Мара из Троеречья (СИ) - Gradiva Gala - Страница 75

— Сдались мне твои россказни, что там было, если уже ничего нет, — проскрипел второй голос. — Если бы я на перекопанную землю хотел посмотреть, да лопатой помахать — поехал бы к теще на хутор.

— Так было всё, было! Копали глубоко, и с местом заморочились. Надо было грохнуть кого, чтоб дух остался клад охранять, да проверенных людей и так немного осталось, — проканючил собеседник в ответ.

— Может, ваши проверенные люди не слишком-то и проверенные?

Роланд отошел на приличное расстояние, к первой попавшейся лавке и уставился на вывеску, прислушиваясь к треску лозы и шуршанию листьев. Мимо него промчался седоволосый мужчина с носом, свернутым набок, как у заправского трактирного драчуна, бормоча ругательства. Второй — его собеседник, завернул в подворотню, пряча лицо под капюшоном.

Дождавшись, пока они скроются из виду, Роланд отправился осматривать дыру. Переплетенная лоза плотно прилегала к порушенной кладке, пропуская только тех, кто не успел наесть брюха — и все равно протискиваться пришлось боком. Худенькая девчонка пролезет совсем без усилий, а вот коня, без которого им не уйти от погони, придется выводить через ворота у всех на виду.

На другой стороне колосились дикие травы, стрекотали кузнечики да сиротливо ютилась брошенная у замшелого валуна лопата.

* * *

Ржавая решетка скрипнула и врезалась в выступающий камень. С потолка капало, бусинами собиралась влага на стенах, скатывалась вниз и собиралась в выемках лужицами. Солома, отсыревшая, с грибным душком, служила узникам постелью.

Лиса подтолкнули в спину, и он успел заметить, что в помещении не один, прежде чем скрипнула несмазанными петлями дверь, провернулся в замочной скважине ключ и тюремщик вышел, унося факел. Темнота сгустилась и заволокла камеру. Сокамерник спал, отвернувшись к стене и тяжело, с присвистом дыша.

Лис неловко опустился на пол. Перенёс вес на здоровую руку и подполз к соломе — сырость, исходившая от каменных плит, пробирала до костей. Когда он увалился на подстилку, из скупой кучки сена выскочили, попискивая, и бросились врассыпную, мыши.

Лис страдальчески скривился и, не меняя выражения лица, переместился под стену. Камни блестели странными, хаотичными узорами из серебра, но он не стал разбираться, опираясь на них спиной и глубоко дыша. Руку крутило и единственное, о чем Лис мог думать — это об острой, накатывающей волнами боли. Плечо горело и быстро опухало.

Он нагнулся, подтянул к себе дырявый мешок и укрылся, насколько хватило длины. Из-за сырости стен дрожь пробежала по телу, зато боль в суставе помалу утихала. Лис почти забылся тревожным сном, когда с потолка капнуло. Он приоткрыл глаза и вытер щеку — на ладони осталась вязкая слизь. Лис недоверчиво поглядел под ноги, ожидая увидеть там лужицу накапавшей воды, и отшатнулся от стены. По камням ползали, оставляя блестящие дорожки, мясистые, с палец размером, слизняки, вытягивая рожки и шевеля ними в попытках рассмотреть узника. Завернувшись в мешковину, Лис отполз в сторону, замерев посреди камеры. Послышалось покашливание и мужчина, спавший под стеной, заворочался:

— А ты шебутной, парень… — сипло прохрипел он.

Лис ничего не ответил. Сокамерник поерзал, приподнимаясь. Бледное его лицо резко выделялось в темноте, только густая борода, неопрятно торчала в разные стороны, как ветки в сорочьем гнезде.

— Как звать тебя?

— Лис.

— Елисей? — уточнил сокамерник.

— Нет. Просто Лис, — мотнул головой тот.

— Из наших, значит, — утвердившись в догадках, кивнул бородатый. — Что-то я тебя раньше не примечал. На чем попался? — без особого интереса спросил он.

— Подставили, — Лис стучал зубами — никак не получалось привыкнуть к холоду. — А ты?

Сокамерник повернулся к Лису. Тот заметил, что мешковина, которой укрывался мужчина, неравномерно скомкалась. Сначала из-под нее показалась нога в худом ботинке, а затем и вторая, замотанная в тряпье. Запах, который Лис сначала принял за смрад ямы для испражнений, источали тряпки, слипшиеся от засохшей бурыми пятнами гноя и крови. Лис сощурился и уточнил:

— Тебя Бородой зовут.

Мужчина меланхолично кивнул.

— Значит, ты знаешь Крысюка? — оскалился рыжий.

Тот кивнул снова.

— Это он меня заложил. Когда выберусь, — прошипел Лис, — потроха ему отобью.

— Брось, — Борода отмахнулся и потер калеченую ногу, — Крысюк, тип неприятный, но за своих всегда горой стоял.

Лис пододвинулся ближе к собеседнику.

— Должны были на… — он замялся, но продолжил, — твое место выбирать человека. Я дельце сам провернул — к Ерёме в доверие втерся, нанялся сторожем и вынес мешка два цацек всяких и тряпок. Крысюк испугался, что за меня голосовать станут, вот и сдал. Очевидно же, — пожал плечами Лис и поежился от холода. — Выберусь, начищу ему рыло, сможет только репу перетертую хлебать…

Борода посмотрел на него с сочувствием, и Лису совсем не понравился этот взгляд.

— Не хочу тебя расстраивать, малец, — похлопал он рыжего по плечу, — но не выберешься. Перед праздником всех казнят, кто тут засидится.

Лис недоверчиво поерзал, переваривая новость:

— Так здесь же воров не вешают? — недоверчиво спросил он.

— Не вешают, — кивнул Борода, — княгиня запретила, чтоб руку-воровку с висельников не пытались урвать. Зато колесуют, четвертуют, подвешивают в клетке над городскими воротами, пока голод, ветер и кусачие мухи не сделают свое дельце. В общем, выбор широкий, публике на потеху, — ухмыльнулся он.

Лис ошарашенно уставился на сокамерника.

— Так… — он поднялся и, шатаясь, зашагал по камере, — чего за свистопляски-то намечаются? Праздник урожая какой-нибудь, да?

Борода хмыкнул:

— То-то я сразу подумал, что заметил бы тебя, если б ты местным был. Откуда прибыл, что о победе над ханом не слышал?

— Я не силен по этой части — у меня что ни день, то праздник. Самбор отвоевали… летом… когда ж это было? — протянул он и принялся загибать пальцы, сосредоточенно шевеля губами и высчитывая дату. — Так это ж через три дня! Что же, получается, — вскочил Лис на ноги, — нас не вздернут, зато четвертуют?! Надо валить отсюда!

Он метнулся, придерживая больную руку, к решетке и принялся дергать ее, разрезая глухую тишину металлическим лязгом. Решетка мелко дрожала, но не поддавалась.

— Ты пытался выдолбить лаз, сделать подкоп? Что-нибудь еще? — не оборачиваясь, сыпал он вопросами, дергая замок. — Может, умыкнуть ключи у стражи?

Борода, снисходительно покачивая головой, наблюдал, как мечется Лис.

— Тебе что, жить надоело? — взвился Лис, нависая над сокамерником.

— А меня и не казнят. Вишь, какая оказия получилась, — Борода пожал плечами, — обычно за первую кражу руку отрубают и отпускают на все четыре стороны. А я, вроде как уже и поплатился, — кивнул он на покалеченную ногу. — Пока решают, что делать со мной — промариновать тут еще, или на волю выпнуть… — сплюнул он.

Лис остановился и придирчиво поглядел на собственную пятерню, покрутив кистью.

— Так, может… — начал он, с сожалением разминая руку.

— Не может, — осадил его Борода, — я-то местный. Всю жизнь тут прожил, за меня добрые люди поручились. Бес попутал и все такое, — развел он руками. — Ты человек новый, никому не знакомый, еще и сразу о ремесле своем так открыто заявил — купца уважаемого дерзко ограбил…

Лис заметался по камере, хлопая себя по карманам — на входе его обыскали, вытряхнули их содержимое и отняли все, даже не представлявшее ценности. Стянув курточку и бросив на пол, он разложил ее и принялся обшаривать подкладку. Палец кольнуло сквозь ткань — нашлась последняя отмычка и последняя надежда.

— И дальше что? — сощурился Борода, разглядывая белеющие в темноте, шарящие по решетке, в поисках замка ладони Лиса.

— Сваливаю, — отмычка утонула в сердцевине замочной скважины.

Лис, просунув руки по локоть и прижавшись щекой к холодным металлическим прутьям, нервно ковырял в замке.