Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 63

Он знал все. Но еще лучше Верен, сын Эйры, знал, что без помощи со стороны Косль не устоит, как не уцелеет и доброе имя Элдар.

«Она тоже понимает».

***

Латалена понимала. И, наконец, спустя полтора часа беседы ни о чем с вожаком оборотней, она рискнула заговорить о деле.

В одно мгновение с лица Илидара Одноглазого стекло благостное выражение, а взгляд единственного глаза стал жесток и тверд. В голосе его зазвучал метал. Фразы, длинные и витиеватые, превратились в короткие, отрывистые.

— Воевать? За Косль? Только если вы заплатите вперед.

— Сколько? — торговаться Латалена умела не хуже, чем льстить. Илидар кивнул в сторону названного брата:

— Верен! — тот поперхнулся, уставился на вожака, — вот тот, кому я могу доверить не только свою жизнь, но и свои кошельки и карманы, закрома своих теремов, сохранность своих дочерей. Это честный, верный друг. И он отлично умеет считать.

— Но ты — вожак Илидар, — тихо вырвалось у асурийки. Мужчина кивнул, холодно скалясь.

— Это так. Я — Илидар Одноглазый. Я решаю, с кем мы будем торговаться, воевать, дружить. Я решаю, кого мы любим, а кого ненавидим. А цену всему перечисленному Верен знает не хуже меня. С ним и торгуйся.

Он встал, не прощаясь, и покинул стол.

Это была самая долгая тишина, с которой когда-либо сталкивалась в переговорах Латалена Элдар.

Верен чувствовал себя, очевидно, совершенно комфортно. Он с облегчением отодвинулся от стола, отложил в сторону кусок хлеба, что держал в руке, и шумно принялся прихлебывать чай.

— Ты получила, что хотела? — спросил он, почесываясь, — как я и говорил, мы отличаемся от вас во многих обычаях. Ни один из нас не решает за всех, не посоветовавшись, даже вожак.

— И что я должна предложить тебе?

— Может быть, себя? — шутливо подмигнул оборотень, расплываясь в улыбке. Лицо женщины словно окаменело

— Это то, чего ты хочешь? — тихо спросила она, отворачиваясь, — и этого будет тебе достаточно?

— Повтори, повтори. Я не услышал.

— Если я согласна, ты бы помог устоять городу моего сына? — продолжая отворачиваться, хотя Верен уже стоял прямо перед ней, повторила она.

— Я не слышу, что ты говоришь, — почти шепотом услышала она на горском над собой, — могут лгать губы, но не глаза. Посмотри на меня и скажи.

И впервые ее глаза были слабее. Впервые собственный взгляд был таким неуверенным. А Верен улыбался; улыбался солнечно и открыто, смело и уверенно. Он ни разу не отвел взгляда от лица собеседницы, ревниво ловя ее взгляд, если она, ослабевая, отводила его.

А в мятежных зеленоватых глазах играл огонь самих преисподних, не иначе; как еще можно было объяснить, что Латалена чувствовала жар во всем теле, и приятную слабость в коленях, но главное — желание прикоснуться к его губам и почувствовать терпкий вкус его дыхания. И не только ради одного лишь сына.

Мысли о Летящем придали ей сил и вернули к самообладанию.

— Ты поддержишь право моего сына властвовать Элдойром, когда придет время, — сказала она, и голос ее не дрожал, а взор был тверд и прям, — если я стану твоей?

Волк хотел отпрянуть и сплюнуть, но уже не смог — руки его, вцепившиеся словно сами собой в талию асурийки, сжали ее почти до сильной боли.

— Пуурна, хаги! — воззвал он со стоном к небу, не отпуская, однако, добычу, — мне надо было, дураку, утопить тебя в тот день, когда мы встретились, но я не сделал этого!

Латалена не успела набрать воздуха, и едва не упала — так долго Верен целовал ее, жадно, больно, глубоко. И когда оборотень отпустил ее, как будто отбросил от себя, она несколько секунд стояла, прислонившись к опоре шатра и глотая воздух.

— Уйди, — попросила она слабо, — это все становится неприличным.

— Оно не может быть приличным, княгиня, — Верен уселся на сундук, и упорно избегал смотреть на асурийку, — если ты мне желанна, и я тебе не безразличен…

— Что ты говоришь такое!

— …у меня острый нюх, княгиня; не надейся обмануть его своими сладкими речами. И торговаться ты не умеешь.

Латалена замолчала.

— Да, верно, — задумчиво продолжил волк, глядя в сторону, — если я тебе не безразличен — то как иначе мы можем смотреть друг на друга, после твоих слов здесь, наедине — в ночи…

— Уходи немедленно! — взвилась асурийка и выхватила кинжал, — уходи, пока я не проделала в тебе дыру, чтобы выпустить излишек твоей чрезмерно горячей крови; клянусь, я сделаю это.

— Осторожнее с клятвами. Я клялся, что не дотронусь до тебя, пока ты об этом сама не попросишь, — смеясь, Верен встал и произвел шутливый поклон, не делая ни единого шага в сторону, — а ты попросила, и ради того, чтобы услышать, я и ждал.

— Я старше тебя, — не нашла Латалена слов лучше, — не на одно десятилетие.

— Ты наивна, как девочка, даже если глаза твои говорят об обратном.

Он продолжал улыбаться, глядя на нее. Латалена разжала пальцы, которые словно прикипели к рукояти кинжала. О землю он ударился совершенно бесшумно.

«Летящий и его право на трон».

— Скольких ты сможешь поставить под знамена? — не верилось, что это ее собственный хриплый голос произносит подобные слова.

«Торгуюсь, как шлюха. Хуже, чем шлюха. Я не умираю от голода. Не рискую жизнью. Меня никто не принуждал».

— Пять дружин, и еще одну — возможно.

— Возможно?

— Не требуй чрезмерного и хоть что-то получишь, это же ваша поговорка? — Верен все еще не двигался с места, — я обещаю тебе пять дружин. Богом клянусь, ведьма, ты их увидишь в нужное время. Они получат трофеи. Их вожаки получат месть и славу. Ну-ка, напомни, что получу я?

«Сейчас?».

— Я обещаю тебе себя, — твердо ответила Латалена, находя в себе силы поднять голову.

— Сейчас, — наконец, ответил Верен на ее незаданный вопрос и ухмыльнулся, — ты дорого себя ценишь, женщина. Очень дорого, если понимаешь, сколько крови за тебя прольется. Но — как я говорил — плата хороша вперед.

«Хуже. Много хуже любой шлюхи». Она даже не вздрогнула, когда пальцы оборотня без особых церемоний потянули ткань платья с ее правого, а потом и левого плеча.

В конце концов, этого она и добивалась.

***

Тем временем у полководцев Элдойра появились значительные проблемы: неотвратимо начинались волнения.

Слишком большое число народов собралось в одном городе, и каждый хотел урвать кусок побольше. Возмущенные горожане начинали склочничать.

Мила долго сидела без дела. Она еще не могла сказать, что стала настоящим воином — до сих пор девушка близко общалась только со своим Учителем и оборотнями, да еще с такими же новоначальными воинами, как она сама. «Я слишком долго присматриваюсь, — решительно встала она, и поправила ножны на поясе, — надо идти». Первый визит Мила решила нанести сестре Наставника, леди Гелар, и его младшему брату.

За то, что Гельвин согласился решать судейство военного сословия, ему полагалось «жилье» и немного повышенное жалованье, остававшееся неприлично низким. Поскольку Хмель Гельвин, хотя и был из знатного рода, не был первым вельможей, не имел княжеского звания и не мог заплатить, жить ему приходилось в тесной обстановке не самого лучшего квартала города. Мила, дойдя до поворота на Нижнюю Кривую, немного задержалась. Действительно, эта улица отличалась: во-первых, своей длиной и извилистостью, во-вторых — тем, что казалось, все ее жители постоянно находятся на виду здесь же, и постоянно скандалят между собой; переброшенные из окна в окно веревки с бельем кое-где проседали под тяжестью, так, что задевали головы проходящим.