Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 61

— Ты сын… вождя?

Очередь к столу взорвалась гоготом; это было не робкое похихикивание или отдельные переливистые смешки, нет — смех, словно громовой раскат. Асуры никогда не смеялись так слаженно и так откровенно. Никто из остроухих не смеялся.

— Я сын сапожника, сударь, — ответил ополченец, по-прежнему не отводя глаз, — и я сын Элдойра.

— …Совсем обнаглели, — бурчал под нос себе один из Элдар, сопровождая Оракула к Совету.

— Пройдет несколько лет, и их здесь станет меньше…

— Пройдет пара дней — и нас всех станет меньше!

Но провидец промолчал, и ничего не добавил к их словам.

Тут и там можно было видеть самые разные клеймления, татуировки, стяги и слышать десятки диалектов. Оракул с приятным ощущением возвратившейся молодости окунулся в суету и толчею. Несмотря ни на что, он любил Элдойр — любил его богатым и бедным, сияющим в своей славе и разрушенным почти до основания. Любил он многочисленные стихийно возникающие ярмарки и рынки, любил запахи кислого вина и ароматных пряностей со всех краев земли; любил конюшни и заваленные проулки, кривые улочки и уютные тупички, где по каменистым стенам въется плющ и виноград.

А ползучие растения за годы облюбовали множество стен, которые раньше сияли белизной облицовочного камня; теперь же и виноград, и хмель цеплялись за выщерблины и остатки барельефов, и заползали кое-где даже под черепичные крыши.

Однако здание Совета избежало пока что зеленого нашествия, хотя стайки ласточек его уже облюбовали.

— Должно быть, на камнях Совета следы сотен тысяч ног, — поделился соображениями Гвенедор Элдар с дядюшкой, — никогда не видел такого запустения; Совет красив снаружи, а внутри паутина и пыль.

— Да это просиженные сотнями ленивых задов скамейки, — пробормотал Оракул в ответ и поморщился, отчего татуировки на его лице пришли в хаотическое движение, — глядя на Элдойр, сегодня, сейчас, скажу, что отродясь не было ни одного воина в стенах белого города…

Гвенедор незаметно перемигнулся со своими сыновьями и племянниками, почтительно следовавшими чуть позади. Ильмар Элдар пребывал в замечательном расположении духа, и его ворчание было добрым.

По мнению горцев, это всегда предвещало хорошие новости.

Неподалеку от роскошных домов, окруживших Храм и Совет, располагались знаменитые «белые трущобы» — так называли нагромождение каменных построек в этой части Элдойра. Тесные улочки, сохранившиеся с незапамятных времен предыдущих династий, домики, непонятно каким образом держащиеся год за годом. Здесь, в тесноте, шуме и звонком смехе каждый год проводилась большая ярмарка оружия, и надо признать — в тот год ярмарка была великолепна.

Оракул улыбнулся, проходя по белым трущобам. Он даже остановился, раздумывая, пройти ли ему через них к Нижней Кривой улице — Ильмар Элдар привык знать, что творится на каждой улице его города. Но ярмарка отвлекла провидца.

Казалось, Торденгерт переехал в белый город. Вместе с ним переехали и все купцы и торговцы — и все воры и мошенники заодно. Впервые за двести лет на рынках столицы было настолько шумно и многолюдно. Первые трофеи, менялы, запрещенные товары, оружие в невероятных количествах — здесь было все. Открылся вновь и невольничий рынок, и уже потирали руки предприимчивые работорговцы, подсчитывая первую прибыль.

Ильмар Элдар шел со своей небольшой свитой по рядам и с трудом сохранял спокойствие. Ему хотелось схватить и расцеловать всех этих спешащих женщин, оживленно болтающих о чем-то, мясников, расхваливающих свои острые топоры и тесаки, сапожников, игроков, курильщиков дурмана — все они снова были здесь, как когда-то раньше. А это значило, что надежда никуда не ушла, и годы бедствий народ терпел не зря. «Конечно, мы победим, — повторял Оракул и верил, не сомневаясь, — мы не можем не победить!».

Ильмар Элдар остановился у уличной коптильни. Обнаженный по пояс человек монотонно завывал похвалу товару, размахивая над ним веером.

— Свинина, милорд, — тут же сообщил торгаш, — мариновал вчера, дешево продам — мухи обсидели.

— Заверните парочку, — распорядился Оракул, обращаясь к своим воинам, — отдадите нищим у ворот.

Они шли в толпе суетливых горожан, покупающих, продающих, перепродающих, чтобы что-то купить, торгующихся за каждый грош. Посреди базара, разумеется, сидели в колодках скучающие воры, опять не уплатившие выкуп. От нечего делать они беззлобно переругивались с владельцами торговых лавок, и отпускали едкие шуточки в адрес прохожих. Где-то слышали напевные молитвы беженки с Юга, пытающейся разжалобить подающих милостыню. Трущобы и рынки жили своей жизнью.

Тем не менее, все приветствовали Оракула радостно — даже нищие. Ильмар Элдар был снова знаком каждому в Элдойре.

Но он не мог забыть прямого взгляда и уверенных слов, услышанных утром. «Я сын Элдойра, сударь». Закрывая глаза, Ильмар Элдар видел, как наяву, картины будущего, далекие и прекрасные — и не грустил даже от того, что ему уже не суждено было увидеть его; картины, повествующие о единстве народов, а не о договорах лицемерных владык.

«Я сын Элдойра».

========== Союзники ==========

У каждого воина случаются прозрения на поле боя. У хорошего воина они случаются в первом же сражении. От первого удара меча и до последнего воин знает каждый свой шаг, каждый вздох. Хороший воин может даже предугадать, за каким поворотом судьбы ждет его смерть, подготовиться к встрече с ней и достойно заглянуть ей в лицо, оставив о себе добрую память.

По традиции волчьей стаи, вожак оставляет первенство старшему из своих сыновей, или лучшему среди них, если старший сын вдруг слаб или неспособен вести стаю. С тем, кого знало все Айеллэ, кого любили крестьяне и знать, с князем Илидаром, жизнь обошлась жестоко.

Ему исполнилось двадцать три года, когда он стал княжить в Таиле, а в возрасте двадцати шести лет он уже покорил всю северную землю, от истоков Илны и до окраин за рекой Всеславой. За десять лет Илидар смог то, чего не добился его отец за сорок лет княжения: он нашел способ примирить враждующие княжества и города.

Однако к пятидесяти шести годам, то есть, к тому возрасту, когда вожаку стоит задуматься о надвигающейся старости, Илидар потерял всех своих сыновей, кроме самого младшего, которого никогда не видел наследником престола. Да и воспитан младший сын был, разумеется, не для правления. Даже имя его было простонародным, из тех, которыми нередко называют младших сыновей сапожники и брадобреи.

Илидар, сын Эйры, хорошо понимал, с какими сложностями неминуемо придется столкнуться сыну, и переживал за него. Его единственной надеждой было прожить достаточно долго для того, чтобы Вольфсон возмужал.

Встряхнувшись, великий князь оборотней скинул волчье обличье и принюхался к воздуху.

— Вольфсон! — позвал он, и закашлялся, — Вольфсон, сынок, иди ко мне!

Однако на его зов никто не откликнулся. Илидар сплюнул и зашагал на поиски своего щенка сам. Он прошел мимо своих воинов, мимо служанок, мимо прачек, стирающих в едва теплой воде рубашки, мимо банщиков, продающих веники из можжевеловой хвои.

Но Вольфсона нигде не было видно, ни в хоромах, ни во дворе.