Участь победителей (СИ) - Moskwinian Андрей - Страница 23

— Ты не насмотрелся на меня за время нашего пути? — прервал вдруг ее голос мысли Алларда.

Он столкнулся с ее большими голубыми глазами и смущенно отвел взгляд.

— Извини, — сказал он эльфийке. — Я лишь задумался и не хотел оскорбить тебя своим недостойным поведением.

— Не стоит извиняться за такое, — улыбнулась она в ответ. — Ты, наверное, считаешь мою расу высокомерной, гордой, заносчивой? Думаешь, что мы чувствуем превосходство над вами благодаря своей долгой жизни и тайным знаниям предков?

— Я так не считаю. Каждый народ имеет свои достоинства и свои недостатки. И они не являются причиной для вражды между нами.

— Почему же тогда люди вырубают эльфийские леса, превращают плодородные земли в выжженные пустыни, назначают цены за наши скальпы?

— Скальпы? — переспросил посол. — У кого из людей хватило ума для такого варварства?

— Герцог Антонио готов платить большие деньги за каждого убитого эльфа, — с горечью произнесла Тауриэль. — Мы всеми силами защищаем свои леса, но сами при этом стали вымирающим видом. Да, каждый из нас может прожить до тысячи лет, но сталь оборвет эту жизнь также легко, как и человеческую. Раньше для нас не существовало времени, все казалось вечным, а теперь каждый следующий день мы ждем с замиранием сердца. И нам некуда отступать. Другой земли для эльфов нет. С падением Хелиндельсельва прервется и наш род.

Эта беседа была слишком неприятной для той и другой стороны, поэтому Аллард решил поговорить с жительницей леса о другом.

— Я заметил, что ты нетерпима к людям, — сказал он. — Но как же так получилось, что тебе известен наш язык? Ты неплохо говоришь на нем и среди толпы арондальцев тебя бы даже не отличили от арразийца или виндландца.

— Чтобы успешно бороться со своим врагом, нужно как можно лучше узнать его. Особенно это полезно когда приходит черед допрашивать пленных.

Ее ответ был суровым, и Алларду даже не верилось, что Аманиэль, похожая на чистого и непорочного ангела, могла собственными руками нести смерть и страдания другим существам.

К эльфийке подошел Вальгир и о чем-то попросил ее. Она кивнула ему в ответ и обратилась к послу:

— Братья просят меня спеть свои песни. Такая вот у нас традиция. Надеюсь гость не будет против такого самоуправства?

— Нет, делайте то, что хотите, — поспешил сказать Аллард. — Я с удовольствием послушаю твой голос.

— Жаль, что человек не видел наш лес снежной зимой. Даже без зелени он не менее прекрасен, чем сейчас, — молвила эльфийка и дивным голосом запела свою песню.

Здесь мир беззвучья и покоя,

Над ним синеют небеса,

Ручей зимою околдован,

И в снеге вязнет тишина.

Здесь свой, особый мир затерян,

Прекрасно все вокруг, свежо,

И восхищенью нет предела,

В душе разбуженной светло.

— Это прекрасно, — с трудом пошевелившись, сказал Аллард, как будто стараясь сбросить невидимые чары, сковавшие его. — Мне приходилось слышать раньше менестрелей, но ни один из них не пел так проникновенно. Мне показалась, что я своими глазами увидел зимний Хелиндельсельв.

— Благодарю за похвалу, — едва заметно поклонилась эльфийка, — но я не нуждаюсь в ней. Ведь пою я от чистого сердца, а не с целью заработать деньги и почести.

— Наверное, многие твои песни связаны с этим лесом?

— Их действительно много, но чаще я пою о великой и несчастной любви. Слушай, вот одна из них.

Давай с тобой расстанемся мы тихо,

Любовь между нами сгорела дотла.

Была пора, и я тебя любила,

Да только в душе не разжечь уж огня.

Она покрылась пеплом и остыла,

Мы не сумели наших чувств сберечь.

Лишь в памяти моей останемся мы вместе,

Опавший лист укроет место наших встреч.

Неведомое чувство сжало сердце человека, не выпуская его из цепких лап даже когда прекрасный голос затих. На глаза непроизвольно навернулись слезы, что без сомнения можно было назвать страшным происшествием, ведь он никогда раньше не страдал такой сентиментальностью. И как не старался он сдержать их, а от глаз Аманиэль это не укрылось.

— Что с тобой? — спросила она. — Неужели моя песня растрогала даже жесткосердечного королевского воина?

— Ты ошибаешься, — лишь смог ответить ей Аллард, отворачиваясь от света. — Я слишком устал за сегодняшний день, и тело плохо слушается меня. Пожалуй, я лягу спать.

— Что верно, то верно, — пропел за спиной волшебный голос. — Нам всем завтра рано вставать.

На рассвете, еще почти в темноте, отряд двинулся дальше.

* * * *

В самом сердце леса притаился Линьяр — город, сотканный из переплетенных причудливым образом ветвей, лозы, корней и зеленых стеблей, образующих свод, сквозь который пробивались лучи света. Под ним были расположены множество хижин и шалашей, своим строением похожих на большой купол. И хотя скрытый город на первый взгляд казался большим, Аллард не услышал здесь привычного шума Вермилиона. Эльфов вокруг было достаточно, но никакой суеты и толкотни здесь не было. Глаза не находили торговые площади, лавки и множество кричащих людских лиц. На стволах деревьев сама кора запечатлела тайные знаки и очертания прекрасных лиц, застывших словно маски. Жители леса лишь на мгновение останавливали удивленный взгляд на человеке, и тут же отводили его, будто он их совсем не интересовал.

— Как же вы зимуете в таких жилищах? — спросил Аллард свою провожатую. — Тонкие стены, всюду дыры, огнем вы тоже не пользуетесь.

— Это наш секрет. Старые знания предков, которые мы старательно оберегаем от чужаков, — лишь ответила она ему.

Наконец они остановились перед главным «шатром». Аманиэль зашла внутрь сооружения и вскоре, появившись в узком проходе, жестом руки пригласила посла войти.

Внутри перед ним предстала лишь одна большая комната, украшенная причудливой мебелью из неизвестных пород дерева. Изящные резные шкафы с книгами, великолепные ковры на стенах и странные инструменты, покрытые золотом, свидетельствовали об изысканном вкусе хозяина этого дома. Сам же король эльфов предстал перед послом в длинном до пола серебристом наряде, который переливался в зависимости от падающего на него света. На его голове блистала золотая диадема, а торжественно застывшее лицо без морщин, казалось бы, принадлежало тридцатилетнему мужчине, не знавшему в своей жизни горя и бедствий.

— Я — Найкилон, правитель Хелиндельсельва, — молвил он, едва открывая рот. — Мне нет дела до мира, из которого ты пришел ко мне. Не вижу смысла терять время и выслушивать твои речи. Ведь за последние годы я был ознакомлен со всеми вашими обещаниями и убеждениями. Чтобы ты не предложил моему народу, он не примет этого. Никакого деления земли, никаких уступок и прав торговли, никаких союзов. Мы готовы принять только лишь ваш уход из нашего леса.

Такая речь эльфа была слишком неожиданной для начала разговора, и Аллард сразу засомневался, что ему удастся получить хоть какую-то пользу от своей миссии.

— Тебя не интересует, чей я посол? С чем пришел и что хочу предложить? — поинтересовался он у Найкилона.

— Я уже сказал тебе, что думаю об этом. Эльфы — первые дети Богов. Не зря они наделили нас великими знаниями о мире и долгой жизнью. Люди же пренебрегли их заветами, уподобились животным. За что и пожинают свои горькие плоды. Их много, они полны злобы и ярости. И я не питаю пустых иллюзий: рано или поздно их волна захлестнет наш народ, обратив в пепел последнее, что сдерживает этот мир от падения в бездну.

— По пути сюда я уже слышал об этом. Разговоры о вечности и смысле жизни можно продолжать слишком долго, а между тем я должен выполнить свою миссию посла короля Грегара.

— Послушай человек, — продолжал монотонно говорить между тем эльф. — Если ты не проронив ни слова о своем короле, покинешь мой дом, я пожалуй разрешу тебе выйти из моих владений живым. Но если ты вздумаешь ставить условия участия моего народа в вашей войне, то, боюсь, ты закончишь также как и твой предшественник.

«Судьба последнего посла была слишком очевидной, — подумал Уинсон. — Как же не хочется повторить ее, споря с эти твердолобым королем. Но что делать? Уйти, как он и советует? Или это ловушка его хитрого ума?».