Перевал (СИ) - "Эвенир" - Страница 54

— Я слушаю тебя, Аль.

— Помнишь, ты говорил о том, что мы должны основать свой род? Род, который станет принимать изгоев, бывших рабов. Который не осудит и не откажет в помощи?

Родрик кивнул. Конечно, был такой разговор, как тут не помнить.

— Так вот, мы с Тайенаром хотим попробовать. Мы много говорили об этом в последние дни и даже составили примерный текст клятвы. Мы хотим обратиться к духам озера. Ждали только тебя. Мы все согласились с тем, что твоё присутствие на этом ритуале обязательно.

— Молодцы, вы правильно решили, — похвалил Родрик. — В конце концов, вы ничем не рискуете. Если не получится, ведь хуже не будет. А если получится…

Он запнулся. Что же будет, если у них получится? Сразу стал понятен и сруб, слишком большой, слишком старательно сложенный, чтобы служить лишь временным пристанищем. Да и неловкость Аля нашла своё объяснение.

— Мы хотим начать прямо сейчас, — продолжил Аль. — Раннее утро — самое лучшее время.

— Ну, что ж, пойдёмте. Вы готовы?

Показалось Родрику, что Аль взглянул на него с удивлением. А чего он ждал? Что Родрик запрет его в покоях, пока не родится ребёнок, да и после не выпустит? Прикуёт к себе золотой цепью, что хуже рабского ошейника?

Ландыш уже сидел на берегу, на прежнем месте, в прежней позе.

Родрик сел на бревно, которому кто-то, вероятно, Май, придал сходство со скамьёй, чужие эалы встали у него за спиной. Аль и Тайенар, казалось, забыли о них. Спокойно и деловито, будто супруги, они помогли друг другу раздеться, сняли все, даже амулеты Стаи. Аль расплел косу, золотистые волны упали на спину, Тай пальцами причесал свои довольно длинные темно-русые пряди. Взглянули друг другу в глаза серьезно и строго, обменялись короткими кивками. Взялись за руки и пошли к берегу. Остановились в двадцати шагах от Ландыша, по-прежнему безучастного, не расплетая рук, обернулись к неподвижной озерной глади, перламутровой и розовой в лучах утреннего солнца.

Первым заговорил Аль. Родрик не понимал слов, произнесённых на языке Воинов Света, но тон не оставлял сомнений. Молитвы и клятвы на всех языках мира звучат одинаково. Сначала Аль волновался, но быстро справился с собой, и его речь потекла песенно плавно, и чётко, и вдохновенно. Потом заговорил Тай, и волнения в его голосе было больше, а веры — меньше. Аль молился, Тай — просил. Аль убеждал, Тай — уговаривал. Потом они заговорили вместе, в унисон, одинаковым жестом протянув руки вперёд, к чаше озера, взывая к высшей справедливости, к силе, превышающей человеческую. Горько стало Родрику. Это был чужой язык и чужой ритуал, он был гостем на чужом пиру, не знающим обычаев, лишним, ненужным. Крепко держались за руки Аль и Тайенар, омега и альфа, свободные эалы, и не было места Родрику в этом союзе. Некстати вспомнил Родрик, как в час последнего недуга звал своего альфу этот омега, Тайенара звал, не его. Так, может быть, и ребёнок не его? Откуда это известно? Они все приняли его отцовство за данность, просто потому что так удобнее, так приятнее думать им всем…

А потом наступила тишина. Все так же невозмутимо сияло озеро, так же неподвижно стояли на песке альфа и омега. Аль уронил руку, низко опустил голову. Тай повернулся к нему, хотел что-то сказать, но лишь молча обнял, поцеловал по-братски, в лоб. Что-то сказал, но Аль лишь мотнул головой. Тай отвернулся, зашагал назад, туда, где ждали его молчаливые зрители. Эйллерт что-то спросил, Тай пролаял что-то резкое. Принялся натягивать на себя штаны, оступился, зарычал. Родрик поднялся, поддержал друга за локоть. Тихо спросил, видимо, ту же глупость, что и Эйллерт:

— Что, не вышло?

— Нет. Ничего, вообще ничего, — проговорил Тай сквозь стиснутые зубы. За несколько минут он состарился на десять лет. — А ведь я чувствую их, чувствую их взгляд, говорю с ними — не отвечают, только смотрят. Будто ждут чего-то, а чего — не знаю.

Аль стоял на берегу, по-прежнему глядя перед собой. Плечи его вздрагивали. Родрик хотел подойти и не решился. Есть такие вещи, которые нужно пережить самому, есть такое горе, которое не разделишь. Он даст ему эту минуту. А потом подойдёт и обнимет, своими руками отгородит ото всех бед на свете, скажет, что есть у них уже свой род, и семья, и целая жизнь, в которой найдётся место и Таю, и Ландышу, и даже чужим эалам…

А потом будто глубокий беззвучный вздох пролетел над землёй. Это Ландыш поднялся с колен, как не способен подняться ни человек, ни эал, как поднимает голову цветок навстречу солнцу. Мягко изогнувшись, потянул с плеч рубашку, позволил ей спорхнуть на землю белой птицей. Точно так же, будто сами по себе, скользнули с бёдер штаны. Нежным перламутром засияла белая кожа. Последним упал на землю рабский ошейник, сброшенный одним небрежным движением. Подчиняясь ритму неслышимой музыки, коснулась песка узкая ступня. Каждый шаг по самой кромке воды был творением мастера, бесконечно лёгким и филигранно точным. Аль поднял голову, взглянул на медленно подходящего к нему танцора. На его щеках блестели слёзы. А Ландыш протянул Алю руку жестом, не допускающим возражения. Омега покорно вложил пальцы в протянутую ладонь, и Родрик забыл, как дышать.

Да, он видел танец Ландыша в гостиной принца Кадмира, и это был красивый, мастерски исполненный танец, и был он так же далёк от действа, совершающегося на берегу, как крик совы — от песни соловья. Два тела, белых и золотых, прозрачных в солнечных лучах, творили чудо, пронзительную молитву и потрясающее откровение. Они ни о чем не просили и ничего не предлагали, они уже были частью этого утра, и чистого горного воздуха, и ледяного бездонного озера, они вплетали себя в саму ткань бытия, меняя окружающий мир, изгибая солнечные лучи, сливаясь с прозрачной водой.

И вода ответила им. Снова беззвучный вздох согнул воздух, мелкой рябью покрылась зеркальная поверхность озера. Где-то в глубине, на самом дне мелькнуло и погасло неяркое сияние, затем показалось снова, разгораясь ярче, ближе, будто под толщей воды вставал ещё один рассвет, охватывая озеро от берега к берегу, всплывая медленно, но неудержимо. И вся водная гладь вдруг засияла нестерпимо ярким светом, обливая золотыми потоками две фигуры, кружащиеся на берегу в волшебном танце. И тогда Ландыш подхватил Аля за талию и усадил себе на бёдра, сливаясь с ним в один ослепительный столб света.

— Силы Света, — вдруг выдохнул рядом Тайенар. — Какие же мы идиоты. Род Живущих под Солнцем… Он — храмовый танцор, Родрик. Маг высшего порядка. Из тех, кто может оживить мертвых или предсказать судьбу. Убить одним взглядом. Начать войну или её остановить. Храмовый танцор, силы Света. Все время, рядом с нами…

— Почему же он не вмешался раньше? Когда на него надели ошейник, когда насиловали, заставляли танцевать на потеху?

— У них своё понимание судьбы. Может быть, все это было лишь дорогой сюда, на берег этого озера. Откуда нам знать. Храмовые танцоры выше магов и выше жрецов. Они — почти боги.

— И теперь Аль?.. — голос подвел Родрика. На половине фразы закончились и силы. Настала очередь Тайенара поддержать его под локоть.

— Его супруг. И айен-эстанир, омега-глава рода.

Между тем золотой водопад рассеялся отдельными блёстками, упавшими в воду, будто золотые лепестки. Родрик заметил, что Аль и Ландыш стоят рядом, прижавшись бедрами, а золотистая вода плещется у их коленей, будто озеро поднялось, чтобы обнять своих избранников. Аль протянул руку приглашающим жестом. Тайенар тихо ахнул и, мгновенно позабыв о Родрике, побежал к берегу. Аль и Ландыш взяли его руки, и тотчас же лучи переливающегося света охватили их фигуры, вычерчивая тонкие, будто водяные разводы на смуглых плечах Тайенара. Следом подошёл и Майенталь, дрожа всем телом, почти падая с ног от волнения. Последним вошел в род Эйллерт, принявший благословение духов озера с выражением религиозного исступления на замершем лице.

А потом они все пятеро стояли перед Родриком, сияющие, юные и немыслимо прекрасные. И Родрик вдруг понял, отчего, увидев рабов-эалов, он не сразу их узнал: у эалов, лишенных рода, не было этого сияния, идущего изнутри, превращающего живых и смертных существ в образы божественного совершенства.