Мара из Троеречья (СИ) - Gradiva Gala - Страница 76

— На выходе караул стоит, — предупредил сокамерник, — там тебя и повяжут. И объяснят доступно, почему бежать отсюда…

— Плевать, — Лис огрызнулся, а в замке щелкнуло, и дверь отворилась от легкого толчка, — за три дня я подкопа не сделаю. Хочешь, догоняй.

Он поднялся на ноги и зашагал, ощупывая ладонью влажные стены, к лестнице. Борода проводил Лиса тяжелым взглядом и, вздохнув, лег обратно на солому.

Лиса заволокли под руки совсем скоро — Борода даже не успел вздремнуть, когда послышалось эхо шагов, а затем рыжего бесцеремонно зашвырнули в камеру. Тот неудачно приземлился на больную руку, но теперь даже не пискнул, только придвинулся к соломе и накрылся мешком. Курточка осталась у дозорных, а рубаха, мокрая и залитая грязью, прилипала к телу. С волос стекала вода — Лиса старательно окунали в корыто с водой, чтоб остыл. Глаз его заплывал, а синяк переползал, расплываясь багровым пятном, на переносицу. Он шумно вздохнул, когда с потолка сорвалась капля, ударилась о саднящую кожу и скатилась по щеке, смешиваясь с пылью и кровью.

* * *

Марушка переждала закат, терпеливо высчитывая, как часто караульные проходили под окном башни. Дождь так и не начался, воды в кружке больше не осталось, и язык распух и прилип к нёбу. Девочка осмотрела комнату в последний раз, остановившись взглядом на мешочке, где хранился ключ. «Пусть остается, раз он так им нужен», — подумала она и решительно направилась к окну.

Голова кружилась от высоты. Марушка переждала, пока скроются за углом воины, и забралась на оконный проем. Ладони похолодели и онемели, а внутренности скрутило в тугой узел, хотя девочка и старалась не смотреть вниз. «Расшибусь» — гусиная кожа покрыла плечи. «Лучше так, — тряхнула она головой, — чем помереть взаперти от голода и жажды». Марушка глубоко вдохнула и повернулась спиной к саду, опускаясь на колени.

Держась рукой за каменный выступ, она осторожно опустила одну ногу, нащупывая переплетение плюща. Подошва сапога заскользила по белому мрамору, и Марушка едва не сорвалась вниз. Сердце ухнуло, дыхание сперло, а ладони предательски взмокли. Нечеловеческим усилием ей удалось подтянуться. Выровняв дыхание, Марушка стянула сапоги и сбросила их вниз. Шлепка о землю не последовало — голенища зацепились за колючие ветки, и обувка повисла, как праздничное украшение.

Босиком спускаться оказалось легче, но страшно так же — до мурашек. Левая нога опустилась в сплетение тугой лозы. Марушка медленно разжала ладонь, отпуская камень, и схватилась за зеленые побеги змеевника.

Молодой росток подвел ее, оборвавшись под тяжестью веса. Марушку качнуло, вторая нога скользнула, проваливаясь в пустоту, а руку, которой она пыталась удержаться за выступ, оцарапало о камень.

Падение, казалось ей, длилось целую вечность. Сердце бешено стучало, а крик застыл в горле, так и не найдя выхода. Ободранную ладонь жгло огнем. Марушка не успела порадоваться спасению, скоро осознав, что висит под окном башни — ноги отказывались передвинуться хоть на вершок, а пальцы, судорожно цеплявшиеся за лозу, казалось, не разожмутся никогда, даже если ей придется провисеть так до рассвета. «Наверное, меня собьют стрелой, как перепелку», — горько хмыкнула девочка — патрульные вот-вот должны были показаться из-за угла.

Она потеряла счет времени и сама не поняла, как очутилась на земле. Ветки терновых кустов надежно спрятали девочку от цепких взглядов патрульных. Слезы текли у Марушки по щекам, катились к подбородку и капали на редкую траву, пробивавшуюся хилыми кустиками у основания башни. Марушка покачивалась из стороны в сторону, кусая ногти: она бы предпочла пустить корни, чтоб никогда больше не знать высоты.

Караульные прошли уже третий круг, когда Марушка стащила с веток сапоги и обулась. Она пролезла сквозь заросли, оцарапав лицо и, согнувшись, быстро перебежала к кустам роз, приседая за ними и оглядываясь. Шагов и звяканья оружия не было слышно — только ветер шумел листьями, и Марушка продолжила путь.

Она скоро оказалась у стен, окружавших дворец. Когда Марушка ступила за ворота впервые — ход во дворец был открыт, на ночь же ворота запирали, и девочка с досадой пнула широкие бревна. Она могла дождаться утра, когда распахнутся врата, и попробовать улизнуть незамеченной — в глаза ее видели пятеро стражей, остальные навряд ли поймут, что это та самая девочка из башни — те, кого Марушка отчаянно звала, выглядывая из окна, предпочитали вперить взгляды в землю, проходя мимо места ее заточения. Вот только ноги сами несли ее подальше от входа. Она бежала вдоль стены, укрываясь за раскидистыми яблонями и сливами, срывая плоды на ходу — еще кислые и твердые, они казались ей слаще нектара. От зеленых слив разболелся живот, и Марушка заставила себя отбросить огрызок, чувствуя, что если она откусит еще хоть кусочек — съеденное полезет наружу.

Змеевник оплетал совсем небольшой участок стены на севере. Его пытались искоренить — пеньки от срубленной лозы торчали частоколом, но ползучая трава все равно находила путь. Марушка оперлась на стену и закрыла глаза, собираясь с силами. Стоило остановиться, как боль стремительно настигла ее — саднили оцарапанные лоб и щеки, кожа на ладонях свисала лохмотьями, отчего они полыхали, будто за раскаленную заслонку печки голыми руками схватилась. Марушка дула на ладони, осматривая землю вокруг в поисках чирьевой травы, но боль оставалась такой же жгучей, а нужно травки не находилось.

Когда умолк соловей, девочка решительно поднялась — времени до рассвета оставалось чуть, а ей еще предстояло отыскать Лиса и вместе с ним покинуть этот неприветливый город. «Для начала мы отправимся к полю, где маки и богиня, — убеждала себе Марушка, — и я узнаю, что со мной не так. А потом… Найдем место, где приходятся мои умения. Где-то далеко-далеко отсюда». О том, чем в деревенской глуши станет заниматься Лис, Марушка предпочла не думать — должны же у него найтись какие-то другие таланты?

Она схватилась за прореженную лозу кончиками пальцев, стараясь не задевать горячие ладони шершавыми побегами змеевника, и подтянулась. Ростки затрещали и склонились к земле. Носки сапог елозили по камням. Марушка вытряхнула ноги из обувки, и отшвырнула сапоги один за другим в сторону: «Подавись своим подарком, предатель!»

Лоза захрустела сухими листьями, когда девочка повисла на ней во второй раз. Боясь остаться без спасительных ростков, что приведут ее к свободе, Марушка вздохнула и загребла руками сухие побеги. Дорого ей стоило не взвыть во весь голос, но, стиснув зубы и тихонько поскуливая, она ящеркой взбиралась по стене, пыхтя и шумно, со всхлипами, выдувая воздух. Со стороны площади побеги плюща выпололи начисто, до самых куцых пеньков — пришлось прыгать. Сначала она свесила ноги, цепляясь пальцами за камень, затем зажмурилась, и подалась вперед.

Марушка гулко шлепнулась на дорогу. Пыль перемешивалась со слезами, а девочка лежала, свернувшись калачиком, не сдерживая больше рыданий.

* * *

Лис едва мог дышать — ныли ребра, а мерный звон капель стал пыткой. Свет от факела разлился по лестнице, шарканье и стук сапог о ступени перемежались смехом и тихой бранью. Скрипнула дверь, и в камеру затолкнули еще одного узника. Как только лязгнул засов, новый сокамерник швырнулся на решетку. Загрохотало железо. Лис поворочался и приподнял голову.

Посреди камеры, нервно оглядываясь, стоял Крысюк. Лис будто и забыл о ноющих ребрах: неведомая сила влекла его, позволила подхватиться и вскочить на ноги. Глаза Лиса горели огнем, он в два шага оказался перед бывшим подельником.

— Ты!.. — прохрипел Лис, не обращая внимания на зашевелившегося в гнезде из тряпья Бороду.

Ненавидящим взглядом Лис буровил Крысюка, замахнулся, и рухнул на пол от точного и быстрого удара под челюсть.

— Чего, сопляк, думал, отпустят тебя, отсрочку приговору дадут, если нас заложишь? Меня прям из подпола выудили, гаденыш, никто не знал про него, кроме своих…