Секция плавания для пьющих в одиночестве (СИ) - Карин Саша - Страница 32

— Все будет хорошо, — сказала Лиза сама себе, стараясь придать голосу убедительность и спокойствие. — Сейчас ты не одна. Это время с Марой — твой подарок. Живи для себя, теперь можно… — Ее голос предательски дрогнул на этих словах.

Она потерла веки пальцами и взглянула в зеркало снова.

— Иначе ничего не выйдет. Все, кому ты могла помочь, уже мертвы или не слишком-то ждут твоего возвращения. Забудь, оставь все плохое в прошлом. Живи, сделай себе одолжение. Хватит себя жалеть… хотя бы раз доверься врачам. Сейчас ты примешь свои таблетки, выйдешь из комнаты, разбудишь парня, который приехал сюда ради тебя, и улыбнешься ему самой искренней улыбкой, на которую только способна… А потом ты возьмешь его за руку и не станешь ничего говорить, не станешь портить настроение ему и себе. Ты поведешь его гулять, и весь день будет принадлежать только вам одним. Молчи, улыбайся, ешь двойные порции безвкусной жратвы — так и начнется твоя новая жизнь. Вторая жизнь Лизы. — Лиза улыбнулась своему отражению — и на этот раз, как ей показалось, получилось вполне похоже на настоящую улыбку. — Ты хотя бы можешь попробовать. Ну правда, чего это стоит? Уже достаточно ты была одиноким пунктиром в пустоте.

Она кивнула своему отражению, надела очки, открыла дверь ванной комнаты, прихватив санаторскую брошюру, непонятно как здесь оказавшуюся, и шагнула через порог.

Мара не спал. Его пробуждение тоже было внезапным — едва открыв глаза, он потянулся под подушку, но не нашел там любимого ножа. Это потрясение оказалось таким сильным, что он долго не мог понять, где находится. Вяло он вспомнил об Ане, но тут же увидел Лизу, появившуюся у двери ванной комнаты. Теперь Мара лежал на боку, положив под голову локоть, и смотрел на нее.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответила Лиза с улыбкой.

Она подошла к окну и отдернула занавески, хотя за ними все еще было очень темно. Пустота двора, одинокая ворона на столбе и далекий дребезжащий лязг какого-то инструмента — так начинается новое утро, которое Лизе нужно пережить. Пока она смотрела в окно, Мара поднялся с кровати и, завернувшись в одеяло, подошел к ней. Когда он приобнял Лизу сзади за плечи, она вздрогнула, но потом наклонила голову и потерлась щекой о его руку.

— Сходим сегодня к реке? — глухо спросила Лиза.

Мара кивнул.

— Если хочешь.

— Хочу. Если вдвоем.

Несколько минут они простояли у окна, наблюдая за пустотой двора и одинокой вороной на столбе. Где-то за лесом только-только начинало подниматься робкое солнце. Говорить обоим не хотелось — тем более о прошедшей ночи.

Лиза думала о том, что сегодня ей придется отказаться от совершения ежедневной ритуальной прогулки в одиночестве. Возможно, она вообще откажется от одиноких прогулок. А Мара думал о том, как тут все-таки тихо. Тихо и спокойно.

На завтраке они встретили Молохова. Вернее, буквально столкнулись с ним в дверях. Мара и Лиза пришли в столовую немногим раньше восьми (обычно Лиза не приходила так рано), а Молохов к этому времени уже поел и направлялся, видимо, в лечебный корпус на первый утренний прием.

Вид у него был унылый и усталый: от бессонной ночи лицо осунулось, под глазами появились большие мешки, и только его фирменная походка сохраняла привычные и, казалось, неистребимые резкость и уверенность. Приветствовав Лизу кивком головы, Молохов протянул руку ее спутнику, и тот неуверенно ее пожал.

Лиза поспешно представила их друг другу:

— Это мой… хороший знакомый Мара, он приехал меня навестить, — сказала Лиза и повернулась к нему. — Познакомься, это мой лечащий врач…

— Прежде всего я тоже хороший знакомый, — прервал ее Молохов с улыбкой. — Приятно познакомиться, Мара. Слышал о вас много хорошего.

Лиза покраснела и кивнула. Разумеется, она ничего не рассказывала врачу о Маре, тем более не упоминала о его возможном приезде, поэтому реакция Молохова показалась ей любопытной. Мог ли он сходу догадаться, что между ней и Марой что-то есть? Или это была всего лишь вежливая манера общения с незнакомцами, выработавшаяся с годами из-за подобных неожиданных встреч с гостями пациентов? В конце концов, всем приятно слышать, что тебя ждут и что о тебе рассказывают своему лечащему врачу.

Мара смущенно улыбнулся. Он собирался ответить, когда на лестнице появилась группа пожилых женщин, спешивших на завтрак. Троицу на несколько секунд разделило движение этих вялых тел, причем Молохов, взявший Лизу под руку, оказался с ней по одну сторону от двери, а Мара — по другую. Когда женщины прошли внутрь, Мара снова подошел к Лизе. Почему-то его обидело, что Молохов, освобождая проход, притянул Лизу к себе.

— Мне тоже очень приятно с вами познакомиться, — сказал Мара, глядя ему в глаза, — но скорее угрюмо, чем доброжелательно.

Он перевел взгляд на Лизу и спросил:

— Пойдем?

Лиза кивнула и взяла его за руку.

— Если вы не против, я провожу вас до стола, — сказал Молохов не слишком громко; при этом не было сомнений, что он не спрашивает позволения присоединиться к Лизе и Маре, а скорее констатирует уже принятое им решение. — У меня есть пара лишних минут.

Он толкнул дверь и двинулся в столовую. За ним вошли Мара и Лиза.

— Ты не забыла, что я жду тебя сегодня после обеда? — спросил Молохов, посмотрев на Лизу, пока прокладывал им путь между столов; на мгновение он оглянулся и на Мару, шедшего позади, и добавил: — Но если хочешь, могу записать тебя на завтра.

— Я совсем забыла, — сказала Лиза и виновато посмотрела на Мару. — Если это правда возможно…

— Конечно! — оборвал ее Молохов. — Один сеанс вполне можно передвинуть — в счет твоих будущих успехов в лечении. Я найду для тебя время завтра ближе к вечеру. Надеюсь, этот молодой человек позаботится о тебе сегодня.

— Спасибо.

Он подвел их к записанному за Лизой столу и выдвинул для нее стул. Маре он указал место напротив. За столом уже сидела пара пациентов: знакомая Лизе старушка с собранными в пучок волосами и какой-то новый старичок, державший свою вставную челюсть над стаканом с компотом, пока другой рукой он пытался вытянуть салфетку из держателя.

— Я так понимаю, вы у нас проездом? — спросил Молохов у Мары, склонившись над его плечом.

— Можно и так сказать, — сказал Мара и, оглянувшись на врача, добавил: — я тут на пару дней.

— Но вы не снимали номер? — уточнил Молохов без всякого выражения.

Лиза покраснела и опустила глаза. Мара понял, что попался, но отступать было поздно.

— Нет, номер я не снимал, — сказал он, развернувшись вполоборота и посматривая на Молохова с каким-то подростковым вызовом (необъяснимая гордость просыпалась в нем при самых разных обстоятельствах, но чаще всего — после того как он сам же и загонял себя в тупик), — у Лизы двухместный номер, поэтому я решил пожить у нее.

— Я сама это предложила, — тихо сказала Лиза.

Молохов кивнул.

— Я так и подумал. В таком случае мне нужно кое-что уладить. Простите, я ненадолго вас оставлю, но скоро вернусь.

Он развернулся на носках и пружинистой походкой пошел в сторону кухни. Лиза не удержалась и посмотрела ему вслед: сейчас он был только в свитере и джинсах, без привычного халата, и белые полы не развевались у его ног.

Мара тоже провожал взглядом грозную спину Молохова. Что-то в его движениях восхищало Мару, но одновременно и пугало. На мгновение он подумал, что врач мог бы сдать его администрации, но быстро отбросил эту мысль. Платил Мара за номер или нет — Молохова это по большому счету не касалось. К тому же Мара сразу решил, что лизин лечащий врач — человек порядочный, хотя ему лично он и не понравился.

Немного успокоив себя этой мыслью, Мара посмотрел по сторонам: людей в столовой было довольно много — особенно, по сравнению со вчерашним вечером, — и как минимум десять столов были заняты. Большинство пациентов ждали, когда к ним подойдут, а те, кому уже принесли еду, горбились над тарелками и редко разговаривали между собой. Почти никто не поднимал глаз, не чесался и не скрипел стулом. Несмотря на присутствие людей, в столовой сохранялась удивительная тишина, прерываемая лишь ударами вилок и ножей о тарелки и дребезжанием тележки с едой, проезжавшей между столов. Атмосфера полуживого утра, царившего в столовой, поразила Мару. Это было действительно странное зрелище, вызывавшее смутную тревогу.