Генерал Империи (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 58

Грохот. Треск. Противный скрежет.

И на палубу «Бэрема» с «Андрея» посыпали люди с оружием. Это была морская пехота под руководством Колчака. Та самая, которая высаживалась у Пилау и участвовала в большой десантной операции в Мекленбурге. Вооруженная, как и штурмовики Меншикова, по самому последнему писку моды. Тут и самозарядные карабины, и самозарядные дробовики, и ручные гранаты. В общем – все что надо для крепкого боя в стесненных условиях.

Морпехи перебирались с «Андрея Первозванного», а это был именно он, на палубу «Бэрема» и сразу устремлялись к заранее обозначенным им целям. Таран был страшный, но не фатальный. Сверхдредноут легко должен был выдержать такие повреждения из-за множества поперечных водонепроницаемых перегородок. Да и «Андрей Первозванный» хоть и изуродовал себе переднюю оконечность, но, тоже не тонул. Поэтому парой минут спустя с его задней башни главного калибра открыли огонь по соседним кораблям англичан. В упор. Двенадцатидюймовыми снарядами. Да и прочие орудия его не молчали, за исключением головной башни, которую после тарана сорвало с погона и перекосило.

Парой минут спустя подвиг «Андрея Первозванного» повторил «Император Павел I», врезавшись в «Ворспайт». Там, правда, не было лично Колчака, но морская пехота присутствовала. Точно такая же. И она также бросилась вперед, на абордаж…

Утро 13 ноября, наступившее в районе 8 часов утра, открывало наблюдателю вид на совершенно кошмарную картину морского побоища. Огромное количество кораблей в полузатопленном виде чадило. Между ними плавал в изобилии какой-то мусор. Кое-где из-под воды торчали только верхушки надстроек утонувших кораблей. Они осели неглубоко из-за малых глубин Финского залива в местах стоянки Гранд-Флита.

Колчак, стоял на мостике опасно накренившегося «Бэрема» и каким-то безумным взглядом смотрел на солнце, освещающее Андреевский флаг на флагштоке этого сверхдредноута. Они сделали это! Они захватили флагман и предотвратили его затопление. Едва-едва успели, так как кто-то из англичан догадался начать открывать кингстоны. И сейчас команды моряков с «Андрея Первозванного» боролись с затоплениями, откачивая воду и выравнивая киль «Бэрема».

Александра Васильевича трясло мелкой дрожью. Он шел на верную смерть, врываясь вместе со своими людьми в первых рядах на этот линкор. Он дрался. Стрелял. Резал. Кого-то даже душил и бил кулаками. Кусал. Он был словно одержим какой-то яростью, стараясь, как можно дороже продать свою жизнь. В бою. Но он выжил. Из той роты, что ринулась в атаку первой, выжило всего три десятка. И он среди них…

Наконец он оторвался от Андреевского флага, заляпанного кровью, особенно заметной в этих лучах солнца, и с какой-то жуткой улыбкой посмотрел на панораму побоища. Четверка «Севастополей» чадила, застопорив машины, но была жива и более-менее боеспособна. Во всяком случае половина башен главного калибра у них могла заявить о себе. Николай Оттович, возглавивший эту эскадру, был дважды ранен, но так и не покинул рубки, оставаясь на боевом посту до конца. Даже сейчас ему оказывали медицинскую помощь там, а он сам, хоть и был слаб, но продолжал пытаться командовать флотом, точнее тем, что осталось после этого побоища.

Между чадящих железяк медленно курсировали русские эсминцы, собирая людей с воды. Всех подряд. И русских моряков, и английских. А вдали виднелись дымы – это отходили английские корабли, пережившие ночной бой. Очень немногие… В основном легкие крейсера и эсминцы. Они еще ночью стали отходить, после поднятия Андреевского флага над «Бэремом» и за эти несколько часов уже смогли достаточно далеко удалиться. Зря. Остались бы – переломили ход сражения. Но они не остались. А русские эсминцы, перезарядив торпедные аппараты, вернулись, и это стало концом всему… слишком много торпед в упор. Да и подошедшая колонна крейсеров, преимущественно старых, поддержала их огнем, войдя в ближний бой, нивелирующий многие их недостатки…

Колчак облизнул рассеченную губу и громко начал декламировать ту самую песню, которую орал Максим после своего «воскрешения»:

– Причалим ли мы, к чужим берегам? Иль сгинем в пучине на радость врагам? Валькирии о подвигах наших расскажут Великим Богам!

Все в рубки на него озирались, но без осуждения. Кто-то даже улыбался и торжествующе ухмылялся. А потом, когда известные Колчаку два куплета и припев закончились, Александр Васильевич во всю глотку заорал:

– Ура!!!

И к нему на первом повторе присоединилась уже вся рубка и те, кто был рядом. На третьем повторе орал практически весь корабль. А дальше – этот громогласный рев стал распространяться с корабля на корабль и охватывать всю акваторию, превращаясь в своеобразный гул. Это была победа… тяжелая, страшная, но удивительно славная победа!

1916 год, 14 ноября, Москва

Москва задержала Максима основательно.

Новость о восстание в Петрограде вынудило его начать подготовку к сложной силовой операции по наведению порядка. Требовалось дать людям отдохнуть, отремонтировать технику после огромного перехода и боевых операций, да и пополнить запасы топлива с боеприпасами не мешало.

Но это все мелочи по сравнению с тем, что Максим растерялся. Впервые в этом мире по-настоящему растерялся. Поэтому и постарался отвлечься в мелких суетных заботах, чтобы не подорвать доверие людей к нему.

Как-то так складывалось что всегда пусть и смутно, но он представлял, что делать. Лавировал между центрами силами. Дерзил. Играл. Провоцировал. Даже Временное правительство он по сути признавал вполне себе правительством. На уровне подсознания и не стремился к неразрешимым противоречиям с ним. Искал вполне себе реалистичные объяснения, уловки, оправдания. Максим только сейчас это понял, когда внезапно оказался вакуум власти.

Раз и все.

Гудящая пустота.

Керенский мертв, как и все Временное правительство. Брусилов тоже, и заменить его не кем. Так уж сложилось, что у Юго-Западного фронта не было нового лидера, способного устроить большинство полевых командиров. В итоге там стоял Каледин не потому, что он был подходящей личностью, а потому что его поставил Максим…

Черноморский флот… он центром сил не был, держась максимально пассивной позиции. И этой осенью он при первом случае перебежал на сторону «обычного генерала». Балтийский флот? Николай Оттович фон Эссен был личностью и очень значимой, но он оказался тяжело ранен после славной победы и в ближайшее время не мог руководить своими людьми. Телеграфировали, что слег совсем слабый. Много крови потерял в бою, да и возраст сказывался.

Кто еще? Ренненкампф? Но с ним тоже все было не так однозначно… Выйдя на определенный политический уровень он достиг предела своей компетентности и стал предельно осторожен. В военных операциях он еще старался не зевать, но вот в политике – увы. Более того, он старался быть подальше от всего этого.

Оставались, конечно, еще эти революционеры, но никаких значимых вождений, популярных в народе они не имели. Более того, судя по слухам, приглашали Меншикова к переговорам, дабы его сделать своим символов. Своим флагом. И все. Больше никого не имелось общеимперского масштаба.

Максим оказался в пустом поле совершенно дезориентирован.

Куда идти? Кто виноват? А главное – что ему делать?

Наш герой вдруг осознал весь ужас своего положения, которое вышло далеко за рамки обычного, пусть и очень удачливого полевого командира. Когда ему дали статус вассального Великого князя Вендского он не переживал. Это ведь чистая формальность. Игра юридическими нюансами, чтобы закрепить землю за собой. Когда он уже сам качал права и отжимал по полной программе себе титулы царя Иерусалимского, Восточно-Римского, Богемского и Вендского, то не воспринимал это в серьез. Скорее понарошку. Как игру какую-то. Просто чтобы хапнуть любой ценой максимум. Без оглядки на завтрашний день.

А теперь его что-то придавило к земле… практически распластало…