Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 62

— Вольфсон! — уже громче прорычал Илидар, и прищурил свой единственный глаз, недобро скалясь, — Вольфсон, шакалий ты сын, долго мне тебя звать?

На счастье молодого оборотня, отец не успел разозлиться на него достаточно сильно, и запыхавшийся Вольфсон успел явиться до момента, когда отец достал свою любимую плетку.

Молодому наследнику великого князя было около шестнадцати лет. Он был сообразителен, находчив, отважен и подавал неплохие надежды в обучении военному делу. Несмотря на то, что отец никогда не рассматривал даже саму возможность отдать княжение младшему из своих сыновей, по Вольфсону можно было сказать уже сейчас, что когда-нибудь он будет отличным воеводой.

У мальчика были яркие, как поле синих васильков, глаза, черные густые волосы и необычайно цепкий взор. Он запоминал все, что видел и слышал и редко мог сдержать собственное мнение о происходящем, за что нередко бывал бит отцом или суровыми своими воспитателями.

— Ты звал, отец, — неохотно протянул юноша, — я пришел.

— Чтоб тебе, недоросль, — прошипел Илидар, и заставил себя улыбнуться, — слушай меня, и запоминай: дам тебе меч, вынимать не думай. Мы отправляемся на юг, в Косль. Там нынче ярмарка оружейная, да новые войска стоят, надо бы поприветствовать. Ты едешь со мной.

Глаза юноши заблестели. Он, не мешкая, опустился перед отцом на колено. Илидар похлопал сына по плечу и прошел мимо.

— Чтоб не развязал ножен, понял? — прорычал великий князь, — Будешь смотреть за каждым своим шагом, как будто у тебя две пары глаз. Иди, умойся, надень чистое и новое: поедем на белый город!

«На белый город! — раздалось над войсковым лагерем, — на город!». И радостный волчий вой огласил долину.

Лагерь собрался полностью за три часа. Очередной поход, чтобы укрепить южные границы, затянулся почти на полгода. Неспокойно было князю Илидару. Разумеется, он не собирался добираться со всем войском до самого Косля, но вот уже почти три года безуспешно пытался отбить у союзников двадцать верст своей земли. Сопровождающие князя волки уже и забыли, когда видели свои дома в последний раз.

Илидар же вообще не помнил, когда в последний раз засыпал и просыпался на лавке, в постели или на печи. Уже несколько недель он не успевал выспаться иначе, чем в седле верхом. И его весьма удивило, когда он увидел, что его шатер спешно приводят в порядок двадцать дружинников: меняют занавеси внутри, убирают хлам, отделенный от трофеев, сваленный до того в углу.

— Это что, бесов гоняют, что ли? — удивился оборотень и на всякий случай сплюнул под правую ногу, — эй вы, кто приказал, и что делаете?

— Это я, братец, — раздался голос откуда-то изнутри шатра, и к Илидару, прихрамывая, вышел Верен.

Илидар знал Верена почти столько же, сколько жил сам. Они выросли на одном дворе, вместе дрались, ссорились и мирились, учились воевать, воевали, одновременно женились и в разное время лишь овдовели. Илидар был вторым сыном матери Эйры, знатной волчицы, что смогла удержать власть после смерти супруга в своих руках. Верен был сыном ее хорошей подруги, рано умершей от чахотки. Дружбе между сыновьями подруг было больше сорока лет. Такое сродство в культуре севера считалось «названным» и имело порой больше значения, чем родство кровное.

— Что случилось в чертогах ада, что ты вздумал наводить чистоту? — удивлялся Илидар, подходя к другу, — или вдруг матушка припомнила былое, и села на боевого коня, чтобы проведать нас?

— В чертогах ада и у матушки все спокойно, — расхохотался Верен, — но ты посмотри, чей герб там блестит над твоим шатром, и кого мы принимаем сегодня!

Илидар лишь метнул короткий взгляд и ступил назад.

— Что ты говоришь! — и он прижал руку к груди, — это же Солнце Асуров! Ты ее уже видел? Она взаправду так хороша, как рассказывают?

— Нет таких слов, чтобы описать, — Верен хлопнул брата по спине, — а мне посчастливилось видеть эту красу без одежды: я подобрал ее, случайно на юге…

Он рассказал историю своего знакомства с эльфийкой. Илидар то и дело охал и подвывал: «Как не ослеп от восторга!». Несколько минут двое взрослых мужчин веселились, как подростки, расписывая друг другу красоту женщин вообще и асурийских женщин — в особенности.

— А приехала она просить нас вступиться за своего сына и его наследство, — добавил небрежно Верен, — и обратилась ко мне, чтобы я ее тебе представил.

Илидар решительно вошел в свой шатер. Женщина, что стояла к нему спиной, повернулась лицом, и оборотень обомлел.

Прежде он никогда не видел столь совершенного лица. Одета Прекраснейшая была неброско и стояла одна перед царем севера, без свиты. Среди военной суеты, пыли, грязи она казалась неземным цветком, выросшим на свалке.

— Я рада видеть прославленного воина, о чьей славе слагают песни, — произнесла, вернее, пропела асурийка и низко поклонилась с нежной улыбкой, — для меня честь предстать перед ним от имени семьи Элдар и всего белого города.

— Нет, — протянул с воем Илидар, встряхиваясь всем телом, словно был в волчьей шкуре, — нет, такая красота не может мне привидеться, пока я жив! Или я умер, и в раю?

Латалена вновь поклонилась. Она хорошо знала два правила переговоров: лесть красивой женщины не бывает излишней, и ее же ум и осмотрительность тоже. Склонить любого на свою сторону — вот, что требовалось уметь леди Элдар.

— Значит, вернулись в Косль, да? — хмыкнул Илидар, вытирая рот и руки после жаркого, — в добром ли здравии отец-король?

— Он отрекся от престола ради Военного Совета, — невозмутимо ответствовала Латалена, и оборотень уронил нож.

— Чудеса! — в волнении забормотал он, — жил в нищете на востоке, и был королем, вернулся в столицу — и отрекся! Чудной народ!

Илидар так разволновался, что даже отодвинул от себя тарелку.

— А кто после него будет править?

— Совет решит, — коротко ответила гостья, — но не раньше, чем мы отобьем все земли Элдойра.

— Ха! Ха! Могу поклясться, это будет непросто. У харрумов Союза четырнадцать дружин, и они хорошо платят наемникам, а южные остроухие год назад дали хороший отпор моих братьям.

Верен смотрел на брата в волнении. Князь Илидар был непривычно возбужден и встревожен. Казалось, он чувствует в визите леди Элдар неясную угрозу, и поэтому сидит, напряженный, как сжатая пружина. «Хорошо бы разделаться с харрумами руками остроухих, — рассуждал про себя Верен, — да только не устоят». Вздрогнув, оборотень поймал себя на сомнении: а не этого ли решения добивается ведьма Элдар? Своими обольстительными речами, веселыми историями — всегда к месту, безупречными манерами. Шаг за шагом — не склоняет ли она волков к нужному решению в пользу белого города?

Верен, отмечая обилие комплиментов и взаимной лести в рассказе, заслушался, хотя и убеждал себя в необходимости не слушать.

В его душе распространялся яд. Вместе с взглядом неповторимо прекрасной асурийки, этот яд лишал всякой силы рассудок. От тех, кто носил имя «Элдар», следовало держаться еще дальше, чем от любых других асуров и прочих остроухих. Он знал это. Косль, как и все города, останется собой, кто бы ни владел им. Это он тоже знал. Ничто не должно вставать между волком и добычей — уж это-то точно знал Верен… но яд прожег его разум и сердце, яд заставлял его тело по ночам трястись, как в лихорадке.

«Но что я могу сказать ей?». В самом деле, кровница из другого народа — и из этой семьи особенно!