Перевал (СИ) - "Эвенир" - Страница 39

Немного отлегло от сердца. Но лишь до того часа, когда пришлось говорить с Кейном. Брату предложение не понравилось. Залпом выпил целый кубок торка, долго глядел в огонь, сидел сгорбившись, опустив голову. Родрик нарушил молчание:

— Я тебя как брата прошу. Иначе они Аля не отпустят. А он там погибнет, это я точно знаю. Ты же помнишь, каким мы его привезли в крепость, как долго выхаживали? Он болен, Кейн, помнишь, как он целую прошлую зиму с постели не вставал? Да и теперь у него раз в три-четыре месяца приступы. Его лечить надо, особенно, по-эальски. Хорошо, что Тай мне помогает, а то и я бы не справился. А тебя я сам заберу от логоссцев, как только снег растает. Они ничего не сделают тебе, Кейн, ты же знаешь.

— Не надо меня просить, лорд Родрик, — мрачно отозвался Кейн. — Достаточно просто приказать.

Не сложился разговор. Но хуже было то, что ближе к ночи Кейн сам пришёл к Родрику. Встал у двери, подпёр косяк плечом, заговорил, будто с трудом выталкивая слова:

— Род… Многие в Равенсрохе считают меня своим должником. У каждого сын, брат, отец, друг. Воюем мы давно, у всех свои счёты.

И вдруг вскинул голову, взглянул в глаза твёрдо, с вызовом.

— Я не боюсь! Смерти, боли, увечья — не боюсь. Но одно дело в бою погибнуть, и совсем другое — в плену. Где каждый тебя ненавидит.

Родрик подошёл, положил руки на плечи брату, заглянул в глаза. Подумал: «Какие темные у него глаза, будто совсем чёрные. Интересно, у меня такие же?»

— Кейн, если бы был другой выход, я бы сам остался, но тоже ведь не могу. А впрочем, почему не могу? Оставлю Гнездо на тебя, сам останусь в Равенсрохе, Аля отпустят домой, Тай за ним присмотрит…

— Ладно, я понял, — ответил Кейн, мягко освобождаясь от рук Родрика. — Сделаю как обещал.

И больше Родрик с братом не говорил. Тот собирался в дорогу шумно, пил со стражей, с кем-то дрался. Красивая белошвейка плакала, провожая его, совсем молоденькая, в дочки годится.

И вот теперь ехал Родрик один и глядел на широкие плечи Кейна, на черные волосы, небрежно собранные на затылке в короткий хвостик, на то, как с быстрой улыбкой он оборачивался то к Доннеру, то к Норту и говорил им что-то забавное. Родрик понимал. Ему пришлось выбирать между любовником и братом, и он свой выбор сделал. Кейн его принял, но выражать по этому поводу восторгов не собирался, да и не обязан.

Снова заговорил Харолд:

— Хорошие у вас собачки, у нас вот нет таких, а жалко, хотелось бы. Не уступите парочку?

— Мы продаём годовалых кобелей. Натасканных на медведя, поисковых или сторожевых. Холощёных, — коротко ответил Родрик.

Говорить не хотелось совсем, но в особенности не хотелось с Харолдом.

С погодой им повезло, и крутой спуск в ущелье удалось преодолеть засветло. На берегу незамерзающей речки сделали привал, распрягли лошадей, укрыли их попонами, разожгли костры, Доннер с Нортом поставили шатёр. Родрик взял его специально для Аля. Не на снегу же ему спать, когда они поедут домой.

Назавтра дорога продолжилась. Зимняя, холодная и очень одинокая. Харолд заметил, что его компания неприятна Родрику и перестал соваться с беседами. Орлы держались ближе к Кейну, и с лордом говорить им было не о чем. Впервые в жизни Родрик оказался в одиночестве. Всегда, с самого детства, его окружали люди, искавшие его общества, чтобы обратиться с просьбой, спросить о новостях, да хотя бы просто показаться рядом, тем самым повысив и собственную значимость. Родрик принимал такое внимание как должное, он не искал его и не тяготился им. Теперь, оказавшись отрезанным от привычного общения, он растерялся. Некому сказать о крупных следах, уходящих вверх по склону, неужели барс? Не с кем поделиться опасением: небо белое — быть метели. Не с кем ехать плечом к плечу в уютном и нетягостном молчании. Он прекрасно понимал, что означало такое отчуждение. Звучал в нем голос Белого Гнезда, живой и вечной сущности, которая была ему ближе отца и дороже матери. Если он хоть что-то понял об эальском значении рода, то его собственным родом всегда было Белое Гнездо. И теперь этот род отверг его. Оттого что он предпочёл любимого брату. Оттого что поменял одного на семь десятков. Теперь каждый в Гнезде спрашивает себя: «А случись мне попасть в плен, сделает ли лорд для меня то, что сделал он для своего любовника?» Ответ на этот вопрос очевиден. За все приходится платить, это он знал. И если одиночеством придётся оплатить жизнь любимого, это приемлемая плата. И все же, и все же… Двадцать лет он прикрывал им спины, двадцать лет не жалел ни серебра, ни крови, ни жизни. Впрочем, они, его верные орлы, могли сказать ему то же самое.

Единственным его собеседником в эти долгие дни был Тайенар. Вступать с магом в мысленный разговор становилось все легче, будто идти по знакомой дороге, по которой ноги несут тебя сами, и припоминать повороты нет нужды. Закрыть глаза, сделать вдох, представить себе орла в небе над горными вершинами. На выдохе протянуть руку ему, с кривоватой усмешкой и внимательными зелёными глазами. Почувствовать в ответ что-то похожее на улыбку, или на луч солнца на щеке, или на тяжёлую руку на плече. «Ну, здравствуй. Как в крепости? Вот и хорошо, что тихо. А я следы барса видел. Ты на барса когда-нибудь охотился?» Послать мысленную картинку: огромный кот, белый с серыми подпалинами, с холодными синими глазами. А в ответ получить гадкую ящерицу размером с кошку, с шипами вдоль спины и раздувающимся гребнем. «Я вот на это охотился. Хайят называется. Шипы, гребень, желчь, слюна — все жутко ядовитое, зато мясо вкусное, лучше молоденького цыплёнка». Если раньше Родрик мог передать и получить обратно только самые примитивные сообщения, то теперь он чувствовал грусть и волнение эала, его благодарность и уважение, желание поддержать и помочь. Шуткой, пустой болтовней, заверением, что в крепости все спокойно. «Я отдал Поводок Ренольда Горну. Наш капитан туповат, лорд. Но ничего, справимся».

На пятый день пути собаки напали на след медведя. Зимняя дорога скучна, каждый обрадовался забаве. Матёрый самец с тёмной, почти черной шерстью решил дорого продать свою жизнь, когда прижали его к отвесной стене, на которую и белка не взлетит. Кейн вышел со зверем один на один. В другое время Родрик поставил бы под сомнение и мудрость такого решения, и способность брата справиться с задачей. Теперь он знал: отважный и безрассудный поступок повысит его шансы на выживание среди врагов. Логоссцы расскажут об этой охоте, а смелость всегда вызывает уважение. Кейн справился отменно: ушёл от удара огромной лапы с когтями-кинжалами длиной в ладонь, дождался, когда зверь поднимется во весь рост, и нанёс короткий и точный удар. Жало пики вошло зверю между рёбер. Медведь умер прежде, чем его туша ударилась о землю.

Норт и Доннер были первыми, кто поздравил Кейна с добычей. Следующим подошёл Харолд, принялся многословно объяснять, отчего так трудно убить медведя и почему Кейн такой молодец. Вслед за ним и другие логоссцы подошли к заклятому врагу, захлопали ладонями по плечу, потянулись пожать руку. Подошёл и Родрик.

— Прекрасный удар, Кейн. Отличная добыча. Прямо как ты говорил: мех зимний.

— Все моё принадлежит тебе, лорд, — брат церемонно склонил голову. — Позволь снять шкуру и поднести тебе трофей.

— Лорне поднесёшь, — усмехнулся Родрик, вовремя вспомнив имя молоденькой белошвейки. Брат на улыбку не ответил.

Снег пошёл на седьмой день пути, когда отряд уже миновал погребённый Сумеречный перевал и вышел на дорогу. Теперь им могла помешать разве что самая злая метель, вроде той, что прошлой зимой погубила купеческий караван. Но снег опускался на землю неторопливо и торжественно, в белой безветренной тишине, и вековые сосны, дремлющие под снежными шапками, вечными часовыми замерли на крутых склонах. Нетерпение последних дней сменилось тяжелой усталостью. Родрик почувствовал себя столетним старцем, которому уже все равно, чем закончится этот день, эта зима и эта жизнь. Лишь бы закончилась поскорее.