Дурная примета (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 69

— Да уж! — подстраиваясь, усмехнулся и Паромов, но тут же перешел к деловому разговору: — Ты что забежала: по делу или просто?

— Глебов послал спросить, не нужна ли помощь.

— Нужна. Печатать постановления и уведомления. И еще кучу бумаг.

— Помогу.

— Да у тебя у самой дел не меньше.

— Ничего. Часок-другой помогу — с моими ничего не случится. Не протухнут и не прокиснут, да и пылью не покроются. Я же печатаю быстро. Да и с меня, точнее с моего злосчастного присеста на стол, началось это дело. Вон, какое уже пухлое! — указала она на разложенное на столе уголовное дело.

Что-что, а печатала Марина Юрьевна, как автомат. Не каждая профессиональная машинистка за ней смогла бы угнаться.

— Да забудь ты про эту чертову примету. Чему быть — того не миновать. И никакие приметы тут не помогут.

— Уже забыла.

— Вот т хорошо. Раз сама назвалась, то помогай. Печатай. А я предупрежу адвокатов, чтобы через часок прибыли.

Подаркова, устроившись за соседним столом, на котором стояла электрическая печатная машинка «Ятрань», быстро забарабанила по клавишам, а Паромов, придвинув поближе телефонный аппарат, принялся названивать в юридическую консультацию. С адвокатами повезло: на месте оказались и Изверова, и Лунев. К Апыхтину обещал придти сам заведующий.

Отзвонившись, снова принялся за печатание на своей портативной машинке.

К десяти часам привели из ИВС подозреваемых. И пошло, поехало. Опять закрутился, как белка в колесе.

До обеда предъявлял обвинение.

Нехороших с подачи адвокатессы виновным себя не признал и от дачи показаний, сославшись на статью 51 Конституции, отказался.

Злобин виновным себя признал частично — его адвокат Лунев рвал и метал — как же так, столько следственных действий было проведено без его участия — но поделать ничего уже не мог, лишь принудил своего подзащитного вновь воспользоваться статьей 51 Конституции. Тот и воспользовался, заявив при этом, что свои показания данные в качестве подозреваемого, в том числе и на очной ставке и во время следственного эксперимента, полностью поддерживает.

Апыхтин не мудрил. Вину признал полностью и вновь дал исчерпывающие показания.

Прокурора на месте не было. И его заместитель — советник юстиции Тимофеев Валерий Герасимович, которого Паромов знал еще рядовым следователем прокуратуры Промышленного района и с которым не раз приходилось общаться на протяжении многих лет работы в правоохранительной структуре, — со всех сторон обложенный кипами дел, папок и папочек, сборников законов и комментарий к ним, изучив дело, санкции на арест всех обвиняемых дал без лишней волокиты.

— Кому-то из наших следователей повезет, — улыбнулся он сквозь окуляры очков, возвращая дело вместе с санкционированными постановлениями следователю. — Дело практически расследовано. Нужно собрать заключения экспертиз да перепредъявить обвинение не по 111 статье, а по 105 через 30.

— Нет, Валерий Герасимович, работы по делу еще много, — был объективен Паромов. — Тут пыхтеть и пыхтеть…

— Не скромничай, не скромничай. Основная работа уже сделана. Так что, готовь постановление о передаче дела по подследственности и баста. Я прокурору доложу — никаких препон при передаче дела не будет.

Снял очки и аккуратно положил на стол.

— Уже своих глаз не хватает, — пошутил Тимофеев, — приходится дополнительными пользоваться. Сам-то как? Без очков пока обходишься, или тоже…

— Пока без очков. Но глаза устают. Особенно к вечеру.

— Работа у нас такая. Бесконечная писанина, да непрерывное чтение. Вот к сорока годам и ходим с очками.

— У вас тут хорошо, но дома лучше. Пойду я. Еще надо автомобиль осмотреть, вещдоком признать, да потерпевшей вернуть. Нечего ему в отделе стоять, пока что-нибудь не сперли.

— А что, — засмеялся Тимофеев, — и сопрут. В первый раз что ли!

Тут следует сделать небольшое отступление от основной темы повествования и сообщить читателю, что прокуратура Сеймского округа располагалась уже не в старом здании, что на проспекте Ленинского комсомола, а в новом, в двухэтажном особнячке на улице Обоянской, в котором раньше размещался детский садик. Тот самый садик, в котором Паромов во время работы участковым инспектором устанавливал злополучную химловушку, ранившую кастеляншу и причинившую Паромову столько неприятностей и хлопот, в том числе и с прокуратурой. Работали тут теперь новый прокурор и новый заместитель, а прежний прокурор и его заместитель — Деменкова Нина Иосифовна уже находились на пенсии. Все течет, и все изменяется…

Только возвратился из прокуратуры, как пришли жена и сестра Нехороших, покушать принесли. И не только Олегу — мужу и брату, но и Злобину Ивану.

Лилия плакала по мужу и все интересовалась, сколько ему дадут.

— Сиротой сделал ребеночка. Осиротил!

— Это только суд решит, — отбивался следователь. — Кстати, где ребенок ваш? Соседям оставили?

— Соседи на работе. Мальвину попросила.

— Вот как?!!

По-видимому, следователь не скрыл удивления на лице, так как Лилия подтвердила, что ребенка своего оставила у Мальвины. Впрочем, и удивляться особо не стоило: таков уж русский человек. В гневе брата родного не пожалеет, а схлынул гнев — и поверженного врага ему жаль!

— У нас у обоих горе. Вот и вошла в мое положение… Сама когда-то матерью станет. Понимает…

— Скажите, — поинтересовался Паромов, — вы хоть знали о художествах мужа? Может, догадывались?

— Не знала и не догадывалась, — бесхитростно ответила Лилия. — А если бы и узнала, то все равно против мужа показаний бы не дала. Бог с ним…

«Вот такие тихие, даже забитые женщины и бывают самыми верными женами, — подумал следователь, когда Лилия покидала его кабинет. — Их не ценят, ругают, оскорбляют, унижают, а они — безропотны и верны!»

Ирина не плакала. Старалась сдерживать свои чувства, но тоска не покидала ее глаз. Вслух брата не бранила, но свидание попросила не с братом, а с несостоявшимся женихом — Злобиным. То ли из-за того, что брата совсем недавно видела, то ли по иным соображениям. Паромов разрешил. И почему не разрешить, если Злобин, как бы там не было, но оказывал содействие следствию в поисках истины. Однако, в своем присутствии.

— Извини, Ирок, так уж получилось, — после короткого объятия и поцелуя расчувствовался Иван. — Братан твой втянул. Обещал, что разрешит с тобой пожениться… Вот я и подженился!..

— Ты сам должен был головой своей садовой думать… — пожалела, посетовала Ирина. — А брата прости. Я простила, и ты прости. И перед Мальвиной и Артемом, если он выкарабкается с того света, извинись. Тысячу раз извинись!

— Ладно, — буркнул Иван.

— Что, ладно?

— Извинюсь, — насупился пуще прежнего Иван. — Ты-то сама как?

— Буду ждать.

— Приятно слышать, — по-житейски рассудил Злобин. — Но раньше состаришься, чем дождешься. Живи, как сможешь. Знать, не судьба нам быть вместе… Только, пока на тюрьму не отослали после приговора, приходи ко мне на свидания. Ведь больше у меня ни одной живой души нет…

Голос Ивана задрожал, губенки затряслись. В уголках глаз предательски заблестела влага. Но он сдержался, не заплакал.

— Иди, не трави душу… ни мне, ни себе!

Ирина подчинилась.

Паромов удивился такому зрелому рассуждению обвиняемого. Никогда бы не подумал, что он на такое способен. Жаль, что несколькими днями раньше Иван до этого не дозрел. Или беда заставляет людей быстрее созревать и жить не по течению — куда вывезет, а с размышлением.

Не успели Лилия и Ирина Нехороших уйти из отдела, как пришла сестра Апыхтина. Пятиминутное свидание разрешил и той.

Апыхтины больше молчали, занятые процессом кормления Толика. Не плакали и не горевали. Молча переносили свое несчастье. Давно привыкли к замкнутости, скитаясь по детским домам и приютам.

«Ну и работка у нас в милиции, — в который раз подумал старший следователь, — всю мировую скорбь через себя пропускаем. Не свихнуться бы!»