Полковник Империи (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 16

Все прекрасно понимали сложность обстановки. Поэтому начали компенсировать недостаток войск фортификационными работами. И буквально за несколько месяцев полевые укрепления протянулись практически сплошными линиями по всей зоне соприкосновения сторон. Да еще в два-три эшелона. Чтобы просто так прорвать не получилось бы.

И это положение оказалось в новинку для всех. Как, собственно, и в оригинальной истории, осенью 1914 года. Развитие материальных средств породил тяжелый, системный кризис в военном искусстве. Когда по-старому воевать уже не получалось, а как воевать по-новому еще не придумали.

Конечно, всегда можно уповать на новые технические средства. Но те же танки, хоть и помогали в годы Первой Мировой, но кардинально ситуации не решали, оставаясь лишь средством усиления. Да и во Вторую Мировую войну основу войск составляла пехота. Много пехоты. Очень много пехоты. Которая и воевала, научившись вскрывать глубоко эшелонированную оборону противника. Но до этого было еще далеко.

Первые подвижки в этом вопросе удалось добиться только после четырех лет крайне кровопролитной позиционной войны. Когда на в сражениях в перегной перерабатывались сотни тысяч людей за какие-то несколько дней. Однако до 1930-х и даже это не сильно помогало. Потому что опыт нужно было обобщить, обдумать и найти новые тактические решения. Что и было сделано Германским генштабом к началу 30-х. Германский штаб же образца 1916 года что оригинальный, что получившийся в текущих реалиях тупо не понимал, к чему готовиться и от как защищаться от «неведомой фигни», не известной им от слова вообще. Потому что, его понимание наступления принципиально никак не изменилось со времен той же Франко-прусской войны 1870–1871 годов…

Совокупность факторов привела к тому, что 14 мая 1916 года на участке Северного фронта у Штормграда германская армия оказалась в положении РККА лета 1941-ого.

Мощный лобовой удар проломил оборону. Слишком быстро и глубоко для того, чтобы на смежных участках началась паника из-за опасности классического обхода и флангового удара. Новорожденные десантники смогли уничтожить штаб армии, контролирующей этот участок фронта, лишив его стратегического управления и некой связности. А их последующий вояж по тылам привел к уничтожению многих узлов связи. Из-за чего оперативно перехватить управления войсками не смогли. Радиосвязи с полками и дивизиями не было, а телефонная и телеграфная пропала.

К этому добавилось начавшееся нарастающее давление на смежных участках. И вуаля! Разбитые и деморализованные части и подразделения спешно отходили, стремясь опередить наступающего противника в развертывании и построении нового рубежа устойчивой обороны. Постоянно подвергаясь бессовестным налетам авиации…

Несмотря на местные тренды в развитии авиации Меншиков им не спешил следовать. Скорее, напротив. И при самой деятельной поддержке Ренненкампфа сформировал под Штормградом авиаотряд, укомплектованный нужными ему самолетами. Купить их было негде, поэтому пришлось строить. С нуля. Под чутким руководством Сикорского, который простаивал из-за отсутствия интереса к бомбардировщикам класса «Илья Муромец». Он, правда, пытался и с легкими самолетами заниматься, но у него не пошло… да и не привлекали они его. А тут Максим с интересным предложением.

В результате уже в начале 1916 года буквально поштучно начали собирать первые самолеты, нетипичной для Первой Мировой войны. Да, это были бипланы. Но какие бипланы! Корпус был полностью деревянный с фанерной обшивкой. Где-то наборный, где-то монокок, то есть, выклеенный по форме из распаренных листов фанеры. Весь корпус. И крылья тоже. В то время как остальные самолеты во всех странах мира продолжали обшиваться преимущественно перкалью — тканью.

Силовые установки были под стать планеру — спаренные роторные двигатели Bentley BR1 по 150 «лошадей» каждый, установленные в двух крыльевых гондолах. Первый двигатель тянул, второй толкал. Между ними стоял общий сварной топливный бак из 8-мм листов катаной марганцевой стали. И вся эта «силовая установка» помещалась в легкий клееный фанерный обтекатель, дополненный развитыми «колпаками» на винты. Из-за использования подобной схемы самолет не только получал целых 600 «лошадей» энерговооруженности, но и весьма недурную аэродинамику.

Кабина была двухместной. Ее прикрывала легкая сварная «коробка» из все той же 8-мм катаной марганцевой стали. Пилот сидел как обычно, а вот второй член экипажа был развернут спиной вперед и выполнял функции стрелка, прикрывающего самолет в задней полусфере из пулемета.

С вооружением тоже не подкачали. В носовом обтекателе по настоянию Меншикова поставили четыре крупнокалиберных пулемета. Тех самых, что Максим заказал Джону Браунингу. Только стреляли они не синхронно, а поочередно для снижения нагрузки на деревянный планер самолета. Нажал пилот на гашетку — первые «ствол» выстрелил, за ним второй, потом третий, далее четвертый и по новой, пока патроны не кончатся. По тем временам — ультимативное курсовое вооружение выходило, да еще очень удачно размещенное. Второй стрелок тоже сидел за крупнокалиберным пулеметом, поставленного с хорошими углами наведения. Его даже вниз гнуть можно было, чтобы на отходе стрелять по наземным целям.

Получилась тяжелая такая, не очень маневренная, но крепкая летающая «фанерка». Что-то среднее между тяжелым истребителем и штурмовиком. Для полноты картины не хватало только бронестекол, но и их Максим добыть не смог. Итак, прыгнул выше головы создав целый авиаотряд, укомплектованный вот такими вот самолетами. Никому не понятными по большому счету. Ведь для борьбы с авиацией образца 1916 года в тех реалиях ТАКОГО вооружения было не нужно. А наземные цели штурмовать. Ну… авиация этим обычно в те дни не занималась. Во всяком случае силами стрелкового вооружения. Да и зачем там были нужны крупнокалиберные пулеметы? Обычных бы хватило за глаза, по мнению специалистов тех лет. Меншиков же считал иначе и плевать хотел на «косые взгляды» и «здоровую, конструктивную критику».

Именно эти аппараты и летали над фронтом, оснащенные кино и фотооборудованием. Именно они и буксировали тяжелые планеры за линию фронта. Именно они и устроили немцам судный день 14 мая 1916 года…

Выскакивали парами из-за леса и, проходя на бреющем полете, всаживали в идущую на марше колонну очередь. Из крупнокалиберных пулеметов, от которого ни за телегой не укрыться, ни за машиной, ни за соседом. И снова за лес. Как некогда в далеком 1941 поступали сами немцы, терзая отступающие советские войска.

Противник в них, конечно, стрелял. В том числе и из станковых пулеметов, поставленных на зенитные лафеты. Но ведомый в этих парах внимательно следил за опасностями и был готов подстраховать ведущего. У них была отработана схема взаимодействия на случай таких эксцессов. Головной самолет сразу и резко уходил в сторону, совершая противозенитный маневр при обнаружение серьезного наземного противника. Подставляя брюхо. Ведь нижняя была прекрасно защищена от стрелкового огня, в отличие от верхней части лобовой проекции. И экипаж, и баки были прикрыты броневыми плитами, а двигатели воздушного охлаждения и сами по себе были довольно проблемной целью. Даже расковыряв один из цилиндров не факт, что это выводило двигатель из строя. А если и так, то их еще три штуки оставалось. В общем — проблема, а не цель. Долбись — не долбись — толку никакого. С обычного винтовочного калибра во всяком случае. Разве что очень плотным огнем отсечь плоскость крыла или разнести хвостовое оперение. Ведомый же тем временем атаковал зенитчиков, отвлеченных на самолет ведущего. Комфортно. Спокойно. Как на полигоне.

Так и резвились.

А с тыла эти расползающиеся колонны пехоты и обозов подпирали колонны бронеавтомобилей Меншикова, заставляя их не просто залегать на дороге, а бросаться в разные стороны и пытаться укрыться в лесах. Ставя в то же самое положение, что немцы ставили красноармейцев… никто об этом не знал. А Максима это грело. Сильно. Он прямо чувствовал удовлетворение и какое-то странное, чудовищное умиротворение… словно давно терзавший его нарыв наконец-то прорвался и перестал болеть…