Тайна трех подруг - Королева Лариса Анатольевна - Страница 35

Рината осталась жить. Но она никогда не упрекала себя в том, что выжила в ущерб брату. Ведь она всегда позволяла себе проглотить кусок только после того, как Павлик отказывался от еды. Другое дело, что он не насыщался, а просто не мог есть, но девочке семи с половиной лет не дано было этого понять. Рината корила себя лишь за то, что не позвала вовремя на помощь людей, не забила во все колокола, а позволила брату дойти до той грани болезни и истощения, после которой уже не живут. Она не почувствовала реальной угрозы, как это было при пожаре, потому что не знала тогда, что смерть порой крадется незаметно.

Эльмиру лишили родительских прав, и последующие десять лет своей жизни Рината провела в детском доме. Она никогда больше не встречалась ни с матерью, ни с отцом и очень жалела обоих. Но особенно — Павлика, в детском подсознании навечно отпечаталось, что главным был все-таки он, а вовсе не она.

В больнице маленькую Ринату подлечили и подкормили. Она порозовела и осмелела, а свою тоску по брату и необходимость беспрестанно о ком-то заботиться, реализовывала на маленьких пациентах отделения. Едва девочка окрепла, как стала опекать не только малышей, но и лежащих с некоторыми из них мам. Оказывала посильные мелкие услуги и все пыталась поделиться своим обедом. А когда к ней пришла бабушка и принесла конфет и печенья, раздала детям почти все содержимое кулька.

Почему так случилось, что родная бабушка не вмешалась в ситуацию, при которой гибли ее внуки? Это долгая история, и в сути некоторых вещей Рината разобралась лишь повзрослев. Мария происходила из зажиточной латышской семьи. Ее родители были репрессированы и высланы из Риги в Магадан вместе со взрослой уже дочерью и ее двухлетним сыном Инваром, отец которого погиб.

Во второй раз Мария вышла замуж в тот год, когда сын вернулся из армии. Муж занимал руководящую должность, был старше жены на десять лет и вызывал в ней благоговейный страх. После ухода матери Инвару осталась та самая комната в бараке, которая сгорела во время пожара. Мария надеялась, что сын женится на присмотренной ею девушке, тоже латышке. Но он разбил ее сердце, связавшись с Абубикеровой Эльмирой, которая была старше его на целых восемь лет и в свои двадцать девять обладала весьма неприглядной репутацией. Неразборчивая в связях разбитная девица работала в третьеразрядной гостинице для моряков и носила кличку «Этажерка», поскольку убирала на этажах, попутно оказывая не бесплатные услуги постояльцам. Мария навела справки о будущей невестке и пришла в ужас, узнав ко всему прочему, что отец Эльмиры был татарин.

— Как ты можешь жить с проституткой? — в отчаянии увещевала она Инвара. — А если она родит ребенка? Тогда и вовсе не отвяжешься. Эта рыжая никому до тебя не была нужна. Ну почему именно мой сын должен жениться на шлюшке, которой все только пользовались! Подумай хотя бы о чистоте нашей крови, которую ты хочешь замутить, связавшись с девицей непонятного происхождения! Ты же носишь благородную фамилию.

Но сын ответил всего лишь:

— На свою фамилию посмотри.

Марии было нечего возразить, кроме того, что ее нынешняя фамилия уже не имеет никакого значения: выйдя замуж, она стала Кишкиной. И муж ее убеждал:

— Не лезь, Мария, к молодым, не лезь! Только врагом парню станешь.

А Инвар с Эльмирой вскоре подали заявление в ЗАГС. Некоторое время Мария еще лелеяла надежду на то, что этот скоропалительный брак распадется: невестка долгое время не могла забеременеть, а сын очень хотел ребенка. Но на четвертом году брака Эльмира родила дочь. Пытаясь угодить матери и примирить ее с невесткой, Инвар велел жене назвать девочку Ренатой. Он знал, что это имя всегда нравилось матери. Но Эльмира, отправившаяся в ЗАГС оформлять документы, записала дочь как Ринату и говорила потом, что это в честь ее брата, которого звали Ринат. Так благодаря замене буквы «е» на «и» новорожденная получила европейско-татарское имя, странно звучащее даже в этом северном городе, который в общем-то привык к самым разнообразным фамилиям, именам и кличкам.

Когда родился Павлик, Мария поняла, что ее сыну уже не выпутаться из «татарских сетей». Она почти смирилась с таким положением и только сильно переживала из-за того, что «молодые» пьют. Мать почти не приезжала в гости к сыну, а он, ненавидя отчима, тоже к ним не наведывался. Когда Инвар стал убийцей, в пьяной драке лишив жизни двух собутыльников, муж запретил Марии и вовсе упоминать его имя в их доме.

Несколько раз бабушка тайком выбиралась к внукам. Но однажды подвыпившая Эльмира спустила ее с лестницы, молотя свекровь веником и крича, что «старая фашистка» сама виновата в том, что произошло с Инваром, и теперь никто не нуждается в ее подачках. Купленные на заначенные от мужа деньги конфеты летели вниз по лестнице, сверкая разноцветными фантиками.

Кишкин заставлял Марию экономить на каждой мелочи. Он жил мечтой скопить капитал, перебраться к своей матери в Геленджик и построить на ее участке дом.

— Будем с тобой на старости лет жить, как пушкинские старик и старуха, у самого синего, в смысле, Черного, моря. Пить виноградное вино и сдавать комнаты отдыхающим. Чем моя жена — не владычица морская?

Но Марию такая перспектива не прельщала. Ее влекло не южное море, а северное. Она с удовольствием слетала бы в Ригу и прошлась по родным улочкам, с которых сталинский режим выкинул ее семью, лишив родины и положения в обществе. Но Кишкин ни разу не позволил ей навестить город юности, считая такое «роскошество» непозволительной тратой.

Марии очень хотелось, чтобы внучка знала латышский язык, и при каждой редкой встрече она старалась выучить девочку хотя бы нескольким словам. Рината легко запоминала диковинные фразы, но к следующему бабушкиному визиту напрочь забывала их, и четко знала только первый куплет детской латышской песенки, которую любила напевать, вызывая удивление окружающих.

Пока Рината жила в детском доме, бабушка изредка навещала ее. О том, чтобы забрать в однокомнатную квартиру мужа «дочь алкоголички и убийцы», не могло быть и речи. Кишкин сказал: «Только через мой труп», и Мария впервые подумала: «Чтоб ты сдох поскорее, старый скряга!» Она не понимала, как сам он в свое время мог бросить жену и родную дочь, шагнув однажды за порог и навсегда отказавшись поддерживать с ними связь.

Изредка, когда Кишкин уезжал в командировки, бабушка забирала Ринату на несколько дней к себе, и однажды он вернулся гораздо раньше, чем они ожидали. Девочка, увидев на пороге громоздкого незнакомого мужчину и догадавшись, кто это, сильно перепугалась, но не за себя, а за бабушку. Она подумала, что Кишкин теперь немедленно выгонит Марию из дома. Гордая латышка, вскинув голову, уже приготовилась к скандалу, но Кишкин поставил на пол в прихожей свой портфель и сказал жене:

— Поесть в доме найдется? Корми тогда. — И обратился к Ринате: — Не трясись, я, чай, не зверь… Ишь, белянка какая выросла. На отца своего похожа, не на мать.

На мать был похож Павлик. У Ринаты навсегда осталось в памяти ладоней ощущение теплоты от прикосновения к его мягким рыжеватым волосам. Оно не стерлось от тысячи поглаживаний других голов, ибо в детском доме сирота при живых родителях стремилась приласкать каждого ребенка, и ей позволяли это даже отъявленные дикари и буки, шарахавшиеся от каждого чужого прикосновения. А чужими для этих подкидышей были все.

Рината стала скорее воспитательницей, чем воспитанницей. Она приставала с вопросами к старшим и возилась с малышней. Проникала повсюду, где могло пригодиться ее содействие, и норовила помочь каждому, кто нуждался в поддержке. Училась не блестяще, но стабильно, участвовала во всех мероприятиях и считалась беспроблемным ребенком, но Ната почему-то всегда говорила ей: «Голова твоя бедовая!» — и тяжко вздыхала при этом.

В то время, пока будущие выпускники готовились кто к армии, кто к поступлению в профессионально-технические училища, Рината собиралась уехать в Сочи. Почему именно в Сочи? Потому что море там теплое и в нем можно купаться целых шесть месяцев в году из двенадцати. Она выбрала для себя этот город по телевизору.