Перевал (СИ) - "Эвенир" - Страница 40

А на двенадцатый день пути, тихим морозным утром, они выехали на плоское каменистое плато, откуда открывался вид на глыбы черного гранита, поднимающиеся в темнеющее небо. Равенсрох, мрачная приграничная твердыня, оставалась верна своему имени.

В чёрный туннель замковых ворот, узких, с Белым Гнездом не сравнить, они въехали бок о бок с лордом Харолдом.

Лишь позже, с большим опозданием припомнил Родрик многие странности. Что им навстречу не выслали из крепости отряда. Что в замковом дворе, где собралась толпа в несколько десятков, было непривычно тихо. Что никто, кроме мальчишек-конюхов, не подошёл, чтобы помочь лордам спешиться. Что на крыльце у входа в цитадель стояли двое, Парр и Вейер, стояли молча и неподвижно, будто не отец вернулся в крепость, а непокорный вассал. А потом свистнул довольный Снорри, тоже не заметивший странного приёма, крикнул, спрыгивая на землю:

— Брок! Брат, мы дома!

И улыбающийся великан проделал себе путь через угрюмую толпу, обнял мальчишку за плечи, хлопнул по спине, засмеялся, и колдовство рассеялось. Люди стали подходить к друзьям и родным, зашумели женщины, заголосили, засмеялись и заплакали, но Родрик и этого не заметил. Взгляд его метался от узких щелей бойниц до крыльца цитадели, от дубовой галереи до окон господских покоев, ведь где-то там, за этими черными стенами, его Аль. Может быть, он смотрит на него сейчас, может быть, скоро они увидятся. С огромным трудом заставил себя успокоиться, собраться. Привычно потянулся к Тайенару: «Мы в Равенсрохе. Гадко тут. Домой хочу».

Комментарий к Глава 19

Равенсрох – чуть изменённое Raven’s Rock – вороний камень. Стало быть, все чёрное, стены из черного гранита и интерьер соответствующий. И жителей вражеского замка называем “воронами”, а наши – орлы.

========== Глава 20 ==========

Харолд словно нарочно вознамерился потрепать ему нервы. Велел отвести гостей в купальни, холодный и мрачный подвал со стенами чёрными ото мха, потом на ужин в своих покоях, напротив, душных и жарких, будто коптильня, потом лично проводил Родрика и его орлов в отведённые им комнаты. Родрик решил не выдавать волнения. Лишь прощаясь с радушным хозяином, проронил:

— Надеюсь, завтра я смогу увидеться со своим компаньоном?

Ярл растёкся пространной речью:

— Конечно, лорд Родерихт, почему же не увидеться, непременно увидитесь. Ведь для того же и путь зимний проделали, чтобы увидеть своего любезного. И сами удостоверитесь, что вреда ему не нанесли никакого, холили и лелеяли, будто невесту из высокого рода, пылинки сдували. И то сказать, нежен он у вас необычайно, многим девушкам на зависть. Много я красивых эалов повидал, но такого, как ваш, не видел никогда и вряд ли ещё увижу…

Жарко было в спальне, нестерпимо душно. Билось сердце, будто птица в клетке. Усталость зимней дороги, тяжёлый ужин, душная темнота — всё это камнем ложилось на грудь, но сон не шёл. Родрик уже не понимал, зачем он стал играть в эти игры, зачем прикидывался спокойным и безразличным. Тот, кто меняет семь десятков на одного, уже проиграл. Так почему он не потребовал своего Аля, не забрал его к себе, ведь сейчас они были бы вместе, он мог бы прижать его к сердцу и захлебнуться болезненной, пронзительной нежностью… Он слышал, как в соседней комнате негромко переговаривались его орлы. Им тоже не спалось. Зачем же здесь так жарко топят, ведь дышать нечем…

Наутро все были хмурыми и невыспавшимися. У слуги, принёсшего завтрак, Родрик потребовал немедленной аудиенции с лордом. Увидеть же Харолда удалось лишь к полудню. Он сам явился за своими гостями и повёл их, наконец-то, на встречу с пленным, а вернее, похищенным. Пока шли запутанными коридорами, спускались во двор, поднимались на галерею, шагали по гулкому, тёмному от старины древесному настилу, Родрик устал слушать о том, какие изысканные блюда подают его компаньону, какими шелками накрыта его кровать и какие драгоценности он носит на груди, на руках и в волосах. А память скорее по привычке, чем ради какой бы то ни было цели, отмечала часовых во дворе и на галерее, тяжелые двери, ведущие в башню, узкую винтовую лестницу. Не может быть, чтобы его держали в башне. Хитрый Харолд просто не хочет показывать ему, где именно находятся покои его пленника. Скорее всего, Аля привели в башню специально для встречи.

В просторной комнате на третьем этаже башни с окнами-бойницами, открытыми зимним ветрам, было светло и прохладно. Лежал на полу пёстрый марганский ковер, стояли огромные, в человеческий рост, серебряные светильники, над похожим на трон креслом с резной спинкой надувался парусом шелковый полог. Великолепное убранство пропало зря. Родрик не видел ничего, кроме тонкой светлой фигуры, шагнувшей ему навстречу.

На нем был эальский наряд длиной до пола, густо-синий, жесткий от золотой вышивки. Высокий воротник блестел драгоценными камнями, в вырезе широких рукавов виднелась серебристая нижняя рубашка. Волосы ему уложили в сложную причёску, прикрыли невесомым покрывалом. Золотой обруч тонкой работы охватывал его лоб, височные подвески, переливающиеся сапфирами, спускались на плечи. Лицо его было спокойно, вот только глаза… Глаза были точно такими, как в ту первую ночь в Баркле. Безумными. Нет, кричащими от безумной боли и ещё более безумной мольбы.

Аль поклонился до пола, жестом красивым и кротким сложив руки на груди.

Голос его не дрожал, он струился нежной песней, безоблачной и светлой:

— Счастлив видеть вас, мой господин. Тяжела ли была дорога?

Не сговариваясь, они приняли одну и ту же игру: Родрик — господин, Аль — его любовник, практически наложник. Нет между ними других отношений. А значит, не такой уж он ценный заложник, этот разряженный в шелка и парчу эал, вчерашний раб, купленный у стражников за бесценок.

— Здоров ли ты, Альхантар? — вежливо склонил голову Родрик. Горло и грудь будто железный обруч сжал, но сердце билось ровно, дыхание не прервалось.

— Спасибо, мой господин, я здоров.

Здоров ли? Родрик заметил тени под глазами, бледность и заострившиеся черты лица. Будто ещё тоньше стал нос, ещё резче выступили высокие скулы… Неужели он голодает?

— Нет ли у тебя каких-либо пожеланий?

— Моё единственное желание — как можно скорее соединиться с моим господином.

Так сказал бы любой хорошо обученный постельный раб. Или же человек глубоко любящий.

Родрик повернулся к Харолду.

— Я хотел бы уехать завтра утром. Это возможно?

— Конечно, лорд Родерихт, у вас в крепости дел невпроворот, да и я человек занятой. Попируем сегодня, а пока мои люди вас в дорогу снарядят, лошадок ваших подкуют, еды соберут, одежды теплой вашему компаньону, чтобы не замёрзнуть на зимней дороге. Каждый день снег может лечь, а тогда в обход Сумеречного и вовсе не пройти, прямо не знаю, как и отпускать вас в такую дорогу. Ведь случись вам не вернуться в Белое Гнездо, ваши люди меня винить станут, дескать, нарочно я так устроил…

Харолд всё говорил и говорил, но Родрик его не слушал, не в силах оторвать глаз от своего Аленького, от нежных губ, тонких рук, белой прядки, выпавшей из причёски. Он крикнул Тайенару: «Они привели Аля! Я его вижу, он здоров. Попробуй его вызвать!» Через несколько секунд пришёл ответ: «Ничего. Наверное, Поводок у него отобрали». Тогда Родрик обратился к своему мальчику мысленно, призывая, как совсем недавно Тая: «Потерпи ещё немного, маленький мой, жизнь моя. Скоро будем дома. Скоро снова будешь бегать в потертых замшевых штанах, с растрепанной косой да с облезлым носом. Скоро будем вместе».

Он перебил нескончаемую тираду хозяина:

— Лорд Харолд, моему компаньону потребуются в дороге слуги. Не уступите ли мне вот этих двоих? — кивок в сторону кресла, за высокой спинкой которого замерли, будто беломраморные статуи, две фигуры в лёгком доспехе. — Две подводы зерна за каждого, доставлю весной, вместе с остальными пленными.

Цена была, на первый взгляд, смехотворной. Если не знать, что к весне зерно в Равенсрохе будет дороже золота.