Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 49

«Он дает мне шанс, — знала она, догадываясь, зачем Летящий разрешает ей ходить где вздумается, — но я бы на его месте обиделась. Его и так бросили. Все бросили…».

Пятки жгло, больше всего на свете хотелось махнуть рукой и сказать: воюйте, а мне пора честь знать! — и уйти в любую сторону света. Гихонцу везде дом!

Но потом взгляд Молнии падал на синие туфли, подаренные ей господином, и тогда гихонка Джаха улыбалась сквозь невесть откуда появившиеся горькие слезы.

И она осталась.

========== Смертники ==========

Вместе с особым недугом, который вызвало присутствие красивой чужеземки рядом, пришла и другая, застарелая хворь: то ли от неудобной позы во сне, то ли от сквозняка, но Верен проснулся, не в силах выпрямить спину без стреляющей боли.

Друзья наперебой предлагали самые надежные волчьи лекарства в отсутствие бани: выпивку и удар с противоположной стороны — «выбить болезнь». От второго оборотень отказался сразу.

— Кум, а позови свою! — посоветовал ему Гухард, — эй, иди сюда, сестра. Посмотри на старшого.

— Ты понимаешь в лекарствах? Или молитвах? — простонал Верен, досадливо морщась и отвергая протянутую флягу, — болит, ой, болит…

— Спина — к дождю, — заметил кто-то.

— Чтоб тебе прострелило …! Надо было раньше помирать. Ох-ох. Теперь не разогнусь.

— Позвольте взглянуть, — произнесла Латалена.

— Да любуйся. Ох.

Верен потирал спину чуть ниже лопаток. Могучий — только так могла описать его Латалена в эту минуту. Бугрились мускулы, и по ним извивались при каждом движении шрамы. Их были десятки — тонкие, толстые, точечные, … а вот след от волчьих зубов, вот еще один. Латалена, как завороженная, часто моргала. Кроме бесконечного множества шрамов, на спине оборотня наличествовали и веснушки — явление, которого Латалена также прежде не встречала. И, главное, шерсть.

Гребень шерсти, спускающийся с затылка до середины лопаток. Даже с подшерстком. Шерсть была на теле оборотня распределена равномерно: сложно было бы найти такой участок, чтобы ее не было совсем.

Причину же боли Латалена разглядела сразу: торчащий позвонок, возможно, выбитый в давнем сражении. Она поколебалась: знала, как вправлять, но не смела рискнуть. Однако Гухард не переживал за своего товарища столь же сильно, а может, имел больший опыт хирурга или костоправа. Он разом нажал на указанные асурийкой точки, и что-то негромко щелкнуло под его пальцами. Верен коротко взвыл, но уже через мгновение с благодарностью кивнул приятелю.

— Руки твои мясницкие, будь они благословенны. Чего уставилась? — рявкнул он на Латалену, — сглазишь.

Она не ответила, не сводя глаз с самого удивительного шрама — он был похож на перевернутую подкову. Гухард и третий оборотень понимающе переглянулись и, хитро бормоча что-то, тихо исчезли — растворились в суете привала.

— Можно думать, ты что-то понимаешь в военной хирургии, — пробурчал Верен, не сводя внимательного взгляда через плечо с горянки и потирая спину.

— Хорошо понимаю, — ответила Латалена, едва не оскорбившись, — уж если бы я зашивала это…

Ее холодная ладонь легла на шрам. Верен напрягся. Под своей рукой Латалена — удивительно — ощущала не только движение мускулов, но также слышала и участившийся пульс. И его кожа была горячей.

Одно лишь мгновение. Не больше.

— Благодарю покорно, — резко подался вперед оборотень и натянул рубаху, — кто-то из таких, как ты — асур — оставил мне это на память тридцать лет назад и, надо признать, тоже знал свое дело. Твоего умения пробовать не хочу…

«Обиделся, разозлился, вспомнил неприятности прошлого? — гадала Латалена Элдар, удивляясь своему интересу, — что мне до него? Господь святый! Как же тяжело с этим народом!».

— Ты воевал с горцами. Значит, и с моей семьей?

— А, — заворчал Верен, — кровная месть, я и забыл. Да, женщина. Я воевал и с твоей семьей.

Латалена помолчала. Подумала минуту, потом спросила — и голос ее был спокоен и тверд:

— По своей воле?

— Что? — не понял оборотень.

— По своей воле? Тебе приказали? Заставили? Принудили? — она использовала все возможные выражения, чтобы показать смысл вопроса. И достигла своего — волк взорвался от гнева.

Не помня себя, он схватил ее за руку, вывернул ее — по счастью, не вывихнув и не сломав, — и зарычал, обнажив все свои зубы прямо над ее переносицей. Женщина на мгновение ощутила бессилие жертвы перед хищником, и обмерла.

— Слушай, ты, глупая баба! — зарычал Верен, — внимай! Заставить можно раба. Верен из Заснеженья рабом никогда не был. Да, я воевал с твоими братьями — и с Элдар. И знатно перебил многих из вас — похожих на тебя, точно таких же!

— За… что? — сдавленно прошептала Латалена. Оборотень мгновенно успокоился, и следа не осталось от взбешенного лесного зверя.

— За деньги, разумеется.

…В те часы, что они добирались до Предгорья и Кунда Лаад, беседа вновь завязалась сама собой. Чем дальше, тем больше между асурийкой и оборотнем появлялась и веселость старых друзей — которыми они не были и быть не могли. И сказать, в чем была причина ее, леди Элдар потом не сумела, как ни пыталась.

— Вы воины? — спросила Латалена на горском — Верен знал его, в отличие от столичной хины.

— Мы с собой везем три телеги арсенального добра, — улыбнулся волк снисходительно, — конечно, мы воины. Дружинники князя Илидара.

Этого имени Латалена припомнить не могла. Что-то смутно вспоминалось о Заснеженье, но это был в ее понимании отдаленный от центра мира северный край.

— Это вы Бог весть где поселились, — обиделся на осторожные вопросы оборотень, — залезли в горы, окопались там, никакого простору, никакого веселья.

— И Предгорье.

— И все Предгорье тоже окопали! — хмыкнул Гухард. Верен кивал, улыбаясь, и Латалена — сама не зная как — тоже начинала улыбаться.

— Оружейная ярмарка, значит? — она оглянулась, — у вас есть хорошие кузнецы?

— Ишь, все знаешь. Нет, сударыня. Это из старых запасов. Распродаем потихоньку.

Сказанное веселым тоном не обмануло Латалену. Среди воинов она жила всю жизнь, и знала, что значит «распродаемся».

— Уже и до вас добралось? — склонившись чуть ближе к Верену, сказала она по-горски.

— Разруха-то? — хмыкнул Верен, никак не желая поддаваться ее чарам, — нам-то что, кто у нас под боком шумит, вы или южане? Все одно, нет покоя.

— Мы ваши единоверцы, — не нашла Латалена ничего, чтоб сказать.

Сзади донесся хохот.

— То-то мира двести лет нет!

— Сестра, ты веселая. Сестра, правда.

— Я не припомню, чтоб нас хоть раз ваши нанимали…

Услышав последнее, она встрепенулась.

— А можно? — спросила у Верена. Тот пожал плечами, посмеиваясь.

— Конечно, можно. Хочешь? Есть одно условие: золото наличными. Мои парни любят деньги.

«Это все любят», подумала Латалена. Если в этом и заключалась тонкая военная политика ее отца, то, владея его казной, уж она-то не дала бы сгинуть Элдойру.