Первый генералиссимус России (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 70

Когда рассеялся дым, Шеин увидел удалявшиеся к окоему отряды степняков.

— Зарядить ружья, примкнуть багинеты, — приказал он солдатским полкам. — Вперед! В атаку!

И первым, обнажив свою шпагу, пошел впереди полков. Но к нему тут же подбежали его есаулы и, прикрывая его собой, решительно зашагали рядом.

Прикрываемые с правого фланга конницей донцов, с левого — драгунами и калмыками солдатские полки скорым шагом двинулись за отступающим противником. Орудия на колесах катили в атакующих рядах пехоты. Дошли до Кагальника, но степняки даже не подумали останавливаться. Дальнейшее их преследование Шеин посчитал бесполезным и дал команду о возвращении в лагерь.

Когда сочли вражеские трупы, то их оказалось без малого две тысячи. Потери же в полках и русской кавалерии исчислялись десятком убитых и раненых.

Поблагодарив служивых за ратный труд, Алексей Семенович сел за составление срочной депеши государю.

«Мой милостивый государь, — писал он четкой скорописью, не доверяя данного дела подьячим и дьяку, прикрепленным к его полкам, — спешу порадовать тебя новой викторией, учиненной над кубанцами. Они хотели испытать нас на прочность, да сами показали слабину против нашего оружия. С Божией помощью нами разбиты и отогнаны за Кагальник». И далее обстоятельно, со всеми подробностями, едва ли не поминутно, описал случившееся сражение.

Закончив депешу, прочел написанное. К собственному удивлению, оно понравилось. Перечел еще раз. «Вроде, написано складно…» И тут же поймал себя на мысли: «А не написать ли потомкам поучение о взятии Азова». Усмехнулся: «Почему и не написать. Чем я хуже Василия Голицына и иных прочих, писавших наставления по руководству боем, конными сторожами, станицами?.. Да ничем. Вот возьму и напишу».

Родившись, мысль уже не давала покоя. «Точно придется писать, — решил серьезно и окончательно. — Но сначала отправим депешу государю».

Депеша была отправлена, однако ответ на нее последовал только после прибытия Петра Алексеевича. Ему пришлось прервать поездку по странам Европы и срочно вернуться в Россию.

Нарушение царем прежних своих планов добра никому не сулило. Понимая это, Шеин еще до прибытия государя из-за заграницы, передав дела по строительству Таганрога своим помощникам, срочно вернулся в Москву.

«Лучше самому государя встретить, чем он за мной пришлет да на рандеву позовет, — решил главный генерал. — И вообще «семь бед — один ответ». А от ответа перед государем не убежишь, не спрячешься».

26 августа в Преображенском, куда прибыл Петр Алексеевич, минуя Москву, был объявлен прием. И родовитым и простолюдинам.

— Наверное, благодарности ждешь? — встретил ухмылкой Федор Ромодановский Шеина, спешащего в парадной одежде, а потому несколько запыхавшегося, на встречу с царем.

— Жду с государем встречи, — был дипломатичен тот, не желая конфликтовать перед аудиенцией с кем бы то ни было. — А уж что выпадет, то и приемлю…

— Я — тоже… жду встречи, — оставил задиристый тон «князь-кесарь».

— Что ж, будем вдвоем ждать. Вдвоем — сподручнее…

Не успел Шеин окончить последнюю фразу, как из комнаты государя вышел веселоглазый, скалозубый Меншиков. Он был в форме сержанта Преображенского полка.

«На глазах растет», — отметил данное обстоятельство Шеин.

Меж тем Меншиков громогласно и торжественно произнес, что Петр Алексеевич желает видеть их обоих разом.

— Этот бес просто так скалиться при мне не станет, — успел шепнуть Ромодановский Шеину. — Хоть при государе, но опаску имеет. Значит, жди подвоха…

Петр Алексеевич, в простом кафтане зеленого сукна и, под цвет ему, оливковом камзоле, расслабленно восседал за небольшим столиком.

— Садитесь, бояре, — не дав вошедшим, как следует, поприветствовать себя и облобызать царственную руку, указал государь на широкую дубовую скамью напротив себя. — Хватит вам ползать у царских ног, подметая бородами полы. Будем отныне жить так, как живут в западных странах. Согласны?

— Согласны, согласны, — в разнобой закивали головами и бородами «князь-кесарь» и генералиссимус, присаживаясь на скамью.

— Раз согласны, — взял Петр Алексеевич со столика ножницы, — то подставляйте бороды. Начнем ныне с бород. Кто смелый?

Это было столь неожиданно, что и Шеин, и Ромодановский поначалу растерялись. Да что там растерялись — опешили, откачнувшись всем корпусом назад. Потом стали тупо смотреть друг на друга. Сначала — на лицо в целом, затем, сосредотачивая и фиксируя взгляд, на бороду — гордость русского человека.

Да и как было не смотреть на то, что из века в век возводилось властью и церковью едва ли не в главное достоинство русичей. Возьми любого великого князя — бородат, возьми любого царя — бородат! Про патриархов и говорить не стоит — у каждого борода чуть ли не до пояса! К тому же последние патриархи — Иоаким и Адриан — даже целые духовные трактаты о пользе бород написали, в проповедях с амвонов превозносили. И на тебе — в одно мгновение лишиться главного богатства и достоинства!..

Но вот оба, едва ли не разом, перевели взгляды на царя — не шутит ли?.. Шутник-то известный! С отроческих лет шуткует. То с потешными, то с царедворцами…

Царь, хоть и посверкивал насмешливо-весело лупатыми глазами, но явно не шутил. Обмирая, поняли: «Серьезно сказано».

— Так кто же первый? — пощелкивая ножницами и проявляя уже явное нетерпение, привстал Петр Алексеевич из-за стола. — Может, ты, Федор Юрьевич? Ты у нас человек смелый, ко всему привыкший…

Ромодановский вновь откачнулся, словно увидел перед собой не государя-батюшку, а дыбу в своей пыточной, с которой ему в этот раз самому знакомиться, а не других знакомить-веселить… Откачнулся и замер.

— Давайте уж я… — встав со скамьи, шагнул ближе к царю Шеин. Он не собирался своим «героическим» поступком защищать «князь-кесаря», просто не желал злить государя. — Я все же помоложе… и борода у меня еще не достигла такого великолепия, как у князя.

— Ножницам, боярин, все едино, — усмехнулся государь и, приблизившись, ловко, словно всю жизнь этому учился, отхватил первый клок боярско-генералиссимусовской бороды.

Так первые государевы люди стали первыми, кто лишился годами и десятилетиями взращиваемых, елеем и гребнями лелеемых бород. Государь хоть и ловко орудовал ножницами, но «стерня» получилась неровная. После стрижки пришлось еще идти к немецким брадобреям — цирюльникам — и за умеренную плату договориться с ними о бритье.

«Ноне к зеркалу лучше не подходить, — поглаживая себя перстами по непривычно голому подбородку, решил Шеин. И, успокаивая взбрыкнувшее норовистой лошадкой воображение, мысленно добавил: — Без зеркала можно и обойтись, чай, не баба, чтобы перед зеркалом крутиться да разглядывать себя и так, и этак… Впрочем, и без бороды можно жить, — ехидно добавил внутренний голос воеводы. — Государь, вон, живет — и ничего. Да давно ли и сам без нее жил… Главное, что после всего случившегося с головой не расстался».

Да, это было главное.

К вечеру, как стало известно, из всех прибывших на встречу с царем с бородами остались только думские старцы Тихон Никитич Стрешнев да Михаил Алегукович Черкасский. Остальные напрочь лишились.

И тут же многие, кто подогадливее, не дожидаясь «царской милости», сами начали сбривать упружистую поросль. Плакали, но сбривали.

Отпуская Алексея Семеновича, государь поблагодарил за службу вообще. Особенно за последний разгром степняков под Таганрогом:

— Молодец! Не зря я тебя главным генералом пожаловал. Прадедовой закваски. Это, брат, за версту чувствуется.

И тут же пожурил за мягкотелость в проведении розыска по делу взбунтовавшихся стрельцов:

— По верхушкам прошлись с «князь-кесарем», листву кое-какую пощипали, веточки обломали, а до корней-то не достали. Придется мне самому, как всегда, все исправлять, выкорчевывать.

Пришлось повиниться:

— Уж прости, милостивый государь. Как разумели, так и сумели…