Тайна трех подруг - Королева Лариса Анатольевна - Страница 21

Евгения собиралась вежливо отказать незнакомке, но не успела и рта раскрыть, как Светка выпалила: «Конечно, нам не трудно, у нас вообще нет багажа». И напрасно бдительная студентка суровым взглядом указывала беспечной школьнице на висящий прямо у них над головами плакат, предупреждающий о недопустимости перевозки чужого груза — доброхотная сестренка уже подтянула одну из чужих дорожных сумок, обернутую плотной бежевой бумагой, к своим ногам.

К тому моменту, когда подошла их очередь, Светка уже общалась со своей новой знакомой, назвавшейся Ириной, так же легко и непринужденно, как с одноклассницей или соседкой. Навязанная им попутчицей сумка потянула на двадцать с лишним килограммов. Но поскольку рюкзачки Смирновых, отнесенные к ручной клади, весили только восемь, усатый грузчик молча выдал им бирку, и чужая сумка уехала по эскалаторной ленте в отделение для багажа.

Женька хмурилась, всем своим видом выражала неудовольствие и, как только они отошли в сторону, принялась отчитывать сестру за необдуманный поступок.

— Да что такого я сделала? — недоумевала та. — Ну, помогли человеку, не переплатит девчонка лишние деньги за багаж. Тебе жалко, что ли?

— Ты действительно не понимаешь или придуриваешься?! Да может, у нее там бомба лежит!

— Зачем, интересно, она туда ее положила, если летит этим же рейсом? Чтобы взорваться вместе со всеми? Ведь слинять Ирина не может: если пассажир зарегистрировался и не объявился на борту, начнутся разборки, — резонно отвечала Светлана.

— Да, начнутся. Ее багаж с рейса снимут, а эта сумка с нами полетит!.. Ты вообще уверена в том, что она зарегистрировалась?

— Конечно. И остальные свои баулы сдала. Слушай, ладно тебе паниковать. В последнее время ты стала такой подозрительной.

— Станешь с вами, — проворчала Женя.

Она не успокоилась до тех пор, пока не увидела Ирину поднимающейся по трапу. Та прошла в первый салон, сестры летели во втором. Самолет был полупустым, и девушки расположились поудобнее в отсутствие соседей. Светка надолго прилипла носом к стеклу иллюминатора и, лишь когда под крылом стало не на что смотреть, кроме бесконечной плотно-белой гряды облаков, извлекла из своего рюкзачка паспорт матери и уставилась на вклеенную в него фотографию. Потом протянула его сестре:

— Я даже не предполагала, что так похожа на мать. Смотри, на этом снимке ей семнадцать лет. Глаза, нос, губы, волосы — ну вылитая я, только у мамы здесь нет челки…

— Люди с годами меняются, — возразила Евгения, перевернув страницу. — Вот эта фотография, по-видимому, была сделана, когда маме уже исполнилось двадцать пять. Здесь она уже взрослая, немного пополнела, черты лица стали более яркими… И ваше сходство уже не столь очевидно.

— Конечно, на первом снимке она еще цыпленок совсем, как я сейчас, и ноль косметики, а на втором — умело подкрашенная мать двоих детей. Но все равно у нас с ней больше общего, а ты похожа на отца!

— Мне как-то, знаешь, все равно. — Женя заметила стюардессу, настойчиво протягивающую им два подноса с холодным завтраком, и мигом опустила крышку своею столика, а Света сначала бережно уложила паспорт обратно в рюкзачок.

Во время промежуточной посадки в Иркутске путешественницы успели лишь купить себе кока-колы, журнал мод и пакетик кедровых орешков, как уже снова надо было идти на посадку. На этот раз у них появилась соседка по креслу с истерично орущим и судорожно корчащимся младенцем, который будто пытался выпрыгнуть из собственных ползунков, а то и вовсе из самолета. Впрочем, вскоре малыш стих и заснул, чмокая пустышкой. А Светлана сменила свои непомерные восторги видами Байкала, вдоль которого они некоторое время летели, на всеобъемлющую поглощенность модами осенне-зимнего сезона, и остаток авиапути прошел относительно спокойно. Чего нельзя было сказать о времени, проведенном в магаданском аэропорту сразу по прибытии.

Смирновы вышли в числе первых и стали у турникета в ожидании попутчицы, навязавшей им свой багаж. Пассажиры проходили один за другим, устремляясь в объятия встречающих или, не обнаружив таковых, — к выходу на улицу. Людской поток постепенно редел и наконец совсем иссяк, но Ирина так и не появилась. Решив, что они ее проглядели, сестры прошли в зал выдачи багажа, надеясь встретиться с девушкой там. Но Ирины не было и в числе пассажиров, выхватывающих с движущейся ленты конвейера свои чемоданы, коробки и портфели. Евгения забрала вверенную им в Екатеринбурге сумку и, с трудом оттащив ее в сторону, спросила:

— Ну и что мы теперь будем делать с этим добром? Куда она подевалась, твоя новоиспеченная подружка?

— Не знаю, ведь и багажа лишнего нет, весь разобрали. Где же ее остальные вещи? Выходит, она осталась в Иркутске?

— Это у тебя надо спросить, вы так мило щебетали. Ты вообще ее в Иркутске видела?

— Видела, — уверенно ответила Света, — мелькала пару раз ее полосатая маечка. А вот была ли она в отстойнике, уже не помню. Как-то выпала из поля зрения… Но в любом случае с сумкой надо что-то делать. Не бросать же ее посреди аэропорта.

— А по мне, хоть бы и бросить. Чем мы ей обязаны, этой Ирине? Мы честно провезли ее вещи, а если она испарилась, то кто ей виноват? Но лучше всего сдать эту подозрительную сумочку в милицию.

— Ага, с ними только свяжись! Сейчас начнется: чего да как, затаскают. Давай сначала заглянем, что там внутри.

— Труп там внутри расчлененный! — вспылила Евгения. — И будешь объяснять потом, что доставила его в Магадан по доброте душевной, чтобы похоронить на родине — в вечной мерзлоте!

— Это же ты предлагала обратиться в милицию, а не я! А вечная мерзлота — это не здесь, а на Чукотке. Знаешь что, давай-ка сдадим пока это добро в камеру хранения. Объявится Ирина, вручим ей квитанцию, пусть сама получает.

— Как она нас, интересно, разыщет?

— Это ее проблемы. В любом случае, не потащим же мы этот груз в гостиницу. Я вообще не хочу больше иметь ничего общего с этим делом.

— Раньше надо было думать, — снова укорила Евгения и поволокла сумку к камере хранения.

Аэропорт оказался расположенным довольно далеко от города. Смирновы больше часа добирались до центра на экспрессе, потом селились в гостиницу и, наконец, вышли прогуляться по Магадану, собираясь полюбоваться местными достопримечательностями и заодно разведать что-либо о месторасположении детских домов. Бродили по центральным улицам, озираясь вокруг в надежде увидеть нечто специфичное, присущее только легендарному Магадану. Пришли к выводу, что город как город, по крайней мере, золотые слитки на тротуарах не валяются, и зэки кандалами не гремят.

Поспрашивали у прохожих, нет ли где поблизости детского дома, не особо надеясь на положительный ответ, поскольку догадывались, что такого рода заведения в районе городской администрации и областного Театра драмы не строят, а обыватели обычно не в курсе, как добраться до ближайшего приюта брошенных детей. Но им неожиданно повезло. Миловидная блондинка лет сорока, к которой они обратились с вопросом, оказалась работницей отдела по общественным связям администрации области и рассказала, что детдом у них всего один, недавно отмечали шестидесятилетие со дня его основания. Правда, это за городом, сама она обычно ездит туда на служебной машине и как добраться общественным транспортом, не подскажет.

На машине, так на машине, решили сестры, сочтя, что могут себе это позволить, как и ужин в баре гостиницы. А после ужина Евгения уселась смотреть местные новости и прогноз погоды на завтра, в то время как Светка, периодически на нее поглядывая, что-то черкала карандашом в блокноте, а потом подошла и гордо выложила на журнальный столик вырванный белый лист.

— Кто это? — спросила Женя.

— Наш отец.

— С чего ты взяла, что он выглядит именно так?

— Ну, я же художник и могу себе представить его облик. Если у меня и мамы волосы светлые и прямые, а у тебя — темные и волнистые, значит, ты пошла в него. И так далее. Вот у нас и получается: высокий лоб, слегка волнистые каштановые волосы, карие глаза, прямой нос (почти греческий), ярко очерченная линия рта, волевой подбородок с ямочкой…