместо доброго утра дяде Дине, — хохотнул Глеб, когда мелочь дернулась к Денису.

— И вам не хворать, — полусонно отозвался дядя Диня.

— Есть предложение, от которого невозможно отказаться. В смысле, все равно нагрузим, — решил брать быка за рога Парамонов, пока Басаргин был разомлевшим от горячего кофе и не до конца проснувшимся.

— Я заметил, что на чердаке еще куча хлама осталась, — кивнул Дэн.

— Тому хламу применение найдется. Лучше скажи, как ты смотришь на то, чтобы помочь особо страждущим молодым родителям провести вдвоем один вечер не дома? «Не» — ключевое.

В этом месте Денис неожиданно проснулся, почуяв подвох.

— И почему мне кажется, что сейчас меня облапошат?

— Дэн, скажи честно, ты Парамошу — любишь? Я сейчас не о себе, — и Глеб довольно кивнул на Кроху, норовящую дотянуться до дядьки обеими ручками.

— А бабе Рите подкинуть — не вариант? — рассмеялся Денис, сунув мелкой палец, в который та радостно вцепилась. — Что я с ней делать буду, родители? Где я, а где младенцы!

— Ты Маргариту Николаевну лучше моего знаешь, это опасно для психики и ребенка, и бабушки. Всего на пару-тройку часов, Дэн. В пятницу. Мы с Ксёнычем билеты в театр Франко взяли.

— Вам театра в жизни не хватает?

— Культурная программа! Не, если у тебя планы, то будем искать варианты, да, Ксень?

— У него только один план — караул, — отозвалась она. — Поэтому ты не с того начал.

— Чегойта? — поинтересовался Дэн.

— Тогойта! — парировала сестра. — От Насти ты ушел стретовскими огородами. И да, про Олю мне мама тоже рассказывала. Но ведь не вариант, да?

— Ксюха, блин!

— Сам такой, — Ксения показала ему язык.

— Брек, Басаргины! — вклинился Парамонов. — Еще подеритесь тут. Кстати, а вы дрались в детстве?

— Конечно! — сказала Ксюха и кивнула головой на брата. — Он — за меня.

— Она поддерживала артобстрелом, — рассмеялся Денис.